- Да ну?
- Да. Баню я сладил. Прошу.
Сомов согласился.
- Так мы после бани придем! - сказал Савва Лукерье и быстро вышел.
- Он не ходит, а летает, - сказал Сомов.
- Точно! А в баню сходи-сходи! - поторопила его Надя.
Вышли за ворота.
- Сейчас жары пойдут. Косить можете?
- Нет, - признался Сомов.
- А косить надо. У тетки - корова.
- Я знаю.
- Я тебе вот что скажу, Егор Петрович, ты тут не играй, понял? Тут тебе не место играть.
- Я не понял.
- Не понял, да? Понял ты. И музея никакого ты не сладишь. То-то! Знаю я вас.
- Это кого - "нас"?
- Тебя!
- Ты меня в баню пригласил или учить? - Сомов остановился.
- Не нравится? - спросил Савва.
- Не нравится.
- Тогда прости.
- Бог простит! - Сомов повернулся, чтобы уйти, но Савва оказался впереди.
- Ладно, остынь. Я же сказал, прости - значит, прости.
Дальше пошли молча. Проходя мимо столовой, Савва выругался:
- Ну ты погляди-и! Столовая в селе, а?! Чтобы бабы вовсе отучились готовить.
- А если кому некогда?
- Это кому некогда? Погляди, кто в этой столовке? Одни алкаши! Получается, не деревня, а сброд! У меня дед правильно сказал: вся пьяная зараза пошла после отмены крепостного права.
- А ты сам не пьешь?
- Никогда.
- Серьезно?
- А зачем? Ты знаешь, Егор Петрович, и женщины меня боятся. Ты, говорят они, черт! А я не черт! Я леший! - Савва улыбнулся. Зубы у него оказались белые, ровные.
Баней заведовал Яшка-паромщик. Он бегал в одних кальсонах, обливаясь потом, из бани к колодцу.
- Воду вам достаю! - отрывисто, словно пролаял, сказал Яшка. Колодезная вода после бани - как вермут с утречка!
Когда разделись, Сомов с восхищением оглядел фигуру Саввы. Под белой, в отличие от лица, совсем незагорелой кожей ходили бугры мышц. Плоские и твердые, как булыжники. Яшка даже перекрестился:
- И как ты такое носишь? - Покачал головой.
Савва взъерошил свои золотистые курчавые волосы и кивнул на дверь:
- Как там?
- Зверь! - делая страшное лицо, сказал Яшка. - Туда войдешь, обратно вынесут!
Сам Яшка не парился, но баню делал хорошо. Для него было истинным удовольствием наблюдать за парильщиками и слушать похвалу.
- Ты нынче, Яшка, себя превзошел! - лежа в ледяной ванне, рокотал Савва.
- Во! Четыре куба дров сжег! Думал, бревна лопнут!
Поначалу жар оглушил Сомова. Казалось, еще мгновение - и сердце лопнет, а легкие сгорят! Воздух - как раскаленное стекло. И вдруг на белые от жары камни Савва плеснул густого настоя ромашки и донника.
Пар ударил в потолок так, словно разорвалась граната. Сомов присел, и тут же горячая, пахучая волна прокатилась по всему телу. Пот потек обильный. Сомов парился на полу, а Савва забрался на самый верх.
- Егор, после я тебя веничком пройду!
Мылись долго, до самой темноты. К вечеру Яшка, выпив свой очередной стаканчик, пошел мыться на речку.
- Мене речная вода бодрит! Плеснусь в ей, прямо как стаканчик выпью!
Было видно, что Савва жалел Яшку. Через его длинную, как огурец, лысую голову шел шрам.
- С войны принес, - сказал Савва. - Через этот шрам у него и с головой нелады.
Возвращались по темноте. Пахло огородами. Савва заговорил о Наде:
- Ты, вообще, ладно придумал с музеем. Ей надо. Она деликатного толку. Как моя жена.