- Вы на юг ездите? - ни с того ни с сего спросил он Сомова.
- Зачем?
- Отдыхать.
- Редко.
- И правильно! Отдыхать нужно там, где тихо и нет людей. Мужики! А давайте махнем в тайгу! Хоть с недельку пошаримся.
- Чего там весной делать? - возразил Усольцев. - Нечего там весной делать. Еще клеща подхватишь энцефалитного.
- Человеку же надо красоту показать! - Цыпин был заметнее других пьян. - Пойдем в тайгу, художник? Там хорошо... Людей нет. - И он засмеялся мелко и шелестяще.
- Он у нас шутник... Ты бы лучше нам баню сделал. Ох и баню он делает! - Усольцев от восхищения растянул губы. - Потрясающе баню делает! С травами!
- Точно! - воскликнул Цыпин. - Баню! Счас я Ритке скажу!
Цыпин убежал к женщинам.
- Может, я вам надоел? - вдруг спросил Усольцев.
- Почему это?
- Не знаю. Я почему-то надоедаю быстро. Но мне очень надо с кем-то поговорить. Вы знаете, Егор Петрович, вырос я в крестьянской семье. Вернее, и семьи-то не было. Отца посадили, когда мне года четыре было. Пьяным на тракторе человека сбил... Мать после того попивать стала. Нас трое да бабка еще... Что я помню? Грязь! Вечная и непролазная грязь! Одно знал: надо выбиваться в люди. Старший уехал в город, обокрал кассу... Когда убегал, его убили... Сестренка забеременела, стала аборт дома делать... Грязь... Никогда не забуду! Я тогда учился на первом курсе. Домой приехал... Матери нет, на ферме. Наташка сидит голая на кровати... Кровать в кровище!.. Куда бежать? Фельдшера нет, баб звать боюсь. Забежал к тетке: так и сяк. Она - в дом. Наташке еще хуже. Девятнадцать лет... Машину угнал из гаража и отвез ее в больницу. Счас живет в Жмурове. Это я к чему говорю... Если так дальше будет, то это конец! Это не жизнь!
Из кухни вышел Епифанов и вцепился взглядом в Усольцева:
- Пусть ее и нету... Советской власти! Ты ее не трожь! Я тебе зубы повыщелкаю! За советскую власть я тебя... - Желваки заходили по скулам Епифанова, и он неприятно щелкнул зубами.
"Вставная челюсть", - отметил Сомов. Усольцев покраснел и притих.
Услышав шум, вбежали Рита и Лена.
- Нализался?! Иди спать! - стала толкать Епифанова Лена.
Он сгорбился, его длинное лицо стало еще длиннее.
- Ладно, чё ты его гонишь? - попробовал заступиться Усольцев, но Лена пригвоздила его взглядом.
- Коля, ты слышал?
- Баламуты! - Водянисто-пьяные глаза Епифанова налились кровью. - У! Баламуты... Я еще доберусь... - Он пошел к выходу. Пиджак был ему мал, рукава - чуть не до локтей. Все у него было узким и длинным, даже клеенчатый галстук.
Глухая, утробная ненависть шевельнулась в Сомове. Он подумал, что если сегодня встретится вдруг с Епифановым, изобьет его в кровь... Розоватая пелена проплыла перед глазами, на висках выступила испарина.
Когда Епифанов вышел, вернулась в комнату Катя.
- Пора и честь знать, - сказала она. - Лена, пойду я.
- Ну посидите еще, - стала уговаривать Лена.
- Да уж поздно, - поднялась и Рита.
Прощались долго.
Во дворе была кромешная тьма.
- Я ничего не вижу! - взмолился Сомов.
Катя крепко взяла его под руку:
- Держись. Это со свету так. Сейчас привыкнешь.
Воздух стал холодным. Даже не верилось, что днем было так тепло. Катерина прижалась к нему своим горячим телом.
- Ты, наверное, думаешь, - спросила она, - мол, и не узнала толком, а уж лезет?
- Нет, я ничего. - Сомов не видел ее лица, не понимал, куда они идут. Только ощущал ее тело, ее дыхание у своего уха. Он подумал: выйди сейчас Епифанов, съезди ему по физиономии, он даже не поймет, откуда кулак.
Глаза стали привыкать к темноте.
- А я боюсь, - призналась Катя, - что ты раз - и пропадешь куда. Я, может, ждала-то только тебя!
Сомов молчал. Тут Мамонтова захохотала:
- Ладно! Не буду! Нарочно я так! Никого я не ждала... - Она отошла в сторону.
- Катя, - зашептал Сомов, - ты не уходи, а то я куда-нибудь провалюсь. - Он нашел ее руку в темноте. - Холодно, а?
- Мороз будет: черемуха зацвела. Надо бы рассаду закрыть. А, ладно, ночь простоит! Слышь, Егор... - Катя остановилась. - не суди меня! Я таких, как ты, только в кино видела! Ажно не верится, что вот ты, такой, со мной идешь! Вот не верится, и все!
Сомов совсем привык к темноте. На него смотрели блестящие глаза Кати. Он нашел ее губы и крепко поцеловал.
- Мы ведь пришли, - тихо сказала Катерина, - вот мой дом, - и тут же крепко стиснула его руку.
Под лампочкой, что висела на столбе, стоял Епифанов.
- Как я его ненавижу... Ах, если бы ты знал!
- Погоди! - Сомов направился было к Епифанову, но Катя схватила его за руку:
- Не надо! Он кляузный!
Молча прошли они в ворота, и, когда Катя отмыкала дверь, с улицы донесся исступленный крик Епифанова:
- Сука! Сука!