Оля
— Чё орешь, Марина? Голова раскалывается!
В голосе отца звучит усталость и упрек, пока мама сокрушается по поводу исчезновения дорогой плазмы.
— Вить, ну зачем? — ее надломанная интонация отдаётся болью в моей груди, — Ну что ты творишь?
Плачет. Мама плачет, а мне хочется ладонями уши зажать, чтобы не слышать этого. Их ссоры стали частым явлением в нашем доме, и если поначалу я надеялась, что кошмар скоро закончится, то теперь просто смиренно принимаю происходящее.
— Да мы все равно его не смотрели. Каждый в своем телефоне сидите, — бросает папа и судя по раздающимся шагам по коридору, направляется на кухню.
— Он же денег каких стоил! Витя! Перестань выносить из квартиры технику, у нас так скоро ничего не останется!
— Да? Привыкли жить на широкую ногу благодаря мне! — бьёт по самому больному папа. — Всё что хотели у вас было! Поехали в Турцию, Витюш, — коверкает мамину интонацию, — Ездили. Вить, нужна сковорода гриль. Купил. Всё покупал, что хотели. А теперь имею право всё, что купил и продать. Нету больше кормильца Вити!
Это очередной камень в мой огород. Папа знает, что я слышу.
— Да как нету? Ты же сам себя хоронишь! — мама в который раз пытается тщетно достучаться до него, — Витенька, перестань пить и поймешь, что жизнь не остановилась. Она идёт дальше, просто теперь иначе.
— А что так? Самой работать надоело? Не привыкла, да, Маринка? Принцесса ты моя, на горошине, что ж поделать. Никогда не знаешь где найдёшь, где потеряешь. Корми теперь детей сама!
Я зажмуриваюсь, чувствуя, как по щеке течет слеза. Это не папа. Не тот папа, которого я знала раньше. Тот, прежний, никогда бы не позволил себе так разговаривать с мамой. И слово "детей" не произносил бы с таким отвращением.
Он любил нас… Когда-то.
— Моей зарплаты на всё не хватает! Витя, не сравнивай прошлую свою, и мою в школе. Если ты будешь и дальше всё выносить, нам придется по соседям ходить и еду выпрашивать! Бутылку дай сюда! Витя! — истерические нотки в голосе мамы заставляют в груди всё сжиматься. Не замечаю, что сдавливаю ручку так сильно, что пластмасса жалобно трещит.
— Поесть вон лучше приготовь, холодильник пустой. А ну не дергай, — рявкает папа, — сюда сказал, дай! — слышится возня и удар кулаком по столу. Я в комок сбиваюсь, — Алису пусть завтра бабушка заберет, у Олега день рождения, я их к нам позвал.
— Зачем к нам? Чем я кормить их буду? — обессиленно спрашивает мама.
— Сваргань что-то по-быстрому.
— Я не успею. Ночь почти на дворе.
— А не надо было шляться до ночи, — грубо отвечает папа, — Приходить начала поздно, это что за уроки такие у тебя?
— В две смены!
— Смотри мне!
Мимо моей комнаты снова раздаются шаги, а потом в зал захлопывается дверь.
Я только сейчас отмираю. Словно из вакуума выныриваю. Медленно моргаю и на тетради прямо передо мной замечаю размытые от слез клеточки, в которых некрасиво поплыли цифры. Трогаю щеки и стираю влагу тыльной стороной ладоней. Ненавижу, когда папа просыпается. Лучше бы спал до самого утра.
Если бы можно было, я бы вообще из своей комнаты не выходила, но мысль о том, насколько плохо маме не позволяет мне этой слабости.
Отодвинув стул, встаю и тихонько выхожу в коридор. Проверяю, действительно ли закрыта дверь в зал. Алиса, скорее всего, в наушниках. Когда она слышит, что родители начинают кричать, тут же водружает их на голову. Это я её научила. После того, как она однажды сильно испугалась крика отца, и прибежала в слезах ко мне в спальню, я купила ей наушники на последние накопления и велела надевать их всякий раз, когда она почувствует тревогу.
Ступаю бесшумно, боясь привлечь к себе внимание отца. А когда захожу на кухню, не могу не испытать укол боли. Мама стоит около окна и опирается на него ладонями. Плечи опущены, спина сгорблена.
Когда-то до безумия красивая она больше совсем на себя не походит. Словно за полтора года состарилась на целых двадцать. Былые ухоженные блестящие светлые волосы собраны в свободный пучок на затылке, а печать произошедшего с отцом отложилась во всем её облике. И нет, это не из-за того, что у неё больше нет финансов, чтобы поддерживать красоту косметическими процедурами. Дело в том, что она изменилась внутренне.
Подхожу и боязливо обнимаю её со спины. Если бы я только могла, я бы вернула время вспять и в тот злополучный день просто пошла гулять с друзьями. Тогда бы все было по-старому. Папа был бы, как и раньше весёлым, уверенным в себе, обаятельным до невозможности и бесконечно любящим нас троих.
Воспоминания прошлой жизни больно полосуют сердце, а я крепко прижимаюсь к маме, втягивая носом родной запах. Не могу сдержать всхлип.
Холодные ладони ложатся поверх моих, и я слышу, как мама сама беззвучно плачет.
— Всё будет хорошо!
Она всегда это говорит. И я бесконечно благодарна, что хотя бы она не винит меня в случившемся. В отличии, от отца.
— Будет, — не имею права не поддержать её я.
— Как Алиска? — смахнув с лица слезы, находит мое лицо в оконном отражении.
— Хорошо всё, — стараюсь взять себя в руки. И если раньше мне это удавалось намного сложнее и требовалось много времени на то, чтобы не плакать, сейчас я научилась блокировать эмоции хотя бы ради мамы, — пробежались с ней под дождем.
— Она довольна, наверное?
— Очень. Это же очередное «приключение».
Так Алиса называет всё, что идет не по плану. Дождь, снег, ремонт дороги, вынуждающий нас топать по выкопанной земле, новый маршрут. Все эти незапланированные приключения она просто обожает.
— Вы покушали?
— Да. Не переживай.
— Умницы, — развернувшись, мама берёт моё лицо в ладони и стирает большими пальцами в уголках моих глаз слезы, хотя у самой глаза блестят не меньше, — я завтра заберу Алису, и мы поедем к бабушке. Ты на танцы не иди, а после школы поезжай туда сама.
Отрицательно мотаю головой.
— У нас скоро выступление. Завтра репетиция до самого вечера, а послезавтра на первом уроке контрольная. Если буду ехать от бабушки не успею на неё, потом самой писать не охота, да и Любовь Григорьевна будет верещать, ты же знаешь.
Брови мамы сходятся к переносице.
— Как же тогда быть? Друзья папы могут разойтись за полночь.
— Не волнуйся, я придумаю что-то. Может, у Мариам переночую.
Если, конечно, её мать разрешит после случившегося сегодня.
— Хорошо. Я тогда сейчас за плиту, что-то приготовлю, а остальное уже пусть завтра сам покупает, — мама заводит мне локон за ухо и легко меня от себя отстраняет, чтобы открыть холодильник.
— Давай помогу!
— Не надо, Оля. Иди в душ и ложись!
— Мам…
Внимательно смотрю ей в спину, но мама непробивная.
— Ложись. Сама сказала — завтра контрольная.
Отвечает, даже не оборачиваясь. Но я-то понимаю, что причина не в контрольной. Я не знаю что должно случиться, чтобы она меня еще хотя бы когда-нибудь подпустила к плите.
Вздохнув, желаю ей спокойной ночи и ухожу в спальню. Перед сном пишу Мариам и спрашиваю о возможности завтра переночевать у неё. Подруга обещает утром спросить у отца.
Мариам всегда легче договариваться именно с папой. В их семье так — если отец сказал, то его жена подчиняется без лишних разговоров и вопросов, даже если ей того не хочется.
Но если бы её воля, Мариам бы сидела на домашнем обучении без права выхода на улицу.