Таилась в благородной их душе.
Наш век испорчен, люди измельчали,
И к разрушенью клонится наш мир.
(Входят Пилат и центурион.)
Явление двенадцатое
Пилат
Уф! Легче целый день в бою кровавом
Германцев отражать, чем полчаса
С еврейскою толпою препираться.
Прокула
О, расскажи подробно, Понтий, все,
Что было там за дверью. Я сгораю
От нетерпенья.
Пилат
Выхожу я к ним.
Смотрю, перед возвышенным помостом,
Внизу на площади шумит народ;
Первосвященник, книжники и члены
Синедриона впереди. Ко мне
По мраморным ступеням стража всходит
И Узника ведет. И Он предстал
Передо мной без обуви, одетый,
Как нищий. Но в убогом этом виде
Величествен казался Он, как некий
Под рубищем скрывающийся царь.
Он не похож на иудея; сходства
В Нем нет ни с кем из остальных людей.
С достоинством, спокойно, без движенья,
Без тени робости или тревоги
Он вдумчиво и прямо мне в глаза
Смотрел. И этот строгий взор как будто
Преследует меня... Я от него
И до сих пор избавиться не в силах.
Прокула
Глаза Его! Возможно ль их забыть!
Префект
Я не видал Его, но все, что слышу
Об этом Человеке, таково,
Что скоро, кажется, души коснется
Утраченная вера в Зевса, Феба
Или Гермеса, сшедшего на землю
Под скромным видом нищего еврея!
Пилат
На площади шумели все задорней;
Со всех сторон злобнее все кричали,
И все росла толпа. [Я крик расслышал:
Христом, Царем себя Он называет!
Он развращает наш народ! Он подать
Нам запрещает кесарю платить.