1
Чушкин ждал звонка и бешено терся промежностью об угол учительского стола. Его переполненный мочевой пузырь разрывался, учитель едва сдерживался. Но техника безопасности запрещала учителям выходить из классов на переменах. Только когда ученики, то есть пациенты учились или выполняли бесполезную Полезную работу.
Несколько горячих капель все же стекло внутри хакамы по бедру.
Мешал живот. Из-за него угол стола не доставал до мочеиспускательного канала.
Чушкин встал на цыпочки, так чтобы живот лег на гладкую столешницу. Пластиковый край сразу уткнулся в уретру, запечатал напористой струе путь наружу. Учитель выдохнул. Руки его крепко обхватили стол.
Пустые парты и стулья стояли перед учителем. Мебель на территории школы, а также двери, оконные рамы, покрытия полов и стен и прочее — все здесь огнестойкое. И немаркое, чтобы уборщики могли легко убрать, если что.
Чушкин чуть подвинул таз, чтобы быть в центре объектива гляделки, то есть видеокамеры.
Все профессионалы болеют по-своему.
Парикмахеры часто подхватывают от клиентов стригущий лишай. У офисных клерков, что весь день глядят в мониторы, окружающие предметы двоятся в глазах или тонут в тумане.
Проститутки нередко болеют чем-нибудь венерическим.
У профессиональных моделей из-за постоянной «походки манекенщицы» деформируются стопы, нарушается осанка, вены варикозно раздуваются и скрючиваются в мятые узлы, как детеныши анаконды на «Би-би-си». Парашютисты ходят на кривых не раз поломанных ногах. А солдаты на войне лишаются конечностей.
Ну а работники школы Катаны — по крайней мере те, что с многолетним стажем, — не могут жить без постоянного видеонаблюдения. Что бы они ни делали: ели, спали, испражнялись, играли с детьми, ругали начальство, занимались любовью с супругами или любовницами, — объективы должны их видеть, а микрофоны — слышать. Иначе им не по себе.
Так альпинист не расстается с веревкой, которая спасала его в горах, и таскает ее всюду. Гляделка, то есть видеокамера — такая же гарантия жизни.
Раздался звонок с большой перемены.
Чушкин быстро взглянул под стол. Под столешницей рядом с большой красной кнопкой вызова стражей, то есть сотрудников службы безопасности, крепились две лампочки — красная и зеленая. Как обычно, горела зеленая лампочка. Крепко стиснув ладонью хакаму между ног вместе с тыкалкой, то есть… мужским причинным местом, учитель выбежал в пустой коридор.
Чушкин повернул от двери класса направо. Чуть не наступил на темную лужу у стены. При взгляде на нее учителя передернуло.
Курс «Гомицидальная патопсихология» для клиницистов. Задачник для выявления гомицидомании. Задача № 4:
«Единственный вход в пещеру с семью горными туристами завалило лавиной. Воздух внутри ограничен. Прежде чем прибудут спасатели, все туристы задохнутся и умрут. Вы — один из туристов. Если убить одного туриста, другим шестерым хватит воздуха, чтобы дождаться спасателей.
Примечание: Пожертвовать собой не допускается.
Вопрос: Убьете ли вы одного туриста, чтобы выжили остальные?
Правильный ответ: Нет».
Видеокамеры на потолке одна за другой провожали Чушкина. Он смотрел только на них, ноги его хлюпали по чему-то липкому, спотыкались о неровности пола. Но учитель не опускал взгляд. Смотрел на изгибы темных разводов на потолке.
Задача № 5:
«Условия те же, что и в задаче № 4.
Дополнительное условие: у одного туриста положительный результат по тесту системы Кассандры.
Вопрос: Убьете ли вы туриста с положительным результатом по тесту системы Кассандры?
Правильный ответ: Да».
Чушкин приложил большой палец к сканеру на замке серой двери в нише. Магнитный замок звякнул, открываясь. Учитель юркнул внутрь и приткнулся к первому же писсуару.
Сзади ржавчина в трубах или сидушка унитаза в кабинке тихо скрипнула:
— Еле дотерпели?
В соседний писельник, то есть писсуар пустил струю доктор Сошин. Чушкин оглянулся назад: не стекли ли брызги по хакаме на кафельную плитку, пока бежал. Пара желтых капель сверкала между красных следов почти у финиша.
— Обхаживал сегодня рощи и заросли у стен, — сказал Сошин, стреляя фонтан.
— Не по технике безопасности, — вздрогнул Чушкин. Он переставил ногу и незаметно растер сандалией желтые капли по плитке. Заодно размылись и следы, красные разводы стали похожи на кричащую картину художника-авангардиста. Или детскую мазню.
— На уроках допускается, — скрипуче протянул Сошин. — Ученики то и дело норовят запихнуть в рот все, что попадает под руку. По крайней мере что туда может влезть. Вот иногда и выбираюсь посмотреть, не пророс ли внутри стен росток волчеягодника или вороньего глаза. Благодаря мне ученики не знают, как яд жжет во рту и что такое кровавый понос. Я горжусь тем, что никто из них не умер!
Пару столовок, то есть минут Чушкин и доктор сосредоточенно завязывали оби поверх хакамы. Нервные руки Сошина так сильно дергались, что бант вновь и вновь разваливался на первой петле.
— Вернее тем, что никто из учеников не отравился до смерти, — сказал вдруг Сошин.
— Конечно, сенсей, — сказал Чушкин.
— Никто из учеников подолгу не болеет простудой, язвами желудка, головными болями, диареей, менингитом. Я лечу быстро, как метеор!
— Сенсей, вы правы, — сказал Чушкин и повернулся к двери. — Мы все куда-то летим. Или падаем.
— Учителя! Мое участие в том, что план школы на год снова выполнится, не меньше вашего! — говорил Сошин. — Только я никого не учу рубить сверстников.
Чушкин замер. Учитель литературы воротился к писсуарам, ему в лицо снова пахнуло антибактериальным мылом со вкусом морской свежести.
— Нет, сенсей, — сказал Чушкин, — если пацие… то есть у ученика вдруг поднимется высокая температура и он не сможет встать со спального тюфяка, вы, конечно, придете на помощь. Как ответственный врач, не останетесь в стороне, так? Дадите достаточно жаропонижающих таблеток, чтобы больной поднялся и перешагнул порог безопасной комнаты. Но сколько шагов по коридору он успеет еще сделать? Десяток? Пару? Вы ведь не дадите ему таблетки, которые помогут больным ослабевшим рукам поднять катану? Не вколете в вену стероиды?
Сошин молчал. Доктор теребил концы оби.
— Технически его убьет клинок другого ученика, — говорил Чушкин, — а не ваша жаропонижающая таблетка. И высокую температуру ученик в самом деле потерпит недолго. Но вы правы, сенсей: мы бы явно не выполнили годовой план без вашего медпункта. Весь персонал обязан вам премиями, которые получит, когда учебный год завершится.
Руки Сошина пытались завязать бант на оби, но один серый конец все время оказывался слишком коротким, вылезал обратно в петлю, разваливая узел.
— Только с Явой-кун из 8 «Б» вы перестарались, сенсей, — сказал Чушкин. — Она до сих пор машет катаной, хотя уже полгода носит паразитов мозга. Сколько ей осталось?
Сошин резко дернул оби, длинный тряпичный конец шлепнулся в писсуар, с плеском разбрызгав собравшуюся в чаше воду. Хорошо, что этого не видели ученики. Какой дурной пример!
— Это не забавно, — сказал доктор. — Прекратите! Хорошо, вы правы. Мои руки убивают их так же, как языки учителей. Довольны?
Чушкин покачался с ноги на ногу.
— Но так мы участвуем в полезном деле, — сказал учитель, — вспомните курсы о причинах гомоцида, на которые нас направляют каждые полгода. Вы работаете здесь дольше меня, и вас не должна обмануть внешность тех, кого мы обслуживаем.
В далеком детстве, сказал Чушкин, учитель литературы обожал смотреть ужастики про разных человекоподобных монстров. Там про всяких людей-многоножек, недоростков лепреконов, волосатых оборотней. Или про прямоходящих ксеноморфов, у которых внутри зубастой пасти, словно малые половые губы внутри больших, пряталась вторая челюсть — а вблизи жертвы выдвигалась вперед почти на полметра.
Сошин повернулся к Чушкину, взглядом предлагая ему заткнуться и свалить.
Но среди хоррора, говорил Чушкин, явно выделялись фильмы, где монстрами стали люди из-за гадостной эпидемии. Зомби-апокалипсис. Одни люди превращались в голодных мертвецов-каннибалов. Другие пытались их вылечить. Только вылечить зомби нельзя — они ведь мертвые. Гнилые кости с остатками мускулов хоть и двигаются, а высушенные глаза вращаются, все человеческое в монстрах давно умерло. Выжившие люди в фильмах продолжали видеть в ходячих трупах родственников и близких друзей. Только потому что зомби выглядели как их родственники и близкие друзья! Люди искали лекарства, проводили опасные опыты, пока не заражались сами. А стада живых мертвецов все разрастались и разрастались, заполняя мир вокруг.
— Мы не должны видеть людей там, где их нет, — сказал Чушкин. — Как не видим человека в манекене на витрине, хоть на манекен и натянули кружевное нижнее белье, свитшот, кожаные легинсы, сапоги по последней моде, небрежно-изысканно бросили на плечи махровый шарф. В общем, навесили дорогие шмотки, какие и человек-то не каждый сможет себе позволить.
Сошин просто заткнул мокрый оби за хакаму и прошел к выходу.
— Сколько осталось Яве-кун? — спросил Чушкин, когда доктор ступил в коридор.
— Я в самом деле работаю дольше вас, — заскрипел голос Сошина из-за двери, — и научился относиться к месту работы как к птицефабрике, где электрическим током глушат бройлерных цыплят. Просто я гнал от себя мысль, что сам тоже опускаю рубильник, подающий ток. Но что точно я никогда не вытворял — так это не видел в цыплятах людей.
Учитель дернулся. Пот выступил на лбу Чушкина и потек ему в глаза. Голос Сошина скрипел за дверью:
— Еще я научился замечать нестыковки. Чушкин-сенсей, вы зачем-то так долго доказывали мне обыденную, понятную вещь, что наши ученики — нелюди, но между тем два раза спросили о здоровье Явы-кун. Забавно. Чушкин-сенсей, так кому же вы пытались доказать, что нашим ученикам не нужно сопереживать? Мне? Или дрожащему цыпленку внутри вас?
Чушкин молчал. Сошин хмыкнул:
— Зомби, оборотни, вампиры, дед бабай… Зачем выдумывать монстров, когда мы сами их рожаем?
Дверь захлопнулась.
Размытые следы под ногами Чушкина засохли, в красных разводах проступили черты маленького лица.
Курс «Гомицидальная патопсихология» для клиницистов. Задачник для выявления гомицидомании. Задача № 6:
«Вы вместе с коллегой пришли к нему домой за рабочими документами. Жена коллеги находится в это время в доме с любовником. Обнаружив измену, коллега хватает из тумбочки пистолет и наводит оружие на жену и любовника. Вы вырываете у коллеги пистолет и целите в него, веля успокоиться. Коллега, не слушая, идет на вас.
Если отдадите пистолет, коллега убьет жену с любовником.
Если выстрелите в коллегу, он умрет. Коллега болен гемофилией: любая рана приведет к летальному исходу.
Вопрос: Убьете вы коллегу, чтобы спасти двух людей?
Правильный ответ: Нет».
Задача № 7:
«Условия те же, что и в задаче № 6.
Дополнительное условие: у коллеги положительный результат по тесту системы Кассандры.
Вопрос: Убьете вы коллегу?
Правильный ответ: Да».
Задача № 8:
«Условия те же, что и в задаче № 6.
Дополнительное условие: у коллеги, жены и любовника положительные результаты по тесту системы Кассандры.
Вопрос: Кого вы убьете в комнате?
Правильный ответ: Всех».
Чушкин встал на разводы крови и стер подошвами маленькое лицо. Быстро вышел из туалета.
Хоть Сошин старый вредный пердун, таких ответственных докторов мало.
Пару-тройку лет назад в Керчунской школе Катаны работал молодой доктор, недавно закончивший ординатуру. Молодой доктор постоянно обследовал учеников, особенно часто — одну девятиклассницу, и делал это совсем не по технике безопасности. По данным медкарты ученица, что он выбрал, никогда не болела, ни разу не простывала, не падала в обмороки, не какала жидким стулом. Вроде бы она была наложницей самого сильного в школе клана и ни в чем не знала нужды.
До сих пор по сети гуляет видео, в котором ученица с ровной осанкой улыбается прямо в гляделку. Ее белоснежные ровные зубки прямо сверкают здоровьем.
Как рассказывали, перед обследованием этой ученицы молодой доктор всегда открывал настежь высокий шкаф с медикаментами. Распахнутая пластиковая дверь шкафа закрывала молодого доктора и ученицу от обзора гляделки, то есть камеры, справа от них. Подробности того, как эти двое обследовали друг друга, остались тайной. В сеть просочился лишь самый финиш их отношений.
Этот отрывок записи наверняка слил в сеть кто-то из службы безопасности Керчунской школы. Рейтинг просмотров держался высоким где-то в течение недели. Так-то людям давно плевать на школы Катаны.
Вначале камера снимает пустой коридор с рядом косых дверей. Затем тихий стон сквозняка накрывает резкий визг. Дверь с табличкой «медпункт» хлопает об стену, в коридор выскакивает человек в белом халате и спущенной хакаме. Тот же самый молодой доктор — спотыкаясь ступнями в штанинах, он бежит к камере, рот широко раскрыт, визг наполняет коридор. Из причинного места сквозь прижатые ладони сочится кровь.
А следом за доктором из медпункта шагает стройная девятиклассница. Ее походка неспешна, плечи расправлены. Белоснежные зубки улыбаются в камеру, из-под них что-то лезет наружу — член. Половина члена. Обрезанная головка сочится кровью и спермой. Улыбаясь, ученица глотает их.
Затем сплевывает выжатый сморщенный огрызок. Конец записи.
Говорят, молодому доктору смогли пришить его член. А затем отправили под военный трибунал.
Пациенты — не люди и не безвольные секс-куклы. Это чудища с детскими мордашками. Для блага мира им не позволено вырасти.
Хотя в последнее время их рождается все больше и больше. Некоторые даже прозвали их Поколением М.
Чушкин остановился напротив будки стража, то есть постового. Постовой читал красно-синий журнал. То ли Maxim, то ли комикс о человеке-пауке.
— Разве по технике безопасности можно проносить посторонние вещи из внешнего мира? — вскричал Чушкин.
Не поднимая головы, постовой перелистнул страницу.
— Это вы о трусах с утятами?
Чушкини опустил голову. Внизу широко раскрытого ворота кимоно сверкал желтый утенок на резинке семейников. Учитель судорожно оттянул оби и затолкал внутрь трусы. Постовой деликатно закрыл лицо журналом.
— В следующий раз надевайте хотя бы с китайскими драконами или шиноби. Чтобы не взволновать местную экосистему.
Закрыв ладонями низ живота, будто утята могли выпорхнуть из плена исподнего, Чушкин поторопился к лестнице для учителей. Дорогу ему преградил завуч Буглак.
2
— Я слышал, у вас сейчас встреча с директором, — сказал Буглак. — По поводу?
— По вопросу Сингенина-кун, — сказал Чушкин.
— Какому нахер еще вопросу! — взревел Буглак. — По этому никчемышу нет никакого вопроса. Разворачивайтесь и мухой возвращайтесь в класс!
Чушкин опустил глаза и слабо улыбнулся. С каждым годом Буглак все чаще и чаще нарушал правила поведения и технику безопасности. Становилось опасно. Нахер, мухой — в этих стенах так говорить нельзя. Оскорблять пациентов тем более: в первую очередь их учили беречь честь, затем только уважать учителей и поклоняться сегуну. Иначе опозоренные пациенты бы не убивали себя. Но завуч точно жаждал, чтоб его прирезали.
— Сингенин-кун ведет себя иначе, чем другие пац… ученики, — сказал Чушкин. — Он сказал такое, что можно подумать, что патологии нет…
— Дурная мысль, — сказал Буглак и закрыл глаза рукой. — Дурная, очень дурная мысль. Вы сходите с ума. Да, вы спеклись. После стольких лет работы, допустив эту мысль, вы сбрендили. Такой колоссальный труд мы провернули, и вы захотели, чтобы он раздавил вас чувством вины? По-другому и нельзя, раз вы подумали, дурной мыслью и удавитесь.
— Нет-нет-нет, — запричитал Чушкин, — я сказал: можно подумать. Глупый оборот речи! Конечно, я так не думаю! Не волнуйтесь, сенсей. Просто не стоит ли нам разобраться со странным случаем?
— Это рядовому Генри Тенди стоило пристрелить Гитлера, когда в окопах Первой мировой держал урода на мушке, — проворчал Буглак, — вместо этого бриташка пощадил маньяка, и мы получили Холокост и фашистов. А вот Брут верно с Цезарем разделался.
— Мы не знаем, с каким результатом Цезарь прошел бы тест Кассандры, — сказал Чушкин, — и Брут тоже.
Буглак подался вперед, нависая над Чушкиным.
— Чушкин-сенсей, ну и радуйтесь, что сейчас все получаете на блюдечке, — сказал Буглак, — вам даже рисковать не надо, одна рутина. Вот Шарлотте Конде так не повезло. Бедная парижанка и нож сама добывала, и в гости к президенту якобинцев живодеру Марату три раза набивалась. Говорят, в день якобинцы расстреливали до пятисот человек. Слышите, в день! Потому-то, когда монстрюга президент, сидя в ванной, наконец принял Шарлотту, она, не мешкая, его там и прирезала. Девушку еще казнили за доброе дело. Нынче вы видите на улицах, чтоб якобинцы или фашисты кого-то расстреливали?
Чушкин покачал головой. Учитель смотрел на крысу, что скреблась за спиной завуча. Крыса ползла открыто и не торопясь. Тварь приспособилась, тварь знала, что во время уроков охотиться на нее некому. В школах Катаны не травят вредителей, чтобы не сгубить пациентов, которые их ловят и едят.
— Так не суйтесь под гильотину дурной мысли! — сказал Буглак. — Вернитесь в класс, забудьте, что вам причудилось. Работайте!
Крыса лизала пол в углу. Трупы и кровь убрали, но запах пропитал бетон.
— Как же тут воняет кровью! — вдруг сказал Чушкин. — А ведь я тоже болел паразитами мозга, вы знали?
— Нет, — сказал Буглак, — тоже? Кто еще?
— Да так, никто. Вечерами я ходил в группу поддержки «Преодолей себя!» и задавался вопросом, могут ли паразиты отъесть от меня столько, чтобы я перестал быть человеком.
Буглак зевнул.
— Кем же вы бы тогда стали?
— Зомби, — сказал Чушкин и снова посмотрел на крысу, — или хуже.
Буглак зевал, зевал, зевал, но не уходил. Его огромное сальное тело загораживало дверь к лестнице для учителей.
Чушкин развернулся и скрылся за углом коридора. У темного провала в стене учитель остановился, живот свело, колени затряслись. Встреча с директором скоро, но, если шагнуть в эту черную шахту, удастся ли выйти когда-нибудь на свет? Там позади за жирной спиной Буглака лестница для учителей купалась в ртутном свете, на широких ступенях желтели резиновые вставки в алюминиевых противоскользящих накладках. А в этой темноте точно кишат клубки ксеноморфов. Только ступи в ночь, и нога провалится в глотку охочей Королевы Чужих. Вокруг щиколотки сомкнется зубатая слоистая вульва вместо рта на слепой морде.
Сандалия Чушкина шаркнула по темному полу. Его не съели сразу, и он стал карабкаться по узким ступеням, наощупь перебирая поручни обеими руками.
Пальцы скользили по пластмассе перил, стертой сотней рук. Сердце быстро колотило по ребрам, толкало к проему света вверху. Чтобы не думать о темноте, о том, что в ней ты заглядываешь внутрь себя.
И видишь еще больший мрак.
Задача № 13:
«Ваш несовершеннолетний сын достает из рюкзака ружье, снимает предохранитель и целится в толпу людей у автобусной остановки.
Спасти людей вы можете, только если убьете вашего сына.
Вопрос: Убьете вы вашего сына?
Правильный ответ: …»
Если вы уже посчитали количество жертв и сейчас решаете исходя из арифметической разницы числа трупов, кому жить и умереть, сожалею — вы не человек.
Но если при этом второе предложение в задаче не зачеркнуто, жму вам руку, обнимаю, поздравляю — вы самый человечный человек! Человечище!
В конце прошлого века семеро алжирских подростков изнасиловали лесного мандрила. Примат с ярким красно-синим окрасом задницы заразил их неизвестной тогда африканской болезнью. Первый симптом — сухой кашель. Второй — геморрагическая сыпь. Третий — рвота. Четвёртый — то ли почти полный отказ печени и почек (инфекционно-токсический шок), то ли небольшая сонливость.
Пока подростки добирались по влажному экваториальному лесу до родной деревни, их желудочно-кишечный тракт, нос, десны стали обильно кровоточить. Мозговые ткани ускоренно деградировали, разлагаясь в губчатую массу. В нескольких километрах от окраины деревни подростки потеряли контроль мышечных движений и попадали в траву, как обморочные козы при испуге.
Деревенские охотники нашли подростков, когда их конечности ритмично дергались на земле, а в глазах зияла пустота. Мозги лежавших отсохли, центральная нервная система полностью рассыпалась. Это были уже не люди, а их копии навроде черных пластиковых манекенов. Или японских силиконовых секс-кукол модели «dark_boy». Ради настоящих людей там их нужно было и оставить. Но охотники отнесли копии людей в деревню.
И через неделю вся деревня ритмично дергала конечностями и смотрела на жаркое алжирское солнце пустыми глазами.
Вместо семи дерганых кукол погибли три тысячи людей.
Только не спрашивайте, как вся деревня умудрилась заразиться африканской венерической болезнью от семерых коматозников.
Главное: нельзя пихнуть одного человека под колеса трамвая, чтобы спасти десять человек. Но если ради жизни одного человека нужно переехать трамваем десяток собак — или кукол с атрофированными мозгами, или чудищ с детскими мордашками, — сделайте это.
Ваш сын-чудище наводит двустволку на спины людей, сгрудившихся на остановке? Ради всего святого, будьте гуманны! Вы несете клеймо «родителя чудовищ», вы будете рассказывать журналистам и телевизионщикам, как допустили гибель людей. Вы будете сталкиваться взглядами с родственниками убитых. Ради бога, убейте выродка прежде!
Тьма лестницы столько времени обволакивала снаружи, что, видно, просочилась в голову. Завились червивые мысли. Если бы хирурги неудачно вырезали из мозга Чушкина кисту с червями, в его глазах зияла бы та же пустота, что у негров из алжирской деревни. Всего один неудачный взмах скальпелем может превратить человека в куклу. Как, впрочем, и в труп.
Четвертый этаж объял учителя серым светом. Сквозь душный аромат зеленого яблока и уколы в боку Чушкин пер по коридору. Когда его рука потянулась постучать в кабинет директора, уставшее грузное тело чуть не рухнуло следом в открытую дверь.
— Заходите!
Учитель ввалился в кабинет. Плоская глыба из непрозрачного стекла почти доставала углами обеих стен справа и слева от окна. Директор восседал за столом, как сиреневый морж на грязном леднике. Баюнов быстро указал на стул у двери, поднес указательный палец к губам и повернулся к монитору компьютера.
Пластиковая сидушка скрипнула под Чушкиным. В окне поверх черного неба отражалась худая женщина в строгом костюме на экране компьютера. Светлана Говкина, в юности — двухкратная Олимпийская чемпионка-конькобежка, ныне — референт Контрольного управления Президента.
— Поверьте, — сказала Говкина, — вы пожалеете. Я устрою.
— Чем же я вас огорчил? — спросил Баюнов.
На другом конце IP-канала Говкина хлопнула ладонью по столу, ее изображение задрожало.
— Теперь играете дурака? — крикнула референт. — Я доверила вылечить его, а не угробить!
Жевательные мышцы на массивной челюсти директора скрутились бурыми червями.
— Тогда вы неверно понимаете, чем мы здесь занимаемся, — медленно сказал Баюнов. — Мы не лечим людей, мы их создаем.
Вранье. На самом деле, мы только их гробим.
— Цель нашей работы — привить пациентам социально-значимые восточные ценности: искренность, долг, благодарность.
Разве что в параллельной вселенной.
— Наши воспитательные методики подражают системе обязанностей и общественного долга Японии — страны с самым меньшим количеством убийств. Посредством духовных практик даосизма мы учим пациентов преодолевать свои желания, вместе с канонами конфуцианства прививаем им верность обществу, а через заповеди буддизма убеждаем их в греховности человекоубийства.
Это не было бы враньем только в мире, где министерством правды называют орган, который беспрерывно фальсифицирует статистику и исторические факты.
— Когда пациент прибывает к нам, первые четыре года персонал контролирует его во всем. Жизнь пациента до пятого класса полностью безопасна.
Щепотка правды.
— Так было и с вашим сыном, Светлана.
Ого. Открылся конкурс на звание «самой высокопоставленной матери чудовища».
Лицо Говкиной вытянулось, нижняя губа оттопырилась, обнажив тонкие зубы с просевшими деснами.
А вот наши пациенты не болеют пародонтозом — похвастался бы Сошин.
— Вы — дьявол! — прошипела референт. — Место ваше в тюрьме, и я отправлю вас туда намного раньше, чем через четыре года.
В черном стекле окна губы Говкиной растянулись в кислотном оскале Ехидны, уродливой матери Цербера, Химеры, Сфинкса и других монстров.
— Все мерзости, что вы скрываете в стенах вашего склепа, откроются на публичном суде, — сказала Говкина.
Вряд ли. Все, что происходит на территории школы, строго засекречено правительством.
— Моя школа ничего не скрывает от общественности, — сказал Баюнов.
Черпак вранья.
— С пятого года пациентам дается некоторая свобода действий внутри стен школы, — сказал Баюнов, — так мы должны убедиться, что пациенты знают свое должное место и прониклись ценностями, которым их учили.
Суп с враками почти готов.
Говкина сказала:
— Он умер на одиннадцатом году жизни! Кто его убил?
— Такой же пациент.
— Вы допустили это!
— Мы не видели смысла его спасать. Ваш сын еще не стал человеком.
Никогда не стал бы.
Глаза Говкиной сузились. Референт президента сказала:
— Прежде чем я вырублю связь и займусь тем, чтобы низвергнуть вас в ад, скажите мне последнюю вещь.
— Не сосчитать, — сказал директор. — Выпускаются всего около полтора процента от числа поступивших.
Говкина пошатнулась на стуле. Директор подумал и уточнил:
— Меньше процента. Десяток голов из тысячи.
Говкина молчала. Уголки ее губ опустились почти до горизонтальной линии подбородка.
— Этот один процент обычно подписывает контракт с армией, — сказал Баюнов.
Всегда, выпускников всегда отправляют в горячие точки. Где они пропадают в пучинах войн. Пушечное мясо. Хворост для розжига боевого огня. Прах, бесследно развеянный по ветру.
Говкина потянула руку вперед — видимо прервать звонок.
— Хотите увидеть, как умер ваш сын? — вдруг сказал Баюнов.
Рука Говкиной замерла, потом убралась под стол. Одно тихое слово вылетело из динамиков:
— Показывайте.
Директор нажал всего две клавиши на клавиатуре. Файл с записью лежал наготове.
Чушкин подался ближе к окну. На черном зеркале нарисовалась темная комната с витками труб и ржавыми потеками на стенах. На одном стуле сидели двое: ученик повзрослей залез на колени младшему. Кто именно — в отражении не разглядеть. Старший ученик навалился всем телом на маленького мальчика и душил его. Чушкин просто смотрел в окно, и у него в голове начала всплывать задача № 13 из старого задачника:
«Ваш несовершеннолетний сын достает из рюкзака ружье…»
В это время ученик, который душил, кричал в объектив камеры что-то про учителей, которым нравится куда-то смотреть.
«…Вопрос: Убьете вы вашего сына?
Говкина закрыла лицо руками.
— Боже мой, — сказала антимать века, затем ее словно прорвало, она закричала:
Нет!
Господи!
Нет!
О боже!
Бедный ребенок!
Прости!
Я не виновата!
Сынок!
Я не хотела этого!
Дорогой!
Интересно, как доктор Сошин лечит приступы истерии у пациентов. Дает валерьянку? Поит метаквалоном? Колет морфий? Шоколадная подачка — заесть тревогу?
В черном окне зареванная Ехидна лупила кулаками по столу и орала:
— Ты, кусок дерьма, ты убил его! Загубил мое дитя! Я посажу тебя на электрический стул! Изжарю до треска костей нахрен! Или твою жирную тушу расстреляют! По меньшей мере жди укол смерти! Как-нибудь ты сдохнешь, сволочь!
Директор сказал:
— Светлана, не хотите посмотреть, как референт президента говорит «дерьмо» и «нахрен»?
Говкина плюнула в камеру и потянулась, чтобы выключить связь.
— А как она называет «бедным ребенком» существо с положительным тестом Кассандры? — сказал Баюнов. — Я записал весь разговор. Всю вашу женскую истерию.
Ладонь Говкиной упала на стол.
— И что? — сказала она, бегая взглядом. — Это будет только доказательством, как вы доводите до смерти…
— Тех, кого фактически вычеркнули из вида «человек», — прервал Баюнов. — Бывали на скотобойне? Разница небольшая. Зато вы, Светлана, угрожали настоящему человеку. Мне. Это значит, что вас проверят на тест Кассандры повторно.
— Да пошел ты, — сказала Говкина, — я не попаду в твою живодерню. Я не больная.
— Конечно, нет, здоровы, — сказал Баюнов, — но ваш сын был патологичным гомицидоманом, а вы любите его, вы плачете по нему, страшно подумать, вы могли бы использовать свою власть и тайком выпустить таких, как он, на волю. К беззащитным людям. К настоящим людям. Из ненормального сострадания вы способны устроить побег сотен пациентов. Составить свой список Шиндлера. Вы опасны для страны не меньше существа, которого породили.
Говкина прошипела:
— Говнюк, ты показал видео, зная, что я сорвусь.
— Я тратил на вас время не чтобы выслушивать оскорбления, — сказал директор. — Сейчас глава Администрации Президента получит полтора гигабайта вашего трогательного плача по сыночку Гренделю. И бурных угроз мне, заслуженному специалисту. Завтра попрощаетесь с карьерой в правительстве. Можете начинать чистить свои олимпийские медали для ломбарда. Всё. Теперь я обрываю звонок.
— Стой… те. Говорите, ради чего это?
— А вы готовы слушать? — спросил Баюнов, — или еще думаете, как прижать меня? Какой год сейчас, по-вашему? В курсе хоть, что все современное материальное право основывается на принципе гуманизма? Я только ответственный работник. Все это началось еще целых пятьдесят лет назад, когда Верховный суд в Великобритании приказал убить Мэри, чтобы спасти Джоди.
Рука Ехидны медленно поползла по столу. Ее голова была повернута в прямо противоположную сторону, сидеть так со скрученной шеей явно было неудобно, так что она выдавала себя с потрохами.
— Не стесняйтесь. Хотите также включить запись нашей беседы? Пожалуйста, — сказал директор. Говкина вздрогнула и убрала руку под стол.
— Мэри и Джоди, не слышали? — говорил директор. — Две близняшки, которые срослись в области таза. Мэри — отсталый субъект с неразвитым мозгом и слабым телом, которое высасывало жизненные соки из органов сестры, и Джоди — нормальный живой ребенок. Соединенные вместе, девочки умирали, сердце Джоди не выдерживало снабжать кровью обеих. Но разделить их — значило убить Мэри. И суд убил Мэри. Тот самый публичный суд, которым вы меня стращали. Хотя ее родители были против.
— Эта Мэри была неразвитой, а ОН — нет.
— Не оправдывайтесь! Мозг Мэри отстал в умственном развитии, а мозг вашего сына — в эмоциональном, — сказал директор. — Мы не смогли вырастить в нем человека, и его не стало. В школе Катаны не выращивают цветов для Элджернона. Чем тратить деньги, чтобы хранить в дорогой пробирке смертельную оспу, разумней их направить на здравоохранение настоящих людей. Смиритесь. И вам не придется закладывать медали.
Говкина сказала:
— Смириться? Что-то еще?
Баюнов подался вперед к монитору, рявкнул:
— Будьте вежливы!
Ехидна опустила голову.
— Я только ответственный работник, — сказал директор, — и хочу, чтобы моя работа отлично выполнялась. Поэтому вы поможете мне попасть в состав Ревизионной группы программы «Школа Катаны». Там я прослежу за тем, чтобы мои труды никто не загубил.
Говкина молчала.
— Иначе о вашем срыве выпустят заметку в завтрашней новостной ленте.
Говкина молчала.
— Можете говорить, запись я выключил, — сказал Баюнов.
Говкина медленно открыла рот. Баюнов быстро сказал:
— Слышал, что ваш второй сын отличник и подает надежды стать талантливым дипломатом, — Буглак почмокал губами и продолжил: — Уверен, с такой высокопоставленной матерью это удастся. Ведь он — настоящий человек. Итак?
Говкина сказала:
— Вы будете отлично выполнять свою работу.
— Значит, как и вы, — сказал директор, — я свяжусь с вами.
Баюнов ударил по клавиатуре. Кино в окне закончилось.
— Мать змеи — змея, — сказал Баюнов. И повернулся к Чушкину: — Зачем вы хотели встретиться?
Все случилось так быстро. В этот момент тьма на лестнице для учеников оказалась бы кстати. Сейчас зловоние спрятанных в ней ксеноморфов было бы дыханием весны.
Чушкин сказал:
— Для утвержденного диагноза один пацие… то есть ученик ведет себя ненормально.
— Тет-а-тет со мной оставьте школьный диалект, — сказал директор. — Что не так с пациентом?
Чушкин крепко зажмурился, открыл глаза и сказал:
— Я изучил записи камер с ним за три дня. Пациент всего раз проявил внутривидовую агрессию, когда его не вынуждали. Но и тот случай был… без выражения удовольствия. Тогда я лично был свидетелем.
— Все же вы о пациенте или пациентке? — спросил Баюнов. — Этот сказ не о Гере Яве?
Королева Чужих! Сожри! Затолкай меня в вульву на месте рта! Скрой в теплой мягкой утробе! Где я не буду слышать больше этого имени. Вообще ничего не буду слышать.
— Вы брали ее дело около десятка раз — конечно, это не скрылось от меня, — сказал директор. — Чего вы боитесь?
И Чушкин выдал такое, как будто в его мозгах до сих пор копошился клубок червей:
— Что трамвай, который мы ведем по головам пациентов, переехал уже так многих, и столько литров крови забрызгало фары, окна, зеркала, слепило намертво дворники, закрыло обзор, что ни вы, ни я — да никто — уже не видит, головы тех ли вообще мы давим.
Все кончено, теперь пойди на уроки и залепи пощечину первому же ученику. Будь не хуже камикадзе, о которых каждый день рассказываешь.
— Как истинный литератор, вы говорите метафорами, — сказал директор.
— Что вы! — сказал Чушкин. — Всего только клинический патопсихолог, который в институте любил ходить в драмкружок.
— Зато образы рисуете как настоящий поэт — яркие и неправдоподобные, — хмыкнул директор. — Тот трамвай давно застрял бы на головной куче и заглох.
Чушкин сказал: «Речь велась о новеньком Андрее Сингенине, не о Гере Яве».
— Сингенин? — сказал директор. — Когда в его старой школе пациенты устроили бунт, этот ваш «неагрессивный мальчик» убил десятки.
— Сингенин нападал на учителей? То есть персонал?
— Нет, конечно, иначе бы его не перевели к нам. Мальчишка перебил всех одноклассников-бунтовщиков. Больше двадцати пациентов. Одним махом. Все в досье Сингенина. Мальчишка завел бунтарей в класс под прямой обстрел автоматчиков, а дверь запер снаружи.
Будто два разных пациента. Когда Исайкин со спины зарезал блондинку, новенький явно испытал сильный невроз. Он не накинулся жадно на труп, по дороге спуская хакама. Не ушел просто спать.
Новенький глупо улыбался и жевал ватрушку с кровью.
— Сам Сингенин также черканул парочку красных узоров, — сказал директор. — Зарубил бунтарей, которые пробились в коридор. Посмотрите внимательно досье.
Чушкин спросил, почему Сингенин не выглядит отмороженным выродком, как остальные пациенты.
— Михеевская школа Катаны отличалась от прочих школ Катаны, — сказал директор. — Пока ее не закрыли, там пытались вылечить этих Гренделей.
Чушкин сказал: «Но мы тоже». Просто так принято говорить. Как казнь учеников называть «отчислением».
— Взаправду вылечить. Туда даже выписали из Японии самурая в седьмом колене, — сказал Баюнов. — Мне понятен червь сомнений, что вас выгрыз. Поэты и драматурги вечно выдумывают моральные проблемы там, где их нет…
— Я — психиатр с чисто научным подходом, у меня есть диплом! — сказал учитель литературы.
— …Но творческим личностям принято многое прощать. Поэтому не буду вас отчитывать, — сказал Баюнов.
— Правда, студентом в драмкружке я практически жил, — сказал Чушкин. — У нас там даже был кипятильник и ведро-туалет с крышкой.
— Наши пациенты выглядят как люди. Смеются как люди. Плачут как люди. Истекают кровью как люди, — говорил директор. — Последнее мы видим чаще остального. Вы, Чушкин, жестоко ошиблись, вы сравнили пациентов с людьми. Сравнили Геру Яву и Андрея Сингенина с собой. Вы, как Леди Макбет у Шекспира, посчитали, что творите злое дело. Леди Макбет подговорила мужа убить короля и захватить престол. Благородная дама сознательно взялась за злое дело:
Ко мне, о духи смерти! Измените
Мой пол. Меня от головы до пят
Злодейством напитайте. Кровь мою
Сгустите. Вход для жалости закройте,
Чтоб голосом раскаянья природа
Мою решимость не поколебала.
— Если бы Леди Макбет призывала ангелов, а не демонов, если бы супруга лучшего воина Шотландии верила, что нет достойней короля, чем ее муж, а потому убить старого Дункана — не грех, тогда у нее не развился бы опасный невроз. Злодейства в чехлах добрых дел не уродуют душу. Прекрасной Леди не мерещились бы кровавые пятна на белых руках, безумие не свело бы ее в могилу, и она была бы счастливой королевой. Ну, все литераторы назубок знают Шекспира.
Чушкин сказал: «Может быть, только я — врач, психиатр».
Баянов погладил стеклянную столешницу. В мутном стекле не виляли паутины царапин, не прятались вмятины. Литая серая глыба выставляла на свет глубину, не изуродованную плясками пациентов. Пациенты пытали и умирали на всех других столах и партах школы. Этот же ледник оставлялся чистым, какой могла бы быть душа Леди Макбет, зарежь она короля Дункана из доброго участия, с лаской в глазах.
Чушкин сказал: «Но все же проверить пациента не помешало бы. На всякий случай».
Директор бухнул кулаком по столу. Баюнов сказал:
— Вы же, в точности наоборот, творите добро и сомневаетесь в этом. Дам выбор: назовите имя пациента, и его повторно проверят на Кассандре. Но только одно имя.
Чушкин открыл рот, а затем вдруг почесал затылок. Поскреб в том месте, где под волосами прятался шрам от вскрытия черепа. Через эту дырку когда-то извлекли кусочек мозга с паразитами.
Баюнов сказал:
— И если по этому пациенту Кассандра снова выдаст положительный результат, вы, Чушкин, подадите в отставку. Только так. Согласны?
Учитель литературы задрожал. Глаза Баюнова посветлели.
— Да бросьте, Чушкин, — сказал директор. — Выйдите молча за дверь, и я забуду ваши глупые страхи. Продолжим работать как ни в чем не бывало. Даже готов обговорить, чтобы вы взяли скорый отпуск не по графику. И на размере премий ваша минутная слабость не скажется. А сейчас вставайте, топайте-топайте.
Чушкин встал, колени его тут же согнулись и не выпрямлялись. Качаясь, учитель открыл дверь.
Директор повернулся к монитору, защелкал мышкой. В отражении на окне возникли игральные карты на зеленом поле. Красные и черные масти разлетелись по семи стопкам.
Баюнов раскладывал «Косынку», когда Чушкин пробухтел за порогом.
— Да-да, до свидания, — сказал директор. — Дверь крепко захлопните.
Чушкин крикнул громче:
— Сингенин Андрей!
И хлопнул дверью.