Давид
— Как ты смеешь так со мной разговаривать?
Я впервые поднял голос на мать. Никогда… ни разу в жизни я не позволял себе подобного неуважения в её адрес.
— Мама, ты не имела права вести себя так с Олей.
— Это ещё почему? Она мне никто! И тебе тоже. А ты предпочел защитить её и повысить голос на человека, который дал тебе жизнь и крышу над головой.
— Мама, у Оли есть весомая причина, чтобы не уметь готовить, — Мариам вбегает в зал, а я резко на неё оборачиваюсь.
— Какая может быть для этого причина? — взмахивает рукой мама.
— У неё… — Мариам открывает рот, но тут же закрывает его обратно, — я не могу сказать. Но это ужасно. И её вины нет в том, что её никогда не подпускали к плите.
Это что значит? Мариам в курсе? Но Оля сказала, что она ей ничего не рассказывала.
— Не подпускали? А у самой у неё нет рук, чтобы научиться? Сейчас масса сайтов, где можно найти рецепты.
— Дело не в этом!
— Что здесь случилось? — на пороге вырастает отец и сердито осматривает нас всех, — Почему я слышу повышенные тона?
— Эти дети рехнулись. Набросились на меня из-за какой-то девчонки! — мама спешно подходит к нему, а я впервые испытываю к ней настолько негативные чувства.
— Пап, мама обидела Олю. Пристыдила её за то, что она не умеет готовить.
Глаза матери наполняются яростным блеском, потому что Мариам посмела вступиться за подругу.
— Пап, можно взять твою машину? — внутри бушует нечто черное, чему я не могу найти описание, но точно знаю, что оставить сейчас Олю после того, что ей пришлось здесь услышать не могу.
Нужно бы. Правильно было бы оставить всё, как есть, но эти слова про Ани… Мама как будто знала, куда бить и намеренно целилась именно туда.
— Бери. Только объясни мне что происходит.
— Мари объяснит.
Прохожу мимо него и сдергиваю с вешалки куртку.
— Давид, ты куда? — спешит за мной мать.
— Исправлять ошибки.
Обуваю ботинки и выхожу за дверь. Знаю, что поступаю отвратительно. Нас не воспитывают так, чтобы игнорировать собственных родителей, но я впервые делаю это.
Открываю ворота и даже толком не прогрев машину, выезжаю за них. За это время Оля уже успела почти дойти до остановки. Я узнаю её спину, обтянутую пуховиком и светлые волосы, распущенные по плечам.
Девчонка торопится к подъехавшему автобусу. Втапливаю педаль газа сильнее и сигналю ей. Давай же, обернись. Не слышит. Сигналю ещё несколько раз. Теперь уже оборачиваются все на остановке. Оля как раз заносит ногу над ступенькой в автобус, когда наконец поворачивает голову и видит меня.
Ещё один сигнал. Пристраиваюсь за автобусом и машу ей рукой.
— Сюда иди! — говорю одними губами.
На то, чтобы решиться у неё уходит несколько секунд. Народ начинает её подталкивать выше, но она таки отходит от дверей и направляется ко мне. Пока идет, поправляет шапку и одергивает куртку. Она всегда так делает зачем-то. Не раз замечал, когда мы Мариам в школу отвозили, или когда я забирал их на машине с танцев.
Тянусь и толкаю ей пассажирскую дверь. Обычно Оля ездит сзади, но сейчас явно не тот случай.
Пара мгновений и девчонка оказывается внутри. Выглядит растерянной.
Усаживается удобнее и на руки свои смотрит.
— Будешь меня отчитывать? — в нерешительности поднимает на меня зеленые глаза.
Такие глубокие и грустные, что меня торкает.
— Да.
— Понятно. Я знаю, что не должна была говорить всего этого. Но …
— Ты не должна была убегать.
— Что? — теряется, теперь уже смотря на меня совсем иначе.
— Если ты начала доказывать свою точку зрения, то и уходи с гордостью, а не бросайся к двери, как будто ты в чем-то виновата.
Оля моргает пару раз, а я смотрю на неё и в груди давит. Так сильно, что и дыхнуть с трудом получается. Сегодня на её губах нет той ядреной красной помады, прямо как тогда, в тот вечер, когда я забрал её из дома. Ресницы тронуты тушью, а глаза подведены тонкими черными линиями подводки. Снова потекшей в уголках. Значит, таки расплакалась.
— Зачем ты поехал за мной? — неожиданно меняет тему, не отведя от меня глаз.
Также, как и я, внимательно изучает моё лицо. Слишком внимательно, словно пытается под корку мозга пробраться.
— Не знаю, — перевожу взгляд на дорогу, потому что я действительно не знаю.
Моя мать не раз высказывала людям свои мысли на их счет, но мне особо никогда не было за это стыдно. Как учил нас отец — вы должны уважать своих родителей и семью в целом. Никогда не перечить им, не поднимать голос. И я так и поступал. Сегодня же внутри прямо как будто взрыв произошел, сметая все заученные с детства установки.
— Мне нужно за Алисой в сад, — вдруг произносит Оля, на этот раз переводя разговор совсем в другое русло, и кажется звучит бодрее, чем каких-то пять секунд назад,
Не успев переварить смену темы, удивленно кошусь на неё.
— Что?
— Мама попросила забрать её, потому что папа куда-то уехал на несколько дней, а она будет поздно.
На то, чтобы перестроиться у меня уходит несколько секунд.
Я думал она начнет злиться, плакать или ещё что-то в этом роде. Искал подходящие слова, чтобы стереть из её памяти то, что мать сказала про Ани, а она смотрит на меня и улыбается кончиками губ.
Что за непонятная девчонка, а?!
Трясу головой и жму плечами.
— Тогда едем за Алисой. Адрес скажешь?
— Да, конечно. Могу навигатор включить.
Осипова торопливо лезет в сумку за телефоном и вбивает в нём нужный адрес. Ставит на панель передо мной.
— Вот, нам сюда.
Подвигав пальцам экран, примерно понимаю пункт назначения, и трогаюсь с места.
Включаю радио и несколько минут мы едем молча. Думаю, эта её манера поведения больше как ширма, чтобы не показывать как на самом деле ей неприятно.
Скашиваю на неё взгляд и быстро обвожу бледное лицо глазами. Оля сняла шапку и расстегнула верхние пуговицы пуховика. Похожа на медвежонка сейчас в этой своей дутой куртке.
Спешно отворачиваюсь.
— Оль, не принимай слова матери близко к сердцу.
— Какие именно слова?
— О готовке и тому подобное.
— Эти я и не принимаю, — жмет плечами. — У каждого своё мнение. Я же не буду всем объяснять почему я не умею готовить. Тогда уж проще написать табличку и поднимать её всякий раз, когда кто-то интересуется. «Я не готовлю, потому что я растяпа. Из-за меня мой папа остался инвалидом и теперь распадается семья», — коверкает голос, очертив в воздухе кавычки.
— Это не из-за тебя.
— Да знаю я. — её руки падают на колени, — Я никогда не считала себя виноватой. Ну… точнее по началу не считала. Но потом, когда все становилось хуже и хуже, мне не оставалось выбора. То есть, если бы в тот день я не попросилась к маме на кухню, ничего бы не случилось. Правда?
— Ничего бы не случилось, если бы твой отец уделил пол часа младшей дочери.
— Всё это уже разговоры, — вздыхает Оля, — Всё равно ничего не вернуть. Но знаешь, последние дни папа ведет себя иначе.
— Да?
— Да. Он рассказал, что ты приходил.
Останавливаюсь на светофоре и снова возвращаю своё внимание Оле.
— Не знаю, что ты ему сказал, но он не пьет вот уже несколько дней. Хмурый, холодный, неразговорчивый, с мамой ругается, правда, но не пьет. Так что спасибо тебе. Ты не представляешь, что это значило для меня.
А потом она вдруг наклоняется и касается своими горячими губами моей щеки. Легко чиркается щекой о мою, а меня высоковольтным электричеством в этот момент прошибает с ног до головы. По сердцу разряд проходит, закоротив все нервные окончания. Застываю, вдыхая легкий аромат её шампуня и чувствую, как все внутри меня натягивается. Оля отстраняется, но всего на пару сантиметров, словно только сейчас поняла что сделала, и так и замирает около моего лица.
Прикусывает губу, встречаясь со мной взглядом. Искренним и полным такой надежды, что я задыхаться начинаю.
«Потому что он женится на другой» — сказанные ею слова пилой проходятся по памяти.
Не могу ни сказать ничего, не оттолкнуть её, ни отвернуться. Воздух вокруг тяжелеет, мы оба дышать начинаем тяжело и часто. На выдохе наше холодное дыхание сталкивается, потому что уж слишком она близко ко мне. Настолько, что я вижу в её расширенных зрачках самого себя и могу рассмотреть россыпь крошечных веснушек на кончике носа.
Опускаю взгляд на мягкие губы и испытываю ещё один разряд. На этот раз ещё более мощный и болезненный. В горле сохнет, пульс набатом в висках колотится. Всего пара сантиметров и можно попробовать их на вкус. Красивые, капризно изогнутые, приоткрывшиеся. Ничего не стоит взять и поцеловать.
Точно так же, как я целую других, ведь с ними я не задаю себе вопрос — а надо ли? С ними беру и делаю. С ними всегда просто, а с ней с самого начала всё не так.
Прикрываю глаза и стиснув до боли кулаки, отворачиваюсь. Резко дергаю переключатель передач и под оглушительную трель собственного сердца, рывком срываю машину с места.