- Когда мы встречались последний раз?
- Лет пять назад, я был у вас на учебе.
- А ты? - Лев Евгеньевич повернулся ко мне.
- Столько же, - прикинул я.
- И не переписывались?
- А когда?
- Однокашники называется, выпороть бы вас, - Лев Евгеньевич покачал головой и поднялся из-за стола с бокалом в руке:
- Выпьем за Россию, раз уж мы встретились в Германии.
Мы выпили, и Маджанов рассказал историю госпиталя.
- Раньше здесь был эсэсовский госпиталь. Причем образцовый. Корпуса, палаты, территория, вы заметили, - все как в санатории. Есть даже бассейн, он и теперь работает. Иногда заливаем воду...
Я толкнул оратора под столом ногой, но было поздно.
- Бассейн? - Лев Евгеньевич оживился.
"Все кончено, подумал я, теперь придется купаться". Я посмотрел на часы, был час ночи.
- Где наши полотенца? - Лев Евгеньевич поднялся.
- Его ещё надо залить, Лев Евгеньевич, - сказал Маджанов.
- А что это так трудно?
- Нет, только, когда вы будете отдыхать?
- Бассейн - лучший отдых.
Отговаривать его было совершенно бесполезно. Маджанов встал и вышел, желание гостя - закон для его восточной натуры. Через несколько минут он вернулся, я все ещё надеялся, что купание сорвется. Но он сказал:
- Никаких проблем.
Пока бассейн заполнялся, мы выпили за военно-морской флот, за укрепление воинской дисциплины и за компьютеризацию медицинской службы.
В два часа ночи нам сообщили, что бассейн готов к употреблению, то есть заполнен водой, правда, холодной.
В 1983 году Льву Евгеньевичу было 59 лет. Это надо было видеть солидный профессор летит вниз головой с 4-х метровой высоты. Никто больше на подобное не решился, карабкаясь по металлической лесенке, мы, как робкие дошколята, с содроганием сердца опустились в холодную (из водопровода) воду. Он плавал великолепно - без всплесков, почти бесшумно, сделал несколько кругов и поднялся наверх.
Спустя много лет, вспоминая тот день, я сказал ему:
- Никогда в жизни больше не купался в полтретьего ночи, да ещё в бассейне, построенным эсэсовцами...
- Дошло, наконец, - засмеялся он.
В 3 часа ночи мы вернулись в нашу комнату, а в семь выехали в Грейфсвальд. В 14 часов он сделал блестящий доклад на совещании специалистов медицинской службы армий государств - участников Варшавского договора.
Три дня мы провели в этом прекрасном и гостеприимном городке. Нас сопровождал немецкий переводчик - капитан медицинской службы Отто Шварц, высокий блондин с голубыми глазами и арийским овалом лица. Он прерасно говорил по-русски, водил нас по городу, рассказывал его историю. Между прочим, он предложил нам на обратном пути в Берлин заехать в Равенсбрюк, бывший женский концлагерь, там теперь был музей. Лев Евгеньевич отказался категорически.
- Ну, уж нет, мой дорогой, туда ты нас не затянешь. Смотреть, как издевались над женщинами... Да ты что?!
Отто был смущен, он-то хотел оказать услугу. Он вообще ходил за Львом Евгеньевичем по пятам, в то время он писал диссертацию, задавал какие-то вопросы, а ответы даже записывал. В последствии при очередной командировке в Москву Лев Евгеньевич поведал мне о новой встрече с ним. Она, видимо, так поразила его, что он начал рассказывать, едва мы поздоровались.
- Ты знаешь, кто у меня был недавно? Отто Шварц... - и Лев Евгеньевич принялся за рассказ. Эта история настолько интересна, что я вкратце изложу её здесь.
Отто Шварц оказался русским парнем, Толей Шевцовым. Родители его были чистокровные русские, отец когда-то служил в ГСВГ. Маленький Толя общался с немецкими детьми, изучил язык и ему так понравилась Германия, что он всю жизнь мечтал о ней. После возвращения в Россию, он окончил школу, поступил в Военно-медицинскую академию и стал военным врачом. Он даже успел послужить два-три года в войсках. Однако мечты о далекой Германии не давали покоя. Он в совершенстве изучил немецкий язык, освоил их песни и литературу. Однажды на какой-то выставке в Москве он высмотрел себе подходящую немку, покорил её сердце, женился и укатил в ГДР. Там он сменил фамилию, натурализовался и был принят в Народную Национальную Армию ГДР в качестве старшего лейтенанта медицинской службы. По этому поводу даже было специальное решение их министра обороны. Он часто сопровождал в качестве переводчика наши военные делегации, разъезжал по ГДР и так вошел в роль, что даже по-русски стал говорить с сильнейшим немецким акцентом. Наши принимали его за типичного немца. Числился он на военно-медицинской кафедре, решил писать диссертацию и обратился за помощью ко Льву Евгеньевичу. Как выяснилось в дальнейшем, диссертацию он так и не написал, помешало его интернациональное любвеобильное сердце. Он развелся с первой женой, женился на другой, потом оставил и её, нашел себе третью. Начальству это надоело, и его сослали в какую-то германскую тьмутаракань, в войска. Мы потом часто вспоминали о нем. Лев Евгеньевич говорил:
- Где-то он сейчас, бедолага, мыкается под крышей общеевропейского дома...
- Может, подался в Австрию или Швейцарию, там тоже немецкий язык... Нашел себе очередную жену, трудится, может, снова за диссертацию взялся...
- Вот ты смеешься... Он конечно странный парень. Трудно понять его. Но можно... Что-то в этом есть, чисто человеческое, симпатичное...
В начале 80-х годов на кафедру обрушился вал директивных научно-исследовательских работ, связанных с созданием АСУ Тылом Вооруженных Сил. Лев Евгеньевич участвовал во многих совещаниях, на которых координировались работы и обсуждалась идеология создания отдельных подсистем АСУ. Совещания, как правило, проходили в Москве, Лев Евгеньевич приезжал утренним поездом, и мы встречались с ним уже в конференц-зале. Так было и в 1985 году. Мы устроились в первых рядах, прямо перед столом президиума. Вел совещание руководитель работ, болезненного вида генерал, худой и строгий. Зал был полон, вперемежку с офицерами сидели представители промышленности - разработчики. Вдоль стен были развешаны огромные цветные схемы. Докладывал руководитель военно-научного сопровождения, он лихо водил по схемам трехметровой указкой, возвращался на трибуну, ставил рядом с собой это удилище и говорил, говорил, говорил. Председатель совещания удовлетворенно кивал. Вопросов никто не задавал, опасаясь его крутого нрава и острого языка. Лев Евгеньевич внимательно слушал, делая какие-то пометки в блокноте, покачивал головой и сокрушенно вздыхал. После доклада он поднял руку и в наступившей тишине раздался его голос:
- Можно вопрос к докладчику? Председатель удивленно кивнул.
- Полковник Поляков из Военно-медицинской академии, - представился Лев Евгеньевич. - Каким образом медицинская служба будет планировать оказание помощи и доставку медимущества, если вы оставили всего одно наше донесение - о санитарных потерях, а по имуществу - все только в расчетно-снабженческих единицах, без номенклатуры?
- Надо переходить на новые принципы снабжения - нормативные. Отработать модели и варианты структуры раненых от всех видов оружия и соответственные варианты их обеспечения, не по донесениям, а по нормативам.
- Так это уже было. Давно. И лопнуло. Потому что нормативного снабжения ни одна экономика не выдержит. Придется создавать огромные запасы, и, тем не менее, половины будет не доставать, а половина окажется ненужной. И еще: мы не можем оказывать помощь какому-то среднему раненому. Помощь - дело специализированное. А как можно прогнозировать судьбу раненых, сроки лечения, возврат в строй, не зная их конкретной структуры?
- По моделям, - сказал докладчик.
- То есть вероятностный прогноз по вероятностным моделям? Интересно. Вероятность ноль-семь умножить на вероятность ноль-семь, это даст меньше ноль-пяти? Это уже не прогноз, а фифти-фифти, - Лев Евгеньевич развел руками и сел.
- А что вы предлагаете? - строго спросил председатель.
Лев Евгеньевич поднялся:
- Необходимо расширить объемы информации для медицины.
- Чем вы лучше остальных подсистем? - заметил докладчик.
- Мы не лучше, мы другие. Это нужно не медицине, а раненым.
- Хорошо, мы подумаем, - заключил председатель. После совещания. Лев Евгеньевич выглядел крайне озабоченным.
- Не нравится мне все это... Какое-то легкомыслие... Плакатов каких-то понавешали, схем совершенно варварских... - пробормотал он, и заключил: Надо идти к Федору Ивановичу.