- Приношу извинения, - добавил громкоговоритель. - Мы ткнулись в причал.
Глава четвертая,
в которой дела идут в гору
Прощание с лайнером затянулось, десять минут ушли на ругательства и проклятья. Наконец, путешественники ступили на трап, по которому, как им мнилось, они совсем недавно поднимались на борт. На сей раз О'Шипки пропустил Шаттена первым, ликуя по случаю собственной мрачной правоты.
- Но есть-то уже не хочется, - пытался оправдаться Шаттен-младший.
- Так вкусно все было! Так вкусно! - рычал О'Шипки, подталкивая его в спину.
Лайнер превратился в черную глыбу, огни погасли.
Ветер выл и раскачивал Шаттена и О'Шипки; чуть позже они утверждали, будто слышали в вое стихии слова "штормовое предупреждение".
Чемоданы оттягивали им руки; пледы, плащи и шарфы развевались, как клетчатые флаги. Берег был смутен, виднелся лишь готический замок, продолжавший отвесную прибрежную скалу и горевший внутренним лунным огнем: Центр Роста.
- Где же встречающие? - раздраженно спросил у ночи О'Шипки.
- Может быть, этого требует наш Рост, - предположил Шаттен, волоча по камням чемоданы.
- Что за нелепица? Чего он требует?
- Самостоятельного подъема... по крутой лестнице... к своему центру... - пропыхтел Шаттен, но эта речь была немедленно опровергнута:
- Постойте, уважаемые! Ни шагу дальше, вы сорветесь в пропасть.
Их ослепил фонарь, который держал огромный человек в резиновом дождевике. О'Шипки сперва показалось, что это Густодрин, который каким-то чудом перенесся из харчевни на остров.
Взбудораженный дождевик миновал гостей и начал размахивать фонарем. Одновременно он кричал, обращаясь к лайнеру:
- Эй, на шхуне! Подождите, не уплывайте! Задержитесь, останьтесь! Приближается буря! Если вы уплывете, то мы окажемся отрезанными от мира! Нас занесет снегом и зальет дождем!
Однако лайнер, обнаруживая судохарактерное злорадство, разразился прощальным гудком, которого так и не дождались его пассажиры, и начал медленно отходить от острова.
- Стойте! - человек в дождевике неуклюже запрыгал по камням. Остановитесь! Вы покидаете нас на произвол судьбы! Мы не можем связаться с материком!
Судно, продолжая удаляться, издевательски трубило. В каютах зажглись огни, до слуха путешественников донеслась легкая танцевальная музыка. Взвилась шутиха; в небе зашипели праздничные колеса Иезекииля.
- Телефон не работает... Почтовые голуби околели... - убивался человек с фонарем. - А радио - пережиток прошлого, у нас его нет...
Гости острова успели замерзнуть. О'Шипки охаживал себя по бокам, а Шаттен приплясывал, кутаясь в шарф.
- Не слышат, - произнес дождевик убитым голосом и опустил фонарь.
- Может быть, вы соизволите обратить внимание на двух продрогших и голодных странников? - ядовито осведомился Шаттен, и встречающий, бросив последний взгляд на вероломный лайнер, открыл им свое лицо. Он сдвинул капюшон и оказался очень полным и бледным пожилым господином со взглядом пронзительным и в то же время наивно детским. Толстяк был похож на состарившегося ребенка, проспавшего свою зрелость и проснувшегося в недоумении. Можно было заподозрить, что с детства он так и остался весь в складочках, которые взрослели и старели с ним вместе, превращаясь в валики, брыла, отложения и накопления.
Господин неуклюже кивнул и сразу сделал визгливое замечание:
- Выдержка, господа! Вам не хватает выдержки. Но здесь вы ее наберетесь... Моя фамилия Ядрошников, к вашим услугам, я буду для вас научным и художественным руководителем.
- Вы врач? - уточнил О'Шипки. - Или только психолог?
- Я больше, чем врач, - с достоинством ответил ему Ядрошников. Обычный врач не смог бы годами держать этот Центр, являясь его бессменным администратором и, не побоюсь этого слова, самой душой.
- Тогда не будьте черствым и проведите нас поскорее в наши комнаты, попросил Шаттен-младший. - Мы устали и хотим есть. Нас не кормили. Мы подадим жалобу в пароходство...
- Нет! - расцвел Ядрошников. - Вы ее не подадите! Вы вообще больше никогда и ни на кого не будете жаловаться! Вы забыли, куда приплыли. Здесь вас отучат от позорного нытья. Вы научитесь самостоятельно справляться со своими проблемами, править судьбой.
- Все это очень соблазнительно, - возразил мистер О'Шипки, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. - Но не хватит ли предисловий? Ведите нас скорее, все равно, куда, лишь бы отсюда подальше. Этот ветер просто невыносим.
Ядрошников, тяжело ступая, вернулся к лестнице.
- Конечно, джентльмены. Я посвечу вам. Поднимайтесь осторожно, тут недолго свернуть себе шею. И не надейтесь на перила, они очень старые и ветхие. Сплошная экономия, на ремонт ничего не остается. Фонды урезали... письма протеста возвращались нераспечатанными, а на почтовых голубях я обнаружил следы надругательства. Впрочем, внутренняя обстановка Центра не должна вас разочаровать. Моими стараниями...
- Идемте же! - вскричал О'Шипки.
Он топнул ногой, и Ядрошников обиженно замолчал. Вновь прибывшие подхватили чемоданы и начали опасный подъем.
- Неужели нельзя было устроить подъемник! - простонал Шаттен. Канатную дорогу... фуникулер...
- Они раньше были, - объяснила спина Ядрошникова. Фонарь скакал. Говорю же вам - наше финансовое положение желает лучшего. Однажды кабина упала... И я решил, что это даже к добру, поскольку Рост несовместим с избалованностью и комфортом. Что это я, - он спохватился. - Не пугайтесь господа, повторяю - внутри очень мило. Мы не аскеты и не связываем Рост с надуманными лишениями. Я просто хочу сказать, что умение, в силу обстоятельств, обходиться без некоторых удобств... способствует...
- Ах! - воскликнул Шаттен-младший. Послышался глухой удар и всплеск. Жестокие боги! Я уронил чемодан! ...
- Способствует... - упрямо пыхтел Ядрошников, карабкаясь по ступеням. В том числе и такие события... они тоже не напрасны... что - чемодан? Что вам в нем? Вы же не брали с собой фамильные драгоценности...
- Не брал, но в нем белье, бритвенные аксессуары, бумага, директивы Бюро...
- Я выдам вам белье, не расстраивайтесь. И бритву. Здесь многие просят бритву. И не только... Бумага - какая бумага? Для записей? Ничего записывать вам не придется. Что касается директив Бюро, то можете со спокойной совестью ими... выкинуть их из головы.
Шаттен поджал губы и взбирался на кручу очень осторожно, пробуя каждую ступеньку.
- Они же высечены в камне, - заметил О'Шипки не без раздражения. - Что вы там щупаете? Думайте о перилах.
В ту же секунду под его тяжелой стопой что-то щелкнуло, и от ступеньки отломился солидный кусок, так что О'Шипки едва успел перепрыгнуть на следующую. Шаттен шмыгнул носом, не видя нужды в комментариях. О'Шипки пошептал богам в надежде, что одни из них отступятся, тогда как другие, напротив, придут; Ядрошников уверенно поднимался к замку. Взлеты и падения фонаря упорядочились и стали похожи на взмахи кадила.
Шаттен задрал голову, чтобы посмотреть, далеко ли до верха. Ядрошников, взрыкнув, одолел сразу три ступеньки, и в глаза путешественникам посыпалась труха.
- Я все больше чувствую себя угодившим в исправительное учреждение, О'Шипки сунул кулаки в орбиты и начал тереть. - И вдобавок - обязанным этому борову. Я постараюсь, чтобы он стал постоянным клиентом нашего Агентства.
- Ваша правда, - Шаттен остановился, чтобы перевести дух. - Здесь нужен ревизор. Здешние камни вопиют о ревизии... Не отставайте, мой друг, не то мы останемся без света.
Действительно: Ядрошников был уже далеко, или высоко, кому как нравится. Вдруг он исчез. Шаттен и О'Шипки не заметили, как это произошло: они отвлеклись, привлеченные какими-то смутными лопухами и чертополохом, а когда подняли глаза, то Ядрошникова уже не было, свет померк.
- Сорвался он, что ли? - испуганно спросил Шаттен-младший.