1
Андрей вогнал лопату в грунт, руки и спина снова напряглись, убитые мускулы взвыли как струны. На верху черенка лопаты чернел железный шар весом десятка катан. Под тяжестью этого шара колени Андрея согнулись, подошвы сандалий увязли в глинистом склоне рва. Руки опустились ниже колен. Кисть, что сильнее меча, почти уступила какой-то лопате.
На волосы и шею, в ноги, на спину летели комья земли. Песок скрипел на зубах. Мелкие камни резали лицо, рассекали кожу на щеках, скулах, рядом с глазами. Так же как голодные псы ищут спрятанные кости, восьмые и девятые классы рыли ров у восточной стены бешено, не останавливаясь.
Толстомясые тучи съели луну. Темно-синяя звездная дверь в черном небе захлопнулась, и ров с учениками погрузился во мрак.
Полезная работа на сегодня шла к концу.
Под ногами Андрея самурай на дне рва вогнал клин лопаты в каменистую почву, подперев черенок плечом. В его спине тихо хрустнуло. Никто не услышал, кроме Андрея. Но все увидели, как самурай медленно сполз на землю, цепляясь за железный шар.
Лопата повалилась следом. Железное навершие черенка хлопнуло по голове самурая. Из-под шара, оттуда, где торчал русый хвостик, по грунту побежала одинокая красная струйка.
Андрей перешагнул Риту. Наложница на коленях рыла землю руками и не подняла голову. Ее лопата валялась рядом — тяжесть, которую она не смогла даже поднять.
— Уборщики! — закричал Андрей в тучное небо. — Ученик ранен!
Чернота за краем рва исторгнула белых привидений с носилками. Никто из учеников не обращал на них внимания.
Зачем мы пытаемся жить достойно? Здесь учат: затем, что твой дух не должен сгореть в пламени стыда и позора.
Подожги гордость — фитиль величия, — и твой дух превратится в обугленного маленького черного урода.
Это горелое ничтожество с запахом углей в следующей жизни пустят разве что в тело крысы или воробья. Для тебя не останется места в истории.
Уборщики спустились в ров. Белые руки скинули лопату с самурая. С красного низа шара капала кровь. Привидения быстро замотали самураю голову бинтами. Красная струйка прекратила течь по дну ямы. Бездвижное тело переложили на носилки и понесли по склону.
Тяжелые лопаты вокруг вгрызались в грунт, не останавливаясь ни на столовку. Глина, песок, камни летели над головами. Коричневые чешуйки облепили носилки и белые комбинезоны уборщиков, красные бинты самурая усыпала груда земли.
До самой смерти тебе дают выбор: убивать или быть ничтожеством.
Привидения с носилками становились все меньше, меньше, меньше, пока не исчезли за краем обрыва.
Тебе может повезти покататься на качелях в следующей жизни, если только в этой сохранишь великим свой дух. Нельзя сомневаться.
Карай, мсти, не жалей.
Возвращай долг сполна.
Не скупись на смертоносные взмахи.
И награда обязательно придет. Только неясно, на какие качели в итоге ты поместишь зад: оранжевые или кроваво-красные. А это важно?
Раздался звонок. Ученики побросали лопаты.
Весь мир должен тебе.
Забери у должников их жизни, и оскалы голых черепов перестанут отличаться от улыбчивых пухлых лиц живых детей. Для тебя. Трупы усеют дворы, дороги, поля — везде, где ты пройдешь.
Рита встала, сладко потянулась. Для нее безразлично, на чем рисовать. Так и новый ты в непогоду взамен облаков в форме кудрявых детских головок окружишь себя настоящими снятыми с плеч головами.
Внутренний волк поморщился: «Как это по-детски, человек. Не думал взять другую единственную незаменимую мечту всей своей жизни? Например, большой кусок сочной ветчины?»
Тому новому «ты» — великому, с чистым светлым без капли стыда духом — будет плевать, из чего собирать раму качелей: из металла, дерева или человеческих костей. Цель и смерть пойдут вместе рука об руку как лучшие подруги. Ну что, готов перестать быть ничтожеством?
Вместе с потоком учеников Андрей и Рита поднялись из ямы и добрались до крыльца школы за мечами. Окна классов светились мягким неживым светом.
Андрей убрал катану за оби и взглянул на волка во внутренней клетке.
Зверюга, не смей нашептывать больше про черепа и непогоду!
«Кто бы коня ни украл, все равно волк съел, — сказал волк, — и да, правда, непогода — самое кошмарное в твоих фантазиях».
— С кем ты разговариваешь, Сингенин-сан? — спросил Лютин. — Твои губы шевелятся, но слов не слышно.
Все, что мог Андрей, — с укором посмотреть на волка. Зверь свернулся клубком в клетке.
«Не глазей так на меня, — хмыкнул волк. — Это не я разговариваю с говорящим волком».
— Опять шевелит губами! — сказал Лютин. — Колдуешь, что ли, Железногрудый-сан?
Рита сказала:
— Лютин-сан, чем тебя так привлекли губы господина? Явно его рот не для тебя.
Рита улыбнулась. Глаза Глеба сверкнули из-под лохматых бровей.
— Ну, наложница… — начал дайме.
— Правильно, — сказала Рита. — Глаза такого самурая и мужчины, как Лютин-сан, должны смотреть только на женские губы.
Два лохматых куста над глазами Глеба взлетели почти до линии волос. Нижняя челюсть Андрея отвисла.
— Но ты и при моем брате мог только смотреть. Столько времени утекло. Лютин-сан уже восьмиклассник, — сказала Рита. — Не пора ли пойти дальше, Лютин-сан? Не хватит ли просто созерцать?
И Рита шагнула в сторону. Андрей и Глеб оказались друг напротив друга. У каждого катана торчала из-за оби рукояткой навстречу другой.
О сегун, что творится?
Волк приблизил морду к прутьям, принюхался:
«Наложница захотела от тебя подвигов. Не разочаруй».
Амурова незаметно от Лютина держала руку близко к мечу. Нет, не ради подвигов другого. Если кому и надоело просто смотреть, то Рите.
Сегодня Рита впервые испробовала вкус чужой крови. И так скоро захотела еще.
«Заруби слабака, — рычал волк. — Затем возьми Амурову прямо на площади под школьным стягом. Хочу, хочу-у… А-а-ау-у-у-у-у-у!»
Андрей закрыл волка ширмой. Озабоченная псина.
— Неужели Лютин-сан не готов? — спросила Рита, и губы ее растянулись, как кимоно на распялке. — Я ошиблась?
Ты сам видел, как она обратилась в чудовище. Нечего теперь разевать рот, а то волк выбежит.
Рука Глеба потянулась к оби. Зашуршало кимоно на локте и под плечом.
— Лису не понравится, — сказал Султанов. Смуглый самурай, Рябов и Коваль влезли между Андреем и Глебом. Лис со Смирновым и Казаковым куда-то исчезли.
Глеб пожал плечами.
— Амурова-сан впервые подала голос, как помню, — сказал он. — Забавно было узнать, какие мысли бродят в голове у наложницы моего клана.
— Лютин-сан, раз тебе достаточно, я разрешаю дальше смотреть на мои губы, — сказала Рита и облизнулась. Тонкие губы ее вытянулись трубочкой. Розовую мякоть сложило в нежные сахарные складки, влажный бутон заискрился, как кристально чистая роса на солнце.
— Амурова-сан, хватит, — сказал Андрей. — Лютин-сан — мой и твой соклан…
— Но Лису понравится, если я отсеку язык ведьме! — вскричал Глеб.
Дайме и Андрей встали на его пути. Глеб кинулся в сторону, в его руке сверкнул голый клинок. Резко восьмиклассник развернулся. Лезвие опустилось на голову девятиклассника, который как раз наклонялся поднять с земли свой меч.
Отрубленный шар покатился по паутине трещин на асфальте. Глеб встал ногой на замаранную челюсть и засмеялся.
— Вот так, — сказал короткостриженый дайме.
Рябов возразил, что Лютин отсек голову.
— Вместе с языком, — сказал Глеб и подмигнул Рите. — И губами!
Запахло кровью. Андрей сглотнул обильную слюну, почему-то захотелось есть. И не только ему — у Рябова тоже заурчало в животе.
Самурай в бусах из человеческих ногтей резко завопил, что Глеб разбудил его соклановца. Самурай с гнилыми черными ногтями на шее потянул катану из ножен. Он вызвал Глеба на поединок, сказал, что клан Когтей не прощает обид, потряс в доказательство веревкой на горле, черные костяные пластинки тихо шелестели. Самурай что-то говорил еще, но тут сзади из его открытого рта вылезло острие клинка Султанова. Несказанные слова вылились в хрипящий стон. Второй труп упал лицом на асфальт. Рядом с безглавым телом первого.
Невнимательные и болтливые — Черный металл ничтожеств очевиден. За слабостью всегда следует глупая смерть. Таков естественный отбор героев, о которых сложат легенды.
Никто больше не вопил и не нападал.
Глеб оглядел крыльцо и спросил: все?
— Недавно клан Райдэна напал на клан Когтей ради наложниц, — сказал Коваль. — Оставалось живых всего три самурая.
Где третий?
— В медпункте, — сказал Коваль. — Сингенин-сан раздробил ему ноги на кендо.
На уроке лупиндо, где сенсей кричал: «Живо бей! Так его!»
Глеб махнул рукой и повернулся к общежитию. Густая черная тень вдруг накрыла дайме. Перед Лютиным вырос огромный детина с костлявыми плечами, выпускник или десятиклассник. Этот ученик наклонился, но не для уважительного поклона. Детина приблизил лицо, все в россыпи глубоких шрамов, к лицу Лютина, посмотрел на восьмиклассника как на приметную букашку.
— Отвечай, — сказал детина, — ты сегодня разбудил двоих из клана Райдэна?
Андрей встал боком, ладонь его сжала рукоять катаны.
Самураев вроде костлявого детины немало встречалось в Михеевской школе. У таких красавцев не только лицо выглядело горой воска, истыканной шилом. Все их тело под одеждой покрывали белесые рубцы. «Кожа в шрамах — достойная оправа для Духа» — больше всего про них. Каждую ночь они решетят самих себя ранами. Боль теряет власть над такими чудовищами. Отсеки детине кисть — он не завопит, не свалится на землю, как Пырей, а молча воткнет обрубленную кость в твою глотку.
Молния Райдэна не синела на рукаве костлявого. Значит, Черный Змей либо Они.
Детина плевал на голый красный клинок в руке Глеба в полушаге от своего колена. Самурай, который вместо мыла натирается перед сном лезвием меча, изучал чистое, без кровоподтеков и шрамов лицо Лютина.
— Учти, мой оябун велел разбудить Сингенина-сан, если тот будет отрицать, — сказал детина.
Вряд ли наколка змеи, символ самого могущественного клана, пряталась под воротом кимоно. Знаки кланов не скрывают, ими гордятся. Андрей вытянул шею, заглядывая за спину детине. У того на плече изгибалось чернильное ухо или рог демона.
С катаны Глеба капнула кровь на асфальт возле сандалии детины. Короткостриженый отвел меч чуть ли себе не за спину, чтобы не запачкать двухмордого.
— Сингенин? Я не Сингенин, — сказал Глеб и указал на Андрея. — Вот Сингенин-сан.
Двухмордый сказал:
— Он? Убийца двух оябунов-сан тащится позади воинов своего клана? — Детина посмотрел на Риту. — А! Воркуешь с наложницей.
Андрей спросил:
— Ты кто?
— Блуд, дайме клана Они. Все меня знают, — сказал двухмордый. — Ты слышал вопрос?
Дайме клана Охотникова отошли в сторону. Рита, наоборот, шагнула ближе.
Теперь рукоятки мечей двухмордого и Андрея указывали друг на друга.
Воевать с двухмордыми нельзя. Ради Риты найди вежливые слова. Ради нее юли хвостом, как Лис.
Андрей спросил:
— Какое тебе дело, я или не я?
Шрамы на лице Блуда пошли рябью, изодранный кулак потянулся к катане.
Демон! Вежливые слова, сказал же, вежливые. Сегун, где носит Лиса? Скажи что-нибудь про мощь клана Они.
Андрей сказал:
— Тот, кто разбудил двоих молниеносцев, уж точно легко пришибет какого-то двухмордого.
Белесые рубцы Блуда порозовели, двухмордый схватился за меч.
Легче заткнуться и зарезать его первым.
Ширма у внутренней клетки побледнела. Тень волка прорезалась на сером полотне, прорычала: «Остолоп, двухмордые задумали использовать тебя как меч, зарубить еще молниеносцев».
И Андрей сказал:
— Хотите больше трупов в клане Райдэна?
Блуд заморгал и убрал ладонь с катаны.
— Если «черные аспиды» напали бы на Хагена-сан и Пырей-сан, то одновременно ударили бы по всем «синякам», — сказал Блуд. — Решив так, мой оябун вспомнил о новеньком-сан, который уже разбудил глав двух мелких кланов. Мой оябун прав?
Изворачивайся, как Лис.
Андрей сказал:
— Перед смертью молниеносцы напали на меня и моего слугу.
Блуд улыбнулся, края губ столкнулись с розовыми шрамами на щеках, и рот будто растянулся до ушей.
— Мой оябун велит тебе: разбуди еще одного «синяка», — сказал Блуд, — затем нарисуй на его лице чернильную змею.
Используй людей, как Лис.
— А может лучше мой клан превратит тебя в ежа? — спросил Андрей. — Утыкает клинками как иголками?
Руки дайме клана Охотникова потянулись к оби. Глеб стряхнул кровь с меча.
Смерть дурманит сильнее браженого сока. Попробовав, хочешь снова. Восхитительное чудо власти, когда ты махнул острой палкой, и человек валится замертво.
Блуд захохотал. Он сказал:
— Воткни в меня меч, Сингенин-сан. А потом я протру мои новые иголки твоей шеей.
Этот двухмордый точно учился на «отлично». Его так и тянуло пробудиться от иллюзий.
Слушай чужие мысли, как Лис.
— Хотите бойни двух кланов? — спросил Андрей
— Война между кланами неизбежна. Вопрос только — какими. Либо ты подтолкнешь «синяков» поиграть с «аспидами», либо мой клан заглянет в гости к «оранжевым повязкам», — сказал Блуд. — И тогда ежиком станет твоя наложница. Навтыкают в белое тельце и розовый ротик совсем не мечи. Или не только мечи.
Держи себя в руках, как Лис.
— Я жду ответа, — сказал Блуд.
Говори такую правду, какую сказал бы Лис.
— Одиннадцатиклассник пробудится от иллюзий, — сказал Андрей. — Обещаю.
Кивнув, Блуд переступил отрубленную голову Когтя и пошел прочь. Глеб и дайме посмотрели на Андрея как на мертвеца у их сандалий. Рита, зевая, чесала грудь.
Лужа крови на асфальте свернулась и запахла ржавчиной, солью и мочой. Есть расхотелось. Нутро Рябова не прекращало урчать.
2
Три урочника Андрей стоял под запертой дверью могильника на седьмом этаже и глядел в дверь напротив. Доска покрылась слоем бело-серой грязи — смесью белого порошка и обычной пыли. Может, старый хозяин комнаты давно пробудился от иллюзий, а нового еще не заселили.
Андрей опустил голову. От воротника кимоно прямиком в ноздри понесло запахом земли и пота. Грязный рукав в белых порошковых хлопьях сиял в ртутном свете, как рука призрака или резиновая перчатка уборщика.
Может, за пыльной дверью просто обитал такой же грязнуля.
Когда Лис возник на другом конце коридора, Андрей крикнул:
— Сегодня ты был мне нужен.
Лис подошел и сказал:
— Был? Раз ждешь под моей дверью, я все еще тебе нужен.
Лис отпер дверь, и восьмиклассники вошли в могильник. Свертков оби, слава сегуну, не прибавилось. В окне купалась густая тьма, свет в нем умер до утра.
— На обеде на меня с Амуровой-сан напали двое молниеносцев, — сказал Андрей. — Мы их разбудили.
Лис сказал:
— То есть ты их разбудил?
— Нет, мы с Амуровой-сан, — сказал Андрей.
Лис пожал плечами.
— Клан Они узнал, — сказал Андрей. — Их оябун требует, чтобы я разбудил еще одного молниеносца.
Лис зевнул и погладил лоскутный холмик у двери. Тот, который выглядел самым чистым. Выглядел новым.
— Так разбуди, — сказал Лис. — Тебе не составит труда, раз с двумя молниеносцами смог разобраться один.
Андрей сказал:
— Не один, с Амуровой-сан.
— Возьми наложницу как группу поддержки, раз хочется, — сказал Лис. — Только как закончишь, намалюй змею на трупе чернилами из ручки. Так на тебя не подумают.
Незачем было что-то рассказывать, беспалая рука уже поковырялась в голове Андрея. И все-таки.
— Я возьму не наложницу, а тебя, — сказал Андрей. — И ты разбудишь одиннадцатиклассника. А я буду твоей группой поддержки.
Трехпалая рука вдруг смяла игрушечный склепик, разворотила комок ткани и бросила на пол.
Лис сказал:
— Мы явно пойдем за головой не воина клана Райдэна.
— Нет, — сказал Андрей. — Лис-сан, сегодня ночью ты тоже станешь Убийцей оябунов.
За урочник до полуночи Андрей и Лис спустились на третий этаж. В левом крыле было безмолвно и темно. Два восьмиклассника ступали по белым полоскам порошка, закрытые двери провожали незваных гостей глухим смехом и тихими стонами.
Рука Лиса до хруста сжимала белую ручку с черными буквами «МШК». Увечный ученик молча кивнул на дверь под перегоревшей лампочкой. Там их скоро встретит оябун клана Они — Глеб Вихоркин, прозванный Губительным Вихрем.
Перед тем как отдать ручку Лису, Андрей привязал к ней длинный шнурок. Сам вложил белый цилиндр в здоровую руку Лиса обратным хватом, сомкнул его худые пальцы вокруг корпуса. Убийца оябунов легко коснулся заглушки, из белого пластика резко высунулся складной металлический стержень. С помощью этой ручки Андрей мог достойно умереть в брюхе монстра даже без меча.
Отойдя к стене, Андрей встал между лоскутными могилками, жилистые руки вытянули в сторону мытую жестяную крышку от рыбных консервов.
— Я киваю — ты бьешь, — сказал Андрей, — в выпуклый кружок на середине круглой крышки. Представь, что это приоткрытая дверь или глазок.
Лис ударил. Острый стержень застрял у края жестянки почти вплотную к большому пальцу Андрея.
— Не подумай, — сказал Лис, выдергивая за шнур стержень. — Я вовсе не так лишился пальцев.
Андрей только кивнул. Рука Лиса резко взмахнула, острый прут по косой оцарапал костяшку Андрея и впился в крышку.
— Если я промахнусь немного и пробью одно твое ухо, — сказал Лис, потянув на себя шнурок, — ты же все равно сможешь отличить поступь Вихря-сан от шажков его наложниц?
Андрей кивнул. Лис взмахнул стержнем. Натянулась и лопнула кожа между большим и указательным пальцами Андрея. Струя крови брызнула на жестянку, капнула с нее на игрушечные алтарики.
— Хоть мы и уничтожаем тех, кого желаем, я не специально, брат, — сказал Лис. — Ты мне веришь?
Андрей кивнул. Тут же стержень вскользь ударил по его пальцу, разодрал ноготь и ушел глубоко в красную жесть.
Лис улыбнулся и сказал: «Чувствую, ты бы не прочь поменяться со мной местами».
Новый кивок. Следом — удар, рваная кожа, кровавые брызги.
Лис сказал: «Когда я буду наказан за ломку двери Вихря-сан выговором и выселен на ночь в коридор, ты меня не бросишь одного?»
Кивок. Стержень рассек тыльную сторону ладони Андрея. Кривая рана вмиг наполнилась до краев.
«У меня ощущение, что ты сейчас думаешь о ком-то другом. Или другой».
Андрей кивнул. Сизый стержень тут же вгрызся в выпуклую сердцевину красной жестянки, прижав фалангу пальца убийцы оябунов. Лоскутья содранной кожи затрепетали, словно лепестки какого-нибудь полевого цветка.
«И ради него ты все это терпишь».
Кивок. Удар. Кровь.
«Что ж, плевать. Только не смей забывать, чей ты брат».
Кивок. Удар. Кровь.
«Ради друг друга мы должны быть готовы убить даже себя».
Кивок. Удар. Кровь.
Лис спросил: «Каково быть группой моей кровавой поддержки?»
Крышка упала на пол, звонко звякнула, облитый кровью кружок покатился, бетон между серыми свертками рассекла красная дорожка. Андрей оглядел изодранные истекающие кровью руки. Лис тяжело дышал.
Андрей открыл дверь. Красные отпечатки остались на вертушке замка.
— Смерть за оскорбление, так? — сказал Лис. — Вырвать око за косой взгляд. Отрубить кисть за случайное касание. Рассечь катаной из-за приятельской щекотульки. Столько трудов ради этой чести! Но стоит тебе умереть, и кто вспомнит твою неподражаемую честность?
Лис указал на грязную пыльную дверь в коридоре напротив и сказал:
— Никто из твоего клана даже не протрет больше дверь комнаты, где ты жил.
3
В левом крыле на третьем этаже было безмолвно и темно. Только закрытые двери смеялись над назваными братьями, стонали под их взглядами — как стонет, наверное, Марина Ягодка, когда громадный Ахметов-сан терзает ее узкое лоно.
Из ручки в кулаке Лиса со щелчком вылетел стержень. Андрей прижался ухом к двери под перегоревшей лампочкой, присел на корточки. Постучал.
Внутри тяжелое тело зашуршало в постели. Поднялось, забухало к двери. Тонкая доска прогнулась под прижавшейся с той стороны тяжестью.
Подняв высоко подбородок, Андрей кивнул.
Кулак Лиса ударил от левого плеча, ладонь второй руки хлопнула вслед по торцу ручки. Стержень навылет выбил глазок двери и провалился внутрь. Резкий крик боли выворотил уши и тонкое дерево. Шнур стрежня натянулся как струна между Лисом и дверью.
Лис слегка отвел руку со шнуром назад. В глазах поплыло от грохота нового рева. Дверь затряслась под градом ударов. Андрей слышал, как чудовищные ладони безумно шарят по доске, прогибая ее наружу. С хрустом пальцы оябуна стиснули ручку двери, поползли вниз. Щелкнула задвижка замка, открывая.
Андрей дернул дверь на себя и скользнул в комнату. Внутри, словно здоровенный лось, полуголый великан бодался головой в дверь. На привязи его держал шнурок, что тянулся из выколотого глаза в глазок двери. Огромные ручища как бешеные змеи скребли дверь, по свежим царапинам на доске текла кровь из содранных до мяса подушек пальцев. Великан выл как проклятый.
Ребром ладони Андрей с размаху ударил в нижнюю челюсть двухмордого. Великан дернулся и без сознания повис на шнурке. Стержень медленно пополз вверх из липкого месива на месте глаза. Лис зашел внутрь.
— Добей, — шепнул Андрей. И Лис вдавил стержень обратно в глаз до самого мозга оябуна.
Андрей отвернулся от трупа на шнурке к окну. И только сейчас увидел, что до их прихода оябун двухмордых спал вовсе не один. Голая женщина, такая же здоровенная лосиха, как ее оябун, приподнялась на широком тюфяке и посмотрела сонными глазами на своего продырявленного в мозг господина.
Вон оно как. Тонким стройным наложницам, их маленьким шарикам и узким щелкам Губительный Вихрь предпочитал гигантскую онна-бугэйся Сомову-сан с ее огромными бултыхающимися грудями и волосатым колодцем между ног. Наверное, потому что там можно зарыть голову и хоть на ночь забыть обо всем этом кошмаре вокруг.
До Сомовой наконец дошло, что труп оябуна на шнурке ей не снится. Гигантка завыла гневно, громко, вскочила с тюфяка, две горы с сосками-блюдцами тряхнуло. Андрей завороженно смотрел на них, а босые слоновьи ножища уже топали к нему.
Рука Андрея потянулась к мечу слишком поздно. Мощный удар под дых опрокинул его на пол. Желудок сдулся, пустой мешок прилип к позвоночнику. Андрей хватал ртом воздух, будто рыба, и смотрел, как лапищи Сомовой сгребли Лиса за голову и ноги. Перевернутый увечный ученик взлетел над Андреем, над волосатым колодцем гигантки, над двумя молочными горами, над лохматой черной головой. Над всем живым и мертвым в этой комнате.
Сомова вытянула вперед правое колено, выступ широкой ножищи оказался прямо под Лисом. Прежде чем эта бешеная лосиха переломала коленом хребет Лиса, Андрей прыгнул Сомовой на грудь. Гигантка вместе с двумя самураями рухнула на спину, Лиса отбросило назад на подоконник.
Падая, Андрей успел вынуть катану. Вскользь клинок полоснул по лошадиным зубам гигантки. На месте разрубленных губ, десен, зубов, языка, слюнных желез вмиг расцвела кровавая каша.
И эта красная мешанина дико завыла на весь этаж.
Андрей и Лис поднялись на ноги. Сомова корчилась и каталась по полу, брызгая ошмётками ротовой полости.
— Добей, — шепнул Андрей и бросился к двери. В коридоре уже топали ноги и шуршали вынимаемые из ножен клинки.
А как будто кто-то, в самом деле, ожидал тихой вылазки.
Андрей захлопнул дверь, дернул замок. Сорвал со стены листок бусидо и залепил им разбитый глазок.
Вой сзади утих. Сомова замолкла навсегда. Слишком поздно.
В дверь забарабанил десяток рук. Снаружи кричали:
— Открывай дверь, трусливый говнюк!
— Я выпотрошу твое нутро!
— Подниму голову на клинок!
— Сделаю из его кишок ожерелье!
Прямо на просвечиваемом сквозь тонкую бумагу глазке тянулся пятый постулат Долга чести перед именем: «Ученик не успокоится до тех пор, пока не сведет все счеты и не устранит оскорбление или пятно на имени, или поражение».
— Запри за мной дверь, — сказал Андрей и взялся за ручку двери.
«И ты еще называл местных безумными, человек?» — хмыкнул волк за ширмой.
Трехпалая рука легла сверху на истыканную стержнем ладонь Андрея.
— Брат, больше ты меня не оставишь, — сказал Лис. — Уйдем вместе.
В коридоре кричали: «Трусливые говнюки — мои! Я первый сдеру с них шкуры».
Другой крикнул: «С чего бы?»
Первый крикнул: «Долг мести: Сомову-сан тыкал я!»
Ливень криков: «Я тоже», «Я тоже», «И я»…
Громогласный бас вдруг всех заглушил: «А меня — Губительный Вихрь-сан!»
Все замолкли, затем первый голос сказал: «Лады, буду вторым».
Дверь тряслась, петли шатались, скрипя. Скоро ее выбьют, угроза никаких выговоров не остановит двухмордых. Скоро двое восьмиклассников возьмутся за руки и пойдут по брусчатке Истинного пути.
Андрей взглянул в окно и увидел звездное небо внутри своего отражения. Звезды мигнули и умерли под черным наплывом тьмы.
— Уйдем, но не через дверь, — сказал Андрей, — найди оби Губительного Вихря-сан.
Андрей нарыл оби Сомовой в ворохе одежды на полу у тюфяка. Длина пояса — три локтя. До кустов внизу — где-то десяток и еще пять локтей. Нужны хотя бы два оби.
Лис протянул второй оби. Андрей взял один конец и передал Лису конец оби Сомовой. Восьмиклассники разошлись к противоположным стенам. Андрей сложил концы двух тряпок вместе и стал их быстро закручивать, шагая вперед. Когда Андрей вплотную приблизился к Лису, между ними болтался клубок жесткого каната — слитый лоскутный алтарик двум убитым любовникам.
Андрей привязал канат к батарее и распахнул окно. Ледяной свежий воздух оцарапал кожу.
— Снимай оби, — сказал Андрей Лису.
В коридоре кричали: «А давайте: когда снимем головы с плеч этих говнюков, запихнем им по самые гланды наши клинки из плоти? Ха-ха!»
Зычный бас снова перекрыл согласные крики: «А вдруг у них воняет изо рта?»
Все замолкли, затем первый голос сказал: «Лады, просто отрубим им головы».
Андрей привязал один конец оби Лиса к канату, а второй бросил в окно.
— Почему ты не сделал еще один канат? — спросил Лис, указывая на красный оби Андрея.
Странно и приятно было видеть, что Лис слышит не все.
— По моему оби двухмордые опознают убийц, — сказал Андрей. — Да, один твой оби может лопнуть. Но упав с восьми локтей, не умрешь, если расслабишься и упадешь на ноги.
В коридоре кричали: «Освежуем говнюков, и наложницы соткут нам кожаные куртки к зиме!»
Зычный бас возмутился: «Куртки закроют морды Они на спинах».
Пауза, затем голос первого:
«Тогда переименуем наш клан в Потасканные Шкуры. Лады?»
Лис покосился на дверь:
— Расслабиться? Запросто.
Лис полез по канату первым. Несколько вытянок Андрей смотрел, как дверь выгибалась и качалась. Петли пели скрипучую панихиду.
В коридоре крикнули: «Самураи внутри! Слышите меня? Того, кто сам откроет дверь, мы пощадим. Тебя одного не станем пытать. Разбудим так быстро, что даже всплакнуть не успеешь».
Андрей вынул стержень из глаза Губительного Вихря и забрался на подоконник.
«Завтра уроки. Говенный демон, да уроки всегда. Не выйдете — каждого за прогул выселят в коридор. И тогда, трусливые говнюки, я заставлю вас откусывать друг у друга языки и уши, а затем глотать все это дерьмо».
Андрей пополз вниз по канату. Локти и пальцы ног терлись о холодную шершавую стену. Темнота прижигала открытые участки кожи студеными поцелуями. Светлое пятно окна скрылось вверху за языком отлива.
Из окна доносилось: «Вам некуда бежать. Вы в ловушке. Открывайте говняную дверь и падайте ниц».
Оби Лиса лопнул в середине, и Андрей с куском ткани в руках упал в кусты. Тонкие ветки пронзали одежду и расслабленные мышцы. Деревянные руки — беспалые, трехпалые, сотнепалые — хлестали по губам и щекам. В наказание.
За то, что так и не выбрал, кем быть: воробьем или человеком.
За то, что снова убивал не убивая.
За то, что вместо — встать, отряхнуться, пойти зашить и постирать одежду, помыться самому — проваливался в обморок от кровопотери и ушибов.
И вообще за то, что слабак.