Следующая приятная весть не заставила себя ждать. Посыльный сообщил Акиму Евсеичу, что дутики к пролётке изготовили и установили. Получилось быстро и недорого. И как только пролётка была приведена в превосходное состояние, Аким Евсеич взял заправило, куда бы ни ехал, проезжать мимо дома, где, как он думал, обитала незнакомка, которую он видел в своём сне. Тем более что от некоторых людей узнал, там действительно много лет проживает одинокая дама, история жизни которой никому из горожан доподлинно не известна. Ходили слухи, что по молодости её соблазнил и оставил гусарский офицер, обещавший непременно вернуться и жениться на ней. Но, то ли погиб, то ли нашёл другую, а дама так и ждала его. Было ли это правдой, или досужими сплетнями, никто не знал. Образ жизни она вела уединённый, лишь иногда выезжая на короткое время в уездный город. А по возвращении на ней обнаруживались то новый бурнус**, то новомодный мягкий широкий берет. И местные дамы между собой решили, что уездный город она посещает для обновления своего гардероба в соответствии с последними, так часто меняющимися, модными веяниями. А поскольку одевалась она изыскано, хоть и не была особо тонка в талии, то выглядела великолепно, местные девицы и даже дамы постарше исподтишка приглядывались к ней, чтоб самим не отстать от моды. А в прошлом году ей сделал предложение титулярный советник, но она вежливо и твёрдо отказала, будто бы сказав, что на то есть свои причины, указать которые она не может. Всё это вкупе со странным сном, так запало в душу Акиму Евсеичу, что редкий день он не проезжал мимо её дома, всё более и более придерживая лошадь. И вот в один из дней, Аким Евсеич вёз аптекаря для показа свободной комнаты в доходном доме, которую тот намеревался снять для вновь нанятого провизора, человека во всех отношениях толкового и необходимого в аптекарском деле, но крайне стеснённого в средствах. Только любезный Акиму Евсеичу дом показался из-за поворота, тут же обнаружилось, что у ворот стоит карета, возле которой, растеряно, суетится кучер. Но самое главное, по парадной лестнице спускается дама! Разглядеть её толком было невозможно, но сердце Акима Евсеича ухнуло и пропустило удар. Он не сомневался — это она! Аким Евсеич остановил пролётку, чтобы выяснить: не нужна ли его помощь? И к своей радости увидел, что у кареты подломилась подножка. Виноватый кучер беспомощно топчется на месте, а дама явно расстроена.
— Марья Алексевна! — раскланялся в приветствии аптекарь. И тут Акиму Евсеичу повезло. Аптекарь был давно знаком с ней и, значит, мог представить Акима Евсеича, чем не преминул воспользоваться. Тем более что к этому времени водить знакомство с толковым казначеем и папенькой богатой вдовы, сделалось очень даже престижным. С трепетом касаясь для поцелуя руки Марьи Алексеевны, Аким Евсеич через кружевные перчатки рассмотрел розовую кожу и тонкие полоски на запястьях, будто перехваченные ниткой. Всё сходилось! И Аким Евсеич не упустил момента, предложив даме свою пролётку. А позже аптекарю комнату по сходной цене, намекнув, что много лет одинок и эта дама его очень интересует. Запрашиваемая за комнату умеренная плата, благотворно подействовала на аптекаря. Буквально на следующий день Аким Евсеич получил приглашение на обед в его дом, причём гостей в приглашении значились немного, и первой указывалась княгиня Марья Алексевна.
И вроде бы знакомство состоялось и всё складывалось должным образом, но как быть дальше? Аким Евсеич по-прежнему знал о Марье Алексевне не больше, чем все остальные жители города. Встречаясь с ним на прогулке по бульвару, княгиня была в меру учтива и даже любезна, но Акиму Евсеичу не терпелось получить хоть малейший намек на нечто большее, на скрытый интерес к его персоне! Время шло, а ничего не происходило. Он был галантен и обходителен, но сдерживаемый столько лет темперамент брал своё. И когда он целовал её руку или смотрел ей в глаза, то чувствовал, как в ответ вздрагивают её пальцы, видел, как румянец заливает её щёки. И казалось, конца не будет этой томной, сладостной мУки.
Этот вечер Аким Евсеич проводил в бывшем кабинете своего зятя, теперь во многом изменившимся за счёт новых обоев, а также дивана и кресла, но за прежним письменным столом, который казался Акиму Евсеичу не просто удобным и красивым, но было не прилично вынести всю мебель зятя. Одно дело диван, старый и продавленный, а другое дело стол, на котором столько удачных бумаг подписано и Кузьмой Федотычем, и им самим! Даже чернильный прибор оставался прежним, та самая чернильница, в которую он макал перо, когда впервые посетил этот дом вместе с Натали. В этом кабинете он поселился на время ремонта, который затеял в своем доме. И хотя строительные материалы были предусмотрительно приобретены заблаговременно, пригодились заведённые связи в период строительства доходного дома, но всё же средств не хватало и ремонт продвигался медленно. Ведь из денег зятя Аким Евсеич не тратил ни копейки не на себя, не на свою дочь. И даже обои и мебель он приобрёл на свой доход.
Аким Евскич встал из-за стола, подошёл к окну, распахнул створки. Теплый летний вечер манил и звал… куда? Провел рукой по разгорячённому лбу. И это всё с ним? Жар поднимался изнутри, стучал потоками крови в висках, воображение рисовало контуры прекрасного женского тела. Он опёрся рукой о подоконник и подумал: "А что если приватно, ночью проникнуть к ней… Боже правый, но ведь тогда к Натали в спальню…"
— Аким Евсеич, ставни закрывать, али как? — Под окном стоял истопник, ввиду летнего безделья на все руки мастер.
— Ты… иди пока… иди…
— Погодить что ли?
— Уф! — выдохнул Аким Евсеич. — Душно. Пусть это окно будет открыто.
— Я бы поостерёгся. Мало ли?
— Сам говаривАл, ежели вампир из гроба может восстать, то ставни ему не помеха. Да и третий год уж как не бесчинствует. — И подумал, что всё это время молодая, красивая дочь держит строгий траур! Хорошо ли это? Ему уж и не первой молодости, а как же хочется ласки и тепла! Каково-то ей?
— Пусть ставни остаются открытыми, а створки я потом сам затворю.
Но, слава Богу, до завершения траура времени всего ничего осталось. Значит, надобно позаботится о первом выходе Натали в свет. Однако нахлынувшие чувства не давали покоя и всё, о чём он брался думать, возвращалось к Марье Алексевне. Всем известно, что одевается она модно и со вкусом. Значит, Натали вполне прилично обратится к ней. Да, да! Можно обратиться к Марье Алексевне! Сон пришёл незаметно, больше похожий на грёзы наяву. То в ночной темноте ему чудился шорох женского пеньюара и он почти физически ощущал прикосновение губ, рук. Дыхание его стало прерывистым и жарким. А проснувшись, и осознав, что это только сон, мечтанье, как же не хотел расставаться с этим сладостным чувством!
Утром всё виделось совсем не так просто, как думалось ночью. Во-первых, он не мог один посетить Марью Алексевну в её доме. Ведь и он, и она одиноки, и такой визит может бросить на неё тень. Во-вторых, что если он получит бесповоротный отказ? От одной этой мысли Аким Евсеич вскочил со стула. И вдруг он решился! На четвертинке бумаги набросал пару строк. Вечером, прогуливаясь по бульвару, он непременно встретит Марью Алексевну и приветствуя её незаметно вложит в руку записку. А там…
Весь день Аким Евсеич не находил себе места. Поначалу ему казалось, что часовая стрелка движется излишне медленно, а когда время стало приближаться к тому, что пора было отправляться на бульвар, его пробила нервная дрожь. Он подумал, что записка может нечаянно выпасть из руки Марьи Алексевны, ведь она ничего подобного не ожидает. Либо того хуже, она выбросит её не читая, либо… и картины одна невыносимее другой стали рисоваться его воображению.
Весь день Натали наблюдала за родителем. За утренним чаем ей показалось, что он болен, даже подумалось, будто у него жар. Но когда он завёл разговор о том, что понимает все тяготы молодой вдовы, что терпеть эту тяжкую долю осталось совсем недолго, она догадалась о причине такого состояния батюшки. Ведь он ещё совсем не стар, когда она вышла замуж за Кузьму Федотыча, тот был на восемь лет старше, чем её батюшка теперь, а поди ж ты, по ночам ей никакого покоя не было. Другое дело как она относилась к… Неприятные воспоминания Натали прекратила, но подумала, что это удобный случай побеседовать с папенькой о том, что давно её тревожило. Не в первый раз обращала Натали внимание, как изменился он, будто помолодел на десять лет. А его прогулки по бульвару, ставшие постоянными, поездки по дальнему от их дома проулку мимо дома княгини Марьи Алексевны, его смущение при упоминании имени этой женщины? Натали и сама пережила немало. И вовсе не против, чтобы батюшка обзавелся женой, но Марья Алексевна… Что за человек? Никто толком ничего сказать не мог. И Натали подумала, что хорошее не скрывают. И, скорее всего, есть нечто тёмное, плохое в прошлом, а может и настоящем этой женщины. Папенька для Натали — единственная родная душа на земле, как же не оберечь его от всего худого, недоброго? Если сойтись поближе с этой женщиной, то возможно удастся выведать что-либо о ней? И Натали решилась.
— Папенька, я слышала, что Марья Алексеевна собирается в уездный город?
— И кто же это тебе сказал?
— Настенька вчера встретила у сапожника служанку Марии Алексеевны, та забирала её сапоги на пуговицах…
— Но на улице ещё тепло…
— Настенька тоже удивилась. А служанка сказала, что госпожа готовится к поездке в уездный город и думает вернуться после наступления холодов.
— А неизвестно ли, когда намеревается Марья Алексевна уехать? И для какого дела?
— Нет, но можно спросить сегодня у неё самой на бульваре.
— Нет! Нет, нет. Неудобно и… неприлично…
— Слуги всегда знают, когда и куда собираются их господа. Я велю Настеньке. Она вызнает без особых затей. Да и мне, батюшка, не плохо бы выехать из провинции, хоть ненадолго. Посмотреть новомодные фасоны и ткани, картинки причёсок у тамошних цирюльников.
Аким Евсеич слушал дочь, ничего в её голосе не выдавало лукавства. Однако весь предыдущий разговор про Марью Алексевну… Если бы Натали без обиняков начала разговор с просьбы свозить её в уездный город, он бы ничего и не заподозрил, но теперь… Аким Евсеич, непроизвольно вздрогнул и стараясь бесшумно ступать, пошёл к выходу из комнаты, у дверей оглянулся: Натали смотрела на него простым, бесхитростным взглядом.
— Ах, батюшка, ни одна женщина не пожелает выдавать своего портного или другие секреты улучшения своей внешности. Разве это так предосудительно, что я хочу выглядеть так же изыскано, как Марья Алексевна? Что плохого в том, что мы поедем с ней одним поездом? Чтобы не показаться навязчивыми, мы будем ехать в другом вагоне. Времени у нас не так много остаётся, а поезд тут только один.
Аким Евсеич, молча, вышел. Но с другой стороны, не он ли сегодня ночью, да и утром тоже, думал о том, что следуёт озаботиться первым после траура выходом дочери в свет? Так что же теперь изменилось? Натали сама заговорила о бальном платье, о новом гардеробе? Вот ежели бы молодую женщину не интересовали платья и причёски, это было бы странно. Но что, если он из-за желания скрыть перед Натали своё истинное отношение к Марьи Алексевне, излишне подозрителен к дочери? Аким Евсеич расправил написанную ночью записку, положил на чайный поднос и сжёг. Но облегчения не почувствовал. Что-то тяготило его душу. И это что-то было не только непреодолимое желание проследить за объектом своего интереса. Всё, что пришлось пережить Натали, не могло не изменить его дочери. И его пугал тот образ, который невольно рисовался перед ним. Однако всё-таки он решился последовать совету Натали: ехать в уездный город, не афишируя эту затею.
Вечером этого же дня, гуляя по бульвару под руку с дочерью, Аким Евсеич и желал, и боялся встретить Марью Алексевну. Когда же оказался напротив неё, то после взаимного приветствия, ранее не полагая такого шага, вдруг сказал:
— Натали просит меня свозить её в уездный город… Мне стало известно, что вы тоже собираетесь в поездку. Не желаю быть навязчивым, но если вам потребуется помощь или поддержка, я к вашим услугам. Прошу поверить в искренность моих намерений. И обещаю, что если мне станет известно что-либо из вашей личной жизни, никогда не употребить это знание вам во вред, и ни одна живая душа ничего не узнает помимо вашей воли. — Аким Евсеич и предположить не мог, как отзовётся ему в будущем эта тирада. Он стоял напротив Марьи Алексеевны, Натали чуть в стороне, разговаривала с её спутницей.
— Благодарю. Но нет никакой тайны в моей поездке к… своей портнихе, походу в театр. Я, советую вам, остановится в гостинице "У Бёргера". Хозяин её немец. Там чисто в номерах, и по утрам подают завтрак. А я, возможно, пришлю туда на ваше имя записку. Хотя, твёрдо обещать не могу. — Она улыбнулась, немного натянуто и чуть растеряно. С души Акима Евсеича будто камень спал.
Интрига