Хантер
Мастер-класс переполнен. Он заполнился за считанные минуты, и у нас уже есть заявки на участие, что замечательно, но пока я стою в конце комнаты и наблюдаю за разговором Дрейка с Силлой, мне трудно сосредоточиться на семинаре. Вместо этого я размышляю, могу ли я предложить Силле место в Salacious на полный рабочий день, даже если это означает, что мне придется наблюдать за тем, как она флиртует и дружит с мужчиной, которого я люблю.
Я знаю, что, хотя он и улыбается своей яркой, кокетливой улыбкой, он не счастлив. Не совсем.
Изабель постоянно смотрит в мою сторону. Она следит за моей реакцией. Не знаю, может, она ждет, что я сломаюсь.
Черт, может, я жду, когда сломаюсь.
С тех пор как в четверг в ванной произошла небольшая ссора, Дрейк со мной практически не разговаривает. Ничего, кроме рабочих разговоров о сегодняшнем семинаре.
Изабель тоже со мной почти не разговаривает. Я в одиночку разрушаю два самых важных отношения в моей жизни и не знаю, как это исправить. Он просто сказал "исправить", как будто это так просто. Как будто я знаю, что, черт возьми, теперь делать. Он хочет, чтобы я стал бисексуалом. Хорошо, а это действительно улучшит ситуацию? Разве это не большой шаг для меня? Но действительно ли я бисексуален, ведь пока что он единственный мужчина, на которого я хотел бы положить свой рот. Так какое ему дело до того, откроюсь ли я?
Только вот я знаю, что это имеет значение. Это важно, потому что пока я не приму себя таким, каким я есть, я не смогу принять его. Пока я не избавлюсь от ненависти и невежества, которые привил мне отец, Дрейк никогда не сможет по-настоящему доверять мне.
Изабель снова смотрит в мою сторону, как будто читает мои мысли.
— Эй, Иззи, иди сюда, — зовет Дрейк, отвлекая ее внимание от меня. Она пересекает комнату, тихо обсуждая что-то с двумя другими, в то время как зал продолжает заполняться, и посетители начинают занимать свои места за столами. Семинар начнется через несколько минут.
Каждые несколько минут Изабель бросает осторожный взгляд в мою сторону, затем возвращается к ним, чтобы продолжить разговор. С напряженным выражением лица она кивает. Я стоически стою, когда она оставляет их разговор и направляется ко мне.
— Силла просит меня помочь с демонстрацией, — осторожно шепчет она.
— С Дрейком?
Она кивает, глядя на меня с овечьим выражением в глазах.
— Конечно. Думаю, это отличная идея, — вру я. Как будто от того, что я снова увижу их на сцене, эта и без того напряженная ситуация станет лучше.
— Хорошо. — На мгновение застыв на месте, я замечаю, как она пожевывает губу и наблюдает за мной, как будто ждет, что я скажу еще. — Знаешь… если ты хочешь подняться туда вместо Дрейка…
— Нет, — оборвал я ее. — Я ужасен в этом. Дрейк лучше.
— Это нормально, что у тебя плохо получается. Мы должны учиться.
— В любом случае, вы двое лучше смотритесь вместе, — отвечаю я, и ее дыхание сбивается, когда она смотрит на меня.
— Изабель, ты готова? — зовет Силла, но моя жена долго не может оторвать от меня взгляд. Наконец, она бросается на сцену вместе с Силлой и Дрейком и наклеивает такую же фальшивую улыбку, как и Дрейк.
Я молча стою в глубине зала и смотрю на нее с отсутствующим выражением лица. В отличие от прошлого раза, наблюдение за тем, как Дрейк и Изабель прикасаются друг к другу, не вызывает у меня ничего, кроме чувства пустоты. Они не исключают меня. Я исключаю себя.
В разгар моей внутренней вечеринки жалости глубокий голос шепчет мне сзади. — Я бы назвал это успехом.
Я поворачиваюсь и вижу Эмерсона Гранта, который осматривает толпу. От его слов у меня в груди поднимается чувство гордости.
— Да. Люди просят еще.
— Не сомневаюсь. Тебе как-то быстро удалось все это организовать. Ты должен гордиться, Хантер.
— Я горжусь, — отвечаю я, поворачиваясь к нему, но мои слова выходят плоскими.
— Тогда почему ты дуешься?
— Я не дуюсь.
Даже я слышу, как быстро я ответил.
Он переключает свое внимание на Изабель и Дрейка, дарит ей быструю, теплую улыбку, которую она вежливо возвращает из передней части комнаты. Затем он смотрит на меня.
— Почему он там, а не ты?
— У него это лучше получается, — отвечаю я.
Кивнув, Эмерсон хмурится, между его бровей образуется складка. — Ну, они действительно хорошо смотрятся вместе.
Я заставляю себя сглотнуть, внутри меня борются ревность и глубокое влечение. — Да, смотрятся.
— Я бы сошел с ума, если бы Шарлотта была так близка с кем-то другим — особенно с Дрейком.
Я вздрагиваю и поворачиваю голову в их сторону.
— Эмерсон, — огрызаюсь я. Ближайшая к нам пара поворачивается в нашу сторону, но Эмерсон просто улыбается им, и они теряют интерес к нашему тихому разговору.
— Между ними ничего нет, если ты на это намекаешь, — шепчу я почти беззвучно, срывающимся тоном.
Но он даже не удосуживается посмотреть на меня скептически, потому что выражение его лица говорит само за себя — он знает. Ровно и безразлично закатив глаза, он вытаскивает меня в коридор. Я жду, что он будет спорить, но он не спорит.
— Сегодня утром Дрейк сказал мне что-то странное, — говорит он, поправляя галстук, и я напрягаюсь. — Он спросил, есть ли у меня еще какие-нибудь проекты для клуба, которые нужно завершить до конца месяца.
Я заставляю себя сглотнуть, не выглядя ни удивленным, ни встревоженным — а ведь так оно и есть.
— Ты не знаешь, есть ли у него планы уйти или взять другой контракт? — спрашивает он, когда я не отвечаю.
— Нет.
Аплодисменты, сопровождаемые охами и ахами, заполняют комнату позади меня, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Изабель, снова обхватившую Дрейка; на этот раз ее руки связаны над головой. Они улыбаются друг другу, между их взглядами проскальзывает напряжение.
— Мне бы не хотелось его терять, — тихо говорит Эмерсон, и я поворачиваюсь к нему лицом, нахмурив брови. Он улыбается. — Я знаю, что вы все считаете меня не самым большим поклонником Дрейка, но это только потому, что он чаще всего нажимает на мои кнопки, но он делает хорошую работу. И мне нравится, когда он рядом. Даже если я — мудак, который недостаточно часто говорит об этом. Я должен делать это лучше.
С этими словами он просто… уходит, а я остаюсь стоять, потеряв дар речи. Я уверен, что он понятия не имеет, почему эти слова так сильно задели его, но я не могу удержаться от раздражения по поводу того, насколько правильно он говорит.
Вернувшись в комнату, я наблюдаю за остальной частью демонстрации, а Силла подходит к каждому столу, инструктируя различные пары и группы. Изабель и Дрейк делают то же самое, их глаза чаще всего находят друг друга, и я не вижу на их лицах того напряжения, которое было раньше. То самое напряжение, которое я чувствую сейчас.
Как бы мне хотелось стереть всех упрямых демонов, которые так мешают мне. Я хотел бы стать именно тем, кто им нужен, — человеком, способным принять себя таким, какой он есть, не испытывая при этом трудностей, человеком, не боящимся сказать всему миру, что он любит двух людей и хочет их обоих. Но они не понимают, что мои недостатки — это не мой выбор, они заложены в ДНК самого моего существования. То, что нас разделяет, вплетено в мою сущность, и если я разберусь с этим, я не знаю, что от меня останется.
И вот тут-то меня осеняет решение.
Оно обрушивается на меня, как приливная волна, опуская меня на дно океана. Потому что теперь я знаю, как все исправить, и это значит исключить себя из уравнения.
Я попросил Дрейка отвезти Изабель домой, притворившись, что у нее болит голова. Она предложила поехать со мной, но они улыбались и веселились с Силлой и остальными членами команды, и я не мог вынести мысли о том, чтобы положить этому конец. К тому же мне нужно было сначала попасть домой. Так будет проще.
Стоя в своей комнате, я думаю о своем отце. И в голове всплыло очень отчетливое воспоминание. Мне было где-то между детством и взрослой жизнью, лет двенадцать. Это был почти хороший день, когда он был чуть более трезв, чем в остальные дни, и и он, и моя мама могли спокойно переносить вид друг друга. Они взяли меня на пляж в мой первый день летних каникул, и я помню, как подумал, что именно в этот день все станет лучше. Если бы я просто не злил его, у него не было бы причин бить меня. Если бы мама продолжала улыбаться, они бы не разошлись, и она бы не ушла. Если бы все оставалось так, как было в тот день, то все было бы хорошо.
Мы плескались в волнах, и я улыбался, глядя, как они целуются в воде. Это был момент совершенного покоя.
Вдалеке, недалеко от нас, на песке припарковалась пара с полотенцами. И как только они распаковали свой зонтик, в моем сердце поселилось чувство обреченности. Я мысленно умолял их ничего не делать. Не прикасаться друг к другу. Не разговаривайте слишком спокойно. И уж точно, пожалуйста, не целуйтесь.
Эти двое мужчин даже не подозревали, что собираются испортить весь мой прекрасный день. Хотя, наверное, это мой отец его испортил — теперь я это понимаю. Но в моем подростковом мозгу это была их вина.
Один взгляд на них, и отец все понял. Этого было достаточно, чтобы он рявкнул на нас, чтобы мы собирали свои вещи. Достаточно, чтобы перед уходом он пробормотал что-то гадкое в их сторону. Достаточно, чтобы в тот момент я пообещал себе, что, несмотря ни на что, я никогда, никогда не позволю себе быть похожим на этих людей.
Я задыхался от этого обещания каждый день своей жизни. Даже после его смерти двенадцать лет назад. Даже после того, как тот идеальный день превратился в очередной ежедневный кошмар с его пивным запахом и синяками от ремня. Это дурацкое обещание стало моим проклятием.
Глупое детское восприятие осталось со мной с возрастом, как плохо сидящий костюм, который впился в мою психику. Я не могу избавиться от того, что чувствовал в детстве. Но теперь я могу это исправить.
Потому что я действительно люблю Дрейка. Даже если пока не могу сказать об этом вслух. Я люблю этого человека так же сильно, как свою жену, и я должен был говорить ему об этом все это время. Вместо этого я держал его в плену своей любви — но теперь этому пришел конец.
Я даже не знаю, который час, когда они наконец входят в дверь, но я встречаю их в гостиной с собранными сумками. Изабель застывает на пороге и смотрит на меня расширенными глазами, когда замечает вещевой мешок у моих ног.
Дрейку требуется еще мгновение, чтобы понять, что происходит.
У меня болит горло от эмоций, которые я так долго подавлял. Но один взгляд на ее лицо, наконец, делает это так сильно, что я чуть не ломаюсь.
— Куда ты идешь? — пробормотала она, и слезы уже наполнили ее прекрасные зеленые глаза.
Все в порядке. Ничего.
— Я собираюсь пожить некоторое время у Мэгги. У нее есть для меня комната для гостей.
Лицо Изабель искажается от шока и растерянности, милые веснушки на щеках теряются в румянце гнева. — Что? Почему?
Дрейк стоит за ее спиной, не отводя взгляда, ожидая моего ответа.
— Ты сказал мне все исправить, — говорю я ему. — И я понял, что единственная часть, которая сломана, — это я. Это у меня есть дерьмо, которое нужно преодолеть, и демоны, с которыми нужно бороться, и пока я не смогу этого сделать, я не смогу дать вам обоим то, что вам нужно от меня.
Ноздри Изабель раздуваются, она борется с желанием заплакать. — Так ты просто уйдешь?
— Я не думаю, что смогу сделать это, пока мы вместе. Я хочу, чтобы вы двое были счастливы вместе, и дайте мне время, которое мне нужно, чтобы разобраться в этом.
— Мы… расстаемся? — спросила она с хныканьем.
Страх, прозвучавший в ее голосе, пронзил меня до глубины души. — Нет, Рыжая. Мы не расстаемся. Я возвращаюсь.
— К черту это, — огрызается Дрейк, отходит дальше в дом и начинает шагать, погрозив пальцем в мою сторону. — Этого не исправить.
— Да, это так, Дрейк.
— Нет, не исправляет, черт возьми, — рявкает он. — Ты убегаешь.
— Я убегаю? Скажи мне правду, — отвечаю я, глядя на него. — Ты думал уйти из клуба? Ты думал уйти в другой клуб? В другой штат?
Когда он не отвечает, это становится очевидным. В ответ Изабель задыхается. — Что?
— Эмерсон сказал мне, что ты разговаривала с ним сегодня утром. Наверняка Силла предложила тебе работу в Новом Орлеане. Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь, Дрейк.
— Ты уезжаешь? — прошептала она.
Он смотрит на нее с сочувственным выражением, плечи его поникли, а рот опустился. — Нет. Я не ухожу.
Она отпускает все это и делает один легкий вздох, прежде чем страдание берет верх и она начинает плакать всерьез. Идя на кухню, она стоит ко мне спиной и рыдает, уткнувшись в руки, и мне так больно, что я ненавижу себя за все, что я натворил.
Я не могу прикоснуться к ней. Если я это сделаю, то рассыплюсь. Сейчас ей нужно, чтобы я был сильным. — Я делаю это, чтобы стать лучше для тебя. Для вас обоих. Когда я просил о том, что сделал, я и представить себе не мог, что дойдет до этого, но я не могу ничего исправить, и мы не можем сделать вид, что этого не было. Так что либо я разберусь в себе и вернусь, чтобы дать вам обоим то, что вы заслуживаете, либо мы будем продолжать в том же духе, и в итоге пострадаете вы оба.
Она снова всхлипывает, берет со стойки салфетку и прижимает ее к глазам. Дрейк тоже наблюдает за ней из гостиной, и я бросаю на него умоляющий взгляд. Он сразу же понимает, потому что через мгновение идет к ней. Положив руку ей на спину, он успокаивает ее. Она не двигается в его объятиях и не признает его. Она просто плачет.
— Как долго? — спрашивает Дрейк.
— Пару месяцев. Мэгги сказала, что я могу оставаться здесь столько, сколько мне нужно.
Изабель плачет еще громче.
Больше я ничего не могу сказать. Я уже сказал все, что нужно, но теперь я должен выполнить свое обещание и все исправить. А это значит, что я должен уйти.