Оля
Господи, Господи, Господи!
Спрыгиваю на пол, суетливо вертя головой из стороны в сторону. Если Лусинэ меня увидит в кровати Давида, да и ещё в его футболке, она меня с лестницы за волосы спустит, и Мариам я больше никогда не увижу.
— Давид, я войду?!
Нет!!!
Бросаюсь к первому месту, за которое лихорадочно хватается мой мозг, а именно к шкафу. Периферийным зрением замечаю собственные сапоги, стоящие рядом с ним, поэтому хватаю их в охапку и забираюсь в отдел, где висят вешалки с рубашками и брюками.
Со всей силы вжимаюсь в дальнюю стенку и дышать перестаю.
— Мам? — слышу сквозь приоткрытую дверь.
Лусинэ таки успела её открыть. Зажмуриваюсь, как если бы шкаф был прозрачный, и мне нужно было бы приложить максимум усилий, чтобы стать невидимкой.
— Я думала, ты в комнате, — отвечает женщина с вопросительной интонацией.
— Нет. Спустился взять перекусить. А ты почему не спишь?
— Спала, но проснулась вот. Показалось, что ты с кем-то говорил.
Только не это! Чувствую, как от страха у меня начинают трястись колени.
— Да, я говорил по громкой связи с другом. Прости, не подумал, что могу этим разбудить, — не дрогнувшим голосом отвечает Давид.
— Нет-нет, всё в порядке. Теперь понятно. А на кухне почему не поел?
— Да просто, — звучит уже в комнате, — поем и буду спать. И ты ложись. Завтра вставать рано.
— Конечно, уже иду. Спокойной ночи, сын.
— Спокойной!
Раздаётся щелчок, а потом тишина.
Я же, парализованная ужасом так и продолжаю вжиматься лопатками в твердую стену шкафа. Перед моим носом висит рубашка Давида, в ступни и лодыжки утыкаются картонные коробки из-под обуви, но я даже этого не замечаю.
— Оля? — тихий недоуменный шепот внедряется в моё разорванное паникой сознание. — Оль, ты где?
Сжимая деревянными пальцами сапоги, я продвигаюсь немного вперед и выглядываю из шкафа.
— Здесь.
Давид резко оборачивается. Карие глаза изумленно расширяются, пока он следит за тем, как я выбираюсь из своего укрытия. Всегда серьезные губы сжимаются, как если бы он пытался удержаться от улыбки, а недоуменный взгляд перетекает на мои сапоги.
— А они тебе зачем? Из окна хотела выпрыгнуть?
— Нет, — осторожно кладу обувь на пол. Должно быть я выгляжу полной дурой в его глазах, — подумала, что твоя мама может их увидеть и решила спрятать.
— Ммм, — таки не удерживается от усмешки Давид, — конспиратор из тебя так себе, Оль.
Кивком головы указывает на мою кофту на тумбочке, а пальцем — на сложенный белый пуховик на столе.
— Ну знаешь, что успела, то и схватила. Бегать и собирать вещи по комнате времени так-то не было.
И правда, в разведку со мной ходить та ещё удача.
— Понимаю. Но вообще попытка отличная! — продолжает посмеиваться Дав, даже не пытаясь скрыть откровенные смешинки в глазах, от которых у меня весь страх улетучивается, а в животе рождается щекотка.
Я его впервые таким вижу. А ещё он впервые несколько раз подряд назвал меня Олей. Не Олькой, как раньше, а именно Олей. И это обращение непривычно режет слух, только не в негативном ключе, а совсем наоборот.
— Можно подумать, что другие девушки в твоей спальне не прячутся от твоей матери?
Зачем я завожу разговор о других? Не знаю. Слова сами с языка срываются, как сосульки с крыши во время оттепели.
— Вообще, ты первая!
— Ну, значит остальные бесстрашные!
— Первая, кто ночует в моей спальне!
Обескуражено вскидываю на него голову.
— Как это? Или ты своих пассий домой не возишь?
— Ну, начнем с того, что их не так много, как ты думаешь, — Давид вручает мне тарелку с ароматным гуляшом и лепешкой, которую их семья обычно ест вместо хлеба, — и плюс, водить к себе в дом девушек я не стал бы. Для кратковременного времяпровождения есть другие места.
Ну понятно…
— Тебе лучше знать. Машина, гостиницы и где там еще можно заниматься сексом? Я не слишком в этом разбираюсь.
Усаживаюсь на кровать, ставя на колени тарелку. От пряного аромата желудок сводит. Вот чем может похвастаться Лусинэ, так это тем, что готовит она как Богиня. Нигде я не ела ещё так вкусно, как в этом доме. Не замечая, что Давид так и не сдвинулся с места, я нанизываю на вилку несколько кусочков мяса, чтобы отправить их в рот.
Рецепторы жадно впитывают микс из специй, черного перца и мягкой, как пушинка телятины. Боже, как же вкусно!
Прикрываю глаза от гастрономического удовольствия, а когда открываю, встречаю серьезный взгляд больше не улыбающихся глаз.
— Что значит не разбираешься?
От неожиданного вопроса давлюсь и краснею. Он что, все это время обдумывал мои слова?
Ааа, ну да. Ведь моё заявление идёт в разрез с его недавним представлением обо мне.
Что ж, самое время развеять ещё один миф…
— То и значит, — жму плечами, отламывая кусочек лепешки и обмакиваю его в густую юшку, — когда нет практики, разбираться в каком-то вопросе довольно таки сложно.
Кладу его в рот, и с чисто садистским блаженством смотрю прямо в ошеломленные глаза. А вот так. Знай, что я не такая уж и шлюшка, как ты себе нафантазировал.
— То есть ты… — не договаривает, и словно даже не верит.
— Да, я не была ещё ни с кем, если ты об этом. Скажу больше, я и целовалась-то раз всего, — добиваю его, уничтожая в хлам возведенный им эфемерный публичный дом, со мной в главной роли, — и то, это было ужасно.
Не знаю, что происходит в голове Давида в данный момент, но смотрит он на меня так, что у меня мурашки по коже бегут, несмотря на то, что внешне я пытаюсь храбриться и даже язвить. Опускаю глаза, не в силах справиться с этим его расстрелом и продолжаю трапезу, пока он неспешно обходит кровать и присаживается на своё импровизированное ложе.
Похоже, эта новость стала для него бОльшим открытием, чем я могла бы предположить.