В день приезда Марьи Алексеевны и Кирилла Романовича в городе опять случилось невероятное событие. Церковную лавку, ту, что у входа на кладбище, кто-то обокрал. Украден был ларец с прорезью специально приспособленный для пожертвования верующими во искупление грехов. Утром, когда служка подошел к лавке, чтобы открыть её, увидел, что большой висячий замок вырван вместе с проушинами. И крупные следы, чуть поменьше медвежьей лапы, ведут вглубь погоста. Идти один по этим следам служка не решился, поэтому побежал к околоточному надзирателю, дабы уведомить о происшествии. И пусть разбираются те, кому положено. А его дело — сторона.
В это же время Аким Евсеич встретив Марью Алексеевну и её супруга, препроводив их в усадьбу и поручив Настасьи, вернулся домой. А там его уже дожидался посыльный от околоточного надзирателя, который сообщив о происшествии, добавил:
— А когда прошли по следам, то выяснилось, что ведут они к склепу Кузьмы Федотыча. И там пропадают. Вот меня и отправили по вашу душу.
— Тьфу, на тебя! По мою душу Господь Бог разве что послать может. А моему бренному телу придётся вместе с тобой на пролётке трястись! — В сердцах ругнулся Аким Евсеич.
На кладбище возле склепа Кузьмы Федотыча на лавочке соседней могилки восседал околоточный надзиратель. Он периодически доставал огромный носовой платок и издавая трубный звук, сморкался. Напротив него приплясывал от нетерпения церковный служка. А из склепа слышалось, будто там ещё один надзиратель, не переставая, сморкается. Аким Евсеич подошёл ближе:
— Фу, это чем же тут несёт? — Брезгливо сморщился он.
— Так севухой, однако! — нетерпеливо переступил с ноги на ногу служка. — А может и, спаси Господи, покойничком. Ведь ежели он опять вылез из могилы, а мыться-то за всё время токмо раз и приходил…ну, в ночлежку, помните?
— Будет вам! — одёрнул служку надзиратель. И не вставая с лавочки, указал на склеп. — Загляните. Тамошний житель утверждает, что он и есть Кузьма Федотыч.
Аким Евсеич только головой покачал:
— Глупость, ей Богу, глупость!
— Однако для порядка гляньте: узнаёте зятька или нет?
Аким Евсеич сделал шаг в склеп, некоторое время присматривался к полумраку. Наконец разглядел какую-то бесформенную фигуру, устроившуюся в груде какого-то тряпья на лавке рядом с могилой. Фигура издавала непрерывный храп, и вонь стояла такая, что Аким Евсеич выскочил назад как ошпаренный.
— Я тут для полноты картины отправил человека в ночлежку за Марфой. Пусть посмотрит: не этот ли Кузьма Федотыч к ним приходил? — И надзиратель опять протрубил носом. — Простуда сильная, а вот, поди ж ты, никакого покоя! Вон, похоже, приехала. И кто это с ней?
Меж могильных холмиков и крестов петляли четыре человеческих фигуры. Когда фигуры приблизились, Аким Евсеич только и мог, что с удивлением спросить:
— Эти-то зачем? — и сел рядом с приставом.
— Кто ж их знает? — тяжело вздохнул пристав и поднялся с лавки.
Дородная женщина, в широкой юбке, то и дело цепляясь подолом за высохшие на могилках ветки и прутья, первая пробралась к склепу.
— Кузьма Федотыч? Кузьма Федотыч? Это я, Марфа! Покажитесь, Христа ради! — Она просунулась в склеп, и стала теребить лежавшего там человека.
— Марфа? Какая ещё Марфа?
— А помните, как помыться приходили в ночлежку? Токмо темно туточки, не разгляжу толком. Пахните точнёхонько как в прошлый раз, ежели по запаху — вроде Кузьма Федотыч. Но вышли бы на свет божий, чтоб мне уже определённо узреть вы это, али не вы? Должно быть…
— Умолкни, чёртова кукла, голова раскалывается.
В склепе послышалась возня и из него сначала подбоченясь вышла Марфа и остановилась, прикрывая лицо ладошкой так, чтобы свет не мешал рассмотреть того, кто пытался вылезти следом.
— Не рассыпался бы. А то ить сколь лет в земле-то… Ох, охохошеньки! Матушки мои! — попятилась за надзирателя Марфа.
— Цыц, дура! — И из темного прохода показался крупный грязный мужик.
— Он! Ей Богу он! Как на духу говорю! Своими глазами видела. И халат тот помню. Ну, теперь-то его уж нет. Халата нет, значит, — крестилась Марфа. — Сожгла я халат-то. Истинный крест, сожгла. Хоть и материя с золотой вышивкой, но истинный крест, сожгла! А было время, стирала я его. Все рученьки…
— Умолкни, Марфа! — рявкнул надзиратель, поняв, что никаким другим способом заткнуть этот словесный фонтан невозможно.
В нескольких шагах от склепа, возле соседней могилки в сопровождении извозчика стояли граф и графиня Сташено-Дагомышские.
— Боже милостивый, Кирилл Романович, Марья Алексеевна, вы-то как тут оказались?
— Мы первые, а там и другие пожалуют посмотреть. Говорят, околоточный надзиратель вас Аким Евсеич и Марфу пригласил, чтобы, как полагается по закону, оформить вот уж не знаю воскрешение Кузьмы Федотыча или восстание вампира из гроба? — Спокойно, как о чём-то обыденном высказался граф Кирилл Романович. — Так что очень разумно с вашей стороны, строить доходные дома. Прелюбопытная история. — Кивнул в сторону оборванного и грязного персонажа и улыбнулся так, будто в цирке на клоунов смотрел.
— Мы теперь свидетели и можем сами доподлинно рассказывать о странном и пугающим происшествии. Особенно важно, что и околоточный надзиратель — Марья Алексеевна повела рукой в его сторону, — это событие в соответствии с законом подтвердит! Вот, всем неверующим доказательство! — указала пальчиком в кремовой перчатке на мужика ошалевшего то ли от женского стрекота, то ли просто ещё не совсем протрезвевшего. И продолжила:
— А по дороге нам Марфа в подробности рассказала, как Кузьма Федотыч мыться в ночлежку приходил! И что сей факт, тоже документально зафиксирован.
И тут у Акима Евсеича лопнуло терпение:
— Да вы что, господа хорошие, все с ума посходили! Какой это Кузьма Федотыч? Пьянь подзаборная!
— Значит, вы своего зятя не узнаёте? — осведомился надзиратель.
— Нет! — Не помня себя, взвизгнул Аким Евсеич и бросился вон с кладбища.
— Зато я помню! Он это! Как есть он! Я-то помню. Вот в тот раз…
— Понятно, замолчите! — заткнул фонтан надзиратель.
— Дорогая, пойдем. Мы достаточно увидели. Теперь ты с полным правом сможешь рассказывать в свете странную, просто жуткую историю. — И граф Кирилл Романович, поддерживая жену под руку, повел её к дожидающейся у входа бричке. Следом за ними, поминутно оглядываясь и мелко крестясь, плёлся извозчик. Ещё один доподлинный свидетель восстания вампира из гроба. И можно было не сомневаться, местный трактир сегодня вечером будет переполнен гудящей толпой.
Вкус вина и женских губ