Объектом ужаса была она сама. Как она могла быть такой холодной, такой недоброй?! Мадам Кольбер показалось, что странная маленькая женщина показала ей зеркало, дала увидеть себя самоё, какой она стала из-за того, что прощала себе всё и замыкалась на собственных проблемах, не обращая внимания на других. Она со стыдом вспомнила, как вела себя с мсье Фовелем, и с ещё большим раскаянием подумала о том, как напрасно обидела своих продавщиц — и даже свою любимицу Наташу.
А хуже всего было осознание того, что она позволила себе так обрасти корой из-за своих бед — и стать слепой и глухой к людям и к боли чужих сердец. Кто бы ни была эта женщина, откуда бы она ни приехала — это была женщина, со всеми присущими женщине страстями; и когда пелена спала с глаз мадам Кольбер, она прошептала:
— Дорогая моя… вы мечтаете о платье от Диора!..
Миссис Харрис не была бы заслуженным ветераном своей профессии, если бы сумела воздержаться от саркастического ответа:
— Надо же — и как это вы узнали и могли угадать?
Но мадам Кольбер пропустила сарказм мимо ушей. Она разглядывала груду денег на столе и качала головой.
— Но откуда…
— Копила и экономила, — просто объяснила миссис Харрис. — Целых три года. Но ведь когда чего-то хочешь по-настоящему, всегда что-нибудь придумается. Ну, ясно, надо и немножко удачи. Вот я и выиграла сто фунтов в футбольной лотерее, и сказала себе: «Это знак, Ада Харрис» — и начала копить, и вот я здесь.
Интуиция подсказала мадам Кольбер, что значило «копить и экономить» для этой женщины, и её захлестнула волна восхищения перед мужеством и упорством маленькой уборщицы. Может быть, прояви она такое же мужество и силу воли, вместо того, чтобы вымещать свои беды на беспомощных продавщицах, она могла бы помочь своему мужу!.. Мадам Кольбер вновь провела рукой по лбу и пришла к решению.
— Как вас зовут, дорогая?
Миссис Харрис назвалась, и мадам Кольбер вписала её имя на тисненую карточку, извещавшую, что мсье Кристиан Диор, и не меньше, имеет честь пригласить миссис Аду Харрис на сегодняшний показ коллекции Дома Диор.
— Приходите в три часа, — сказала мадам Кольбер, вручая ей приглашение. — Мест у нас действительно нет, но я посажу вас тут, на лестнице, и вы все увидите.
Враждебность, обида и сарказм исчезли из голоса миссис Харрис, в почти религиозном экстазе взиравшей на этот пропуск в рай.
— Как это мило с вашей стороны, милая, — с чувством сказала она. — Похоже, счастье-то мне не изменило!
Удивительное чувство покоя снизошло на мадам Кольбер, и задумчивая улыбка появилась на её лице.
— Кто знает, — проговорила она, — может быть, вы и мне принесёте счастье?
7
В пять минут третьего на парадной лестнице Дома Кристиана Диора сошлись лицом к лицу три человека, чьим путям было суждено диковинным образом пересечься. Сейчас эта лестница не была пустой — по ней поднимались и спускались, на ней стояли гости, клиенты, продавщицы, представители прессы.
Первым из троих был мсье Андре Фовель, молодой главный бухгалтер, хорошо сложенный красавец-блондин, которого не портил даже шрам на щеке — честный шрам, вместе с которым мсье Фовель получил и медаль, за службу в Алжире.
Он часто ощущал потребность сойти с холодных высот пятого этажа, отданного гроссбухам и арифмометрам, в теплую атмосферу духов, шелков, атласа — и женщин, окутанных ими, на второй этаж. Мсье Фовель всегда был рад побывать на втором этаже и даже искал предлога спуститься туда, потому что тогда ему удавалось увидеть свою богиню, модель-звезду, в которую он был влюблен отчаянно и, конечно, безнадежно.
Ибо мадемуазель НаташA, как знали её пресса и общество в мире моды, была любимицей Парижа; эта темноволосая и темноглазая красавица была исключительно привлекательна и, несомненно, перед нею открывалась фантастическая кинокарьера или брак с богатым и знатным человеком. Каждый соответствующий этому описанию парижский холостяк, каждый вдовец, а также немало женатых мужчин пытались обратить на себя её внимание.
Мсье Фовель же происходил из добропорядочной и вполне обеспеченной семьи среднего класса; у него была завидная должность и хорошая зарплата — но его мир был так же далёк от блистающего мира великолепной Наташи, как планета Земля — от сверкающего Сириуса.
Сегодня ему повезло — он успел бросить на Наташу взгляд через двери её гардеробной. Наташа уже была одета в первое платье из тех, которые она должна была демонстрировать сегодня — то было длинное одеяние из тонкой шерсти огненного цвета, и такая же шляпка пламенела на её точеной головке. На воротнике платья сверкала бриллиантовая снежинка, а через руку было небрежно переброшено боа из соболей. Мсье Фовель подумал в этот миг, что его сердце сейчас остановится навсегда — так она была прекрасна… и так недоступна.
Мадемуазель Наташа обратила на мсье Фовеля взгляд своих удивительных задумчивых глаз — широко поставленных, миндалевидных, глубоких — и, конечно, не увидела его: она, показывая кончик розового язычка, с трудом подавила зевок. Дело в том, что она устала и ей было смертельно скучно. Почти никто в Доме Кристиана Диора не знал её настоящего имени и происхождения, и уж совсем ничего не знал, о чем думает и мечтает эта длинноногая, с высокой узкой талией и волосами цвета воронова крыла Ниоба, к которой знать, богачи и знаменитости слетались, как мошки на свет.
По-настоящему её звали Сюзан Птипьер. Она была из семьи простых буржуа из Лиона, и она отчаянно устала от жизни, которую профессия заставляла её вести: бесконечная череда коктейлей, приемов, обедов, театральных премьер, кабаре, в качестве спутницы киношников, автомобильных магнатов, стальных королей и титулованных особ, каждый из которых мечтал, чтобы его увидели, а главное — сфотографировали в обществе первой модели Парижа. Но мадемуазель Птипьер не было нужно ничего ни от кого из них. Её вовсе не привлекала карьера в кино или на сцене, как не хотелось ей и стать титулованной хозяйкой какого-нибудь доисторического замка. Больше всего на свете ей хотелось вернуться в свой средний класс, из которого она была вырвана. Выйти замуж по любви — за хорошего, простого человека, не слишком красивого и не слишком умного; поселиться в уютном, приличествующем добропорядочным буржуа доме, и родить мужу целый выводок чудесных маленьких буржуа. Такие люди были — она знала это; люди, не такие тщеславные, хвастливые или настолько суперинтеллектуальные, чтобы она не могла чувствовать себя с ними на равных. Но сейчас все такие люди были вне круга её общения. Вот и сейчас, под множеством восхищенных взглядов, Наташа чувствовала себя одинокой и несчастной. Между прочим, вот этот молодой человек, который так пристально смотрел на неё… где-то она его уже видела. Вот только где?
Наконец третьей была миссис Харрис (номер 5 по Виллис-Гарденс, Бэттерси, Лондон). Она взбежала по лестнице, уже запруженной гостями второго сорта, и попала прямо в объятия мадам Кольбер. И тут совершилось нечто поразительное.
Дело в том, что для постоянных клиентов и признанных знатоков и ценителей места на лестнице Дома Диор — это Сибирь; оказаться на лестнице не менее унизительно, чем когда метрдотель фешенебельного ресторана посадит вас за столик возле двери на кухню; лестница — место для невежд, праздно любопытствующих, всяких малозначащих людей и журналистов из мелких изданий.
Мадам Кольбер увидела миссис Харрис в её дешёвой одежде; но теперь одежда не помешала ей увидеть прежде всего храбрую женщину и свою сестру. Она подумала о простодушии и мужестве, которые помогли маленькой англичанке на пути к мечте — чисто женской мечте о, казалось бы, недостижимом предмете роскоши, о мечте женщины, ведущей тяжелую и бесцветную жизнь обладать совершенным произведением искусства. А кроме того, мадам Кольбер чувствовала, что миссис Харрис — едва ли не самая важная и достойная личность среди собравшейся на сегодняшний показ толпы щебечущих дам.
— Вот что, — решительно объявила она миссис Харрис, — никаких лестниц! Я этого не допущу. Идёмте. Я усажу вас в салоне.
Она повела миссис Харрис сквозь толпу, ведя её за руку — и ввела её в главный салон, где были заняты уже все серо-золотые кресла, кроме двух рядом, в первом ряду. Мадам Кольбер всегда оставляла одно-два места на случай, если какой-нибудь важной особе вдруг придет в голову неожиданно появиться на показе коллекции, или если один из лучших клиентов приведет кого-нибудь с собой.
Она подвела миссис Харрис к свободному месту и усадила.
— Вот, — сказала она. — Отсюда вам всё хорошо будет видно. Вы не забыли приглашение?.. Вот карандашик; когда манекенщицы будут входить в салон, девушка у входа будет по-английски объявлять номер платья и его название. Записывайте номера платьев, которые вам понравятся больше других — я подойду к вам после.
Миссис Харрис шумно уселась, с комфортом расположилась в роскошном сером с золотом кресле. Сумочку она положила на пустое кресло слева и приготовила карточку и карандаш. Затем, счастливо улыбаясь, миссис Харрис принялась разглядывать соседей.
Разумеется, она никого здесь не знала, но в главной зале салона собралась публика, являвшая собой срез сливок общества со всего света, включая нескольких представительниц английской аристократии, — леди и рыцарственных дам, французских маркиз и графинь, баронесс из Германии, принципесс из Италии, жён французских промышленных нуворишей, супруг южноамериканских миллионеров, покупательниц из Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Далласа, звезд экрана и сцены, именитых драматургов, богатых плейбоев, дипломатов…
Кресло справа от миссис Харрис занимал свирепого вида пожилой джентльмен с белоснежной шевелюрой и усами, с такими же седыми клочковатыми бровями, которые торчали, точно перья; под его глазами лежали темные мешки, но сами глаза были пронзительно-синими и необычайно внимательными, и выглядели как-то очень молодо. Волосы были зачёсаны вперед и аккуратно подстрижены, ботинки отполированы до неправдоподобного блеска, почти светящейся белизны бельё под фраком накрахмалено так, как теперь этого делать уже не умеют; а на лацкане было приколото нечто, что миссис Харрис приняла за маленькую розочку — это ей чрезвычайно понравилось, хотя и удивило, поскольку раньше ей не приходилось видеть, чтобы джентльмен носил так цветы. Она загляделась — и пожилой джентльмен перехватил её неприлично долгий взгляд.
Худой, похожий на клюв нос нацелился на миссис Харрис, внимательные синие глаза строго уставились на неё — но голос был негромкий и усталый.
— Что-нибудь не так, мадам?
Вопрос был задан на безупречном английском языке.
_____________
(*) «collection» означает не только «коллекцию», но и «сбор» — например, сбор средств, пожертвований
Миссис Харрис трудно было смутить, но мысль о том, что она вела себя грубо здесь, все-таки заставила её почувствовать себя виноватей, и она обратила к джентльмену извиняющуюся улыбку.
— Вот ведь, уставилась на вас, как на фигуру восковую, — сказала она. — Так невежливо вышло! Уж извините. Просто увидела у вас розочку в петличке; замечательно придумано! — и она пояснила: — Понимаете, я цветы очень люблю.
— Правда? — сказал джентльмен. — Это приятно.
Как бы он ни рассердился за то, что миссис Харрис беззастенчиво его разглядывала, но объяснение её было так чистосердечно и простодушно, что его гнев мигом прошёл. Он с новым интересом посмотрел на свою соседку и, разумеется, тут же увидел, что имеет дело с самым удивительным созданием — причём таким, принадлежность которого он не мог определить сразу.
— Возможно, — добавил он, — было бы лучше, если бы это действительно была роза, а не… розетка.
Миссис Харрис не поняла его замечания, но мягкий тон незнакомца сказал ей, что её бестактность прощена, и она тут же вновь повеселела.
— Тут чудесно, ведь правда? — сказала она, поддерживая разговор.
— А, и вы чувствуете атмосферу, — пожилой джентльмен озадаченно напрягал мозг, пытаясь поймать что-то, вертящееся в голове — что-то, как будто связанное как-то с его юностью и с образованием, завершившимся двумя годами в Английском университете… Он припомнил темную, холодную и мрачную комнату с потемневшими деревянными панелями стен — свою спальню и кабинет одновременно; ещё более тёмный коридор, куда выходила дверь — и ещё, когда все это вновь встало перед ним, ему вдруг ни с того ни с сего представилось ведро, стоявшее на лестнице в холле.
Живые глазки миссис Харрис наконец осмелились встретиться с глазами пожилого джентльмена. Под его суровой и даже свирепой внешностью, под седым хохолком и сдвинутыми бровями, под невыразимо белой крахмальной манишкой она почувствовала доброе тепло. Она подумала — что делает здесь этот старик? По тому, как были сложены его руки на золотом набалдашнике трости, можно было догадаться, что он здесь один. Наверно, подбирает платье для внучки, решила миссис Харрис и, сообразно своей натуре, предпочла задать прямой вопрос. Правда, любезности ради она уменьшила возможный возраст соседа на одно поколение.