Осенью в Петербурге Вера ходила по особому вызову на «конспиративные» свидания с Перовской.
На таком свидании она однажды встретила Желябова. И по тому, что Перовская сразу приступила к деловому разговору, Вера поняла, что Желябов пришел для нее.
— Вера Николаевна, — сказала Перовская, — вы давно знаете лейтенанта Суханова?
— Да, с детства. Раньше он часто бывал у нас. Потом почти перестал бывать, но мы с ним поддерживаем дружеские отношения.
— Вы знаете и офицерскую среду, в которой выросли, и вот нам хотелось бы кое о чем вас спросить. Дело в том, что Суханов обещал собрать у себя единомышленных офицеров и просил Андрея приехать к нему и все им рассказать. Скажите, Вера Николаевна, считаете ли вы это возможным?..
Вера молчала. Как будто она не поняла вопроса. Тогда Желябов начал говорить тихим голосом:
— Вера Николаевна, у нас пришли к тому заключению, что настало время привлечь к нашей работе офицеров. С солдатами говорить не стоит. И трудно это, и сложно, и, главное, в конечном счете солдаты исполнят все то, что им укажут офицеры. Притом же офицерская среда близка нам, народникам. Она очень к тому же годна для всякого заговора. В ней есть чувство товарищества, замкнутость, привычка к дисциплине, привычка спокойно смотреть и глаза смерти, уменье обращаться с оружием… Я знаю еще, что и среде офицеров, особенно молодых, большое недовольство неудачами последней турецкой кампании, Берлинским трактатом. В этом они видят измену России. Есть недовольство и тем, что войска привлекают для усмирения крестьянских восстаний… Я знаю также, что морские и артиллерийские офицеры читают Фейербаха, Чернышевского, Писарева, Добролюбова… Суханов, которого я знаю, предложил мне создать свои кружки, и для этого нужно, чтобы я приехал к нему и все сказал. Как на Воронежском съезде.
— Видите, Вера Николаевна, — сказала Перовская, — я пригласила вас, чтобы спросить, опасно ли это для Андрея или нет?.. Если он все скажет начистоту, могут его тут же схватить и выдать полиции?.. Как вы думаете?..
— Суханов?.. Нет!.. Конечно, нет, — быстро сказала Вера и остановилась. Она задумалась о своих близких, о семье Разгильдяевых. Дедушка Афиноген Ильич не в счет. Он просто не примет таких людей. Порфирий, конечно, схватит и выдаст. Он не задумается даже убить на месте. Афанасий, убитый под Плевной?.. Вера точно увидела его счастливое, румяное, полное лицо с пушком над верхней губой, его большие серые глаза в тени длинных ресниц — как он отнесся бы к этому?.. Он сверх-верпоподданный?.. Донесет?.. Нет… Возмутится. Может быть, изобьет, убьет, но не донесет никогда. Такова его кадетская закваска. Кадетская и офицерская этика ему этого не позволят. И никто из молодежи не донесет. Она гадливо относится к предателям и доносчикам. Там все — Рыцари!
Вера серьезно, вдумчиво сказала:
— Коли будет молодежь?.. Нет… Не донесут. Даже если среди нее будут офицеры, нам не сочувствующие, верноподданные, — говорите смело, не донесут… В случае чего помогут… Спрячут… Защищать вас будут… Не выдадут… Они воспитаны в благородстве.
Желябов поклонился Вере.
— Я так и думал, — сказал он. — Так я поеду туда, Соня. Я все обдумал, что им сказать. И я полагаю, лучше всего начистоту.
— Да, начистоту лучше всего, Андрей Иванович, — сказала Вера.
Желябов сейчас и ушел. Вера осталась у Перовской. Смутно и тяжело было у нее на душе. Ей казалось, что она сделала нечто ужасно подлое. Но, когда продумывала про себя, приходила к заключению, что она сказала то, что должна была сказать. На доверие она ответила доверием.