Женитьба ничуть не изменила Зака, не то чтобы я этого ожидала. Уверена, единственный способ, которым он может все исправить в своей голове, так быстро после смерти Сьюзи, — это думать о браке, как о пожертвовании на благотворительность.
Я — благотворительность.
— Привет, — здоровается он, возвращаясь домой после четырех ночей отсутствия.
Я поднимаю взгляд от экрана ноутбука, стоящего на подлокотнике дивана, а Гарри Паутер, тем временем, нежится у меня на коленях.
— Привет. — Мне трудно контролировать свою улыбку.
— Ужинала?
— Ага. Пиццей. В холодильнике остатки.
— Звучит превосходно. — Он перебирает стопку почты на полке. — Посмотри-ка.
Зак разрывает конверт и достает карточку, показывая ее мне.
Я щурюсь.
— На что я смотрю?
— На свою карту медицинского страхования. Давай запишем тебя к врачу. Получишь свои лекарства. И снова встанешь на путь к нормальной жизни.
— Машина. Я снова сяду за руль. Моя зарплата за первый час уборки каждый день идет прямиком в карман водителя Uber.
— Шесть месяцев — это шесть месяцев… ну, теперь пять. Врач не может это ускорить, но будем надеяться, что наблюдение за тобой предотвратит рецидив. Разве тебя это не устраивает?
Он подмигивает мне с ухмылкой на лице, затем поворачивается и неторопливо направляется в спальню, чтобы переодеться.
Через несколько минут Зак берет остатки пиццы и пиво и возвращается в гостиную.
— С днем рождения. — Он вручает мне подарок, завернутый в белую бумагу и перевязанный розовой лентой.
Я пытаюсь прикусить губу, чтобы не ухмыляться, как дура. Слишком поздно.
— Как ты узнал, что у меня день рождения?
— Удостоверение личности в суде.
Он садится на противоположный конец дивана. Лишь одна его близость делает мой день намного лучше. И одна только мысль об этом усиливает мою вину во сто крат.
Я аккуратно разворачиваю подарок и снимаю крышку.
— Для всех твоих путешествий, — говорит он, и его губы расходятся в гордой улыбке.
Это сумка для ручной клади с большим количеством отделений для множества деталей камеры, чем у меня имеется — пока.
— Идеально. Мне нравится. Но ты не должен был. Ты и так слишком много сделал.
Прежде чем понимаю, что делаю, наклоняюсь через диван и обнимаю его, он разводит руки в сторону — в одной тарелка с пиццей, в другой — пиво.
— Уф… не за что.
Вернувшись на свое место, включаю ноутбук и наклоняю экран.
— Раньше я показывала их Сьюзи, а она закатывала глаза и говорила мне удалить их.
Зак садится прямо, чуть наклоняется вперед, и, прищурившись, рассматривает коллаж из полдюжины случайных снимков Сьюзи.
Она в кресле, с мечтательным выражением смотрит в окно.
Она в саду, сидит на садовой тележке, нюхает пучок базилика, а концы ее платка развеваются на ветру.
Она заплетает мне косу, — Сьюзи назвала меня одержимой, когда я подняла камеру над головой, чтобы снять это.
— Вон та. — Зак указывает на одно фото с ней… и с ним. — Можешь увеличить?
Я забыла, что это фото в коллаже, пока не повернула экран, чтобы показать ему. Быстрым двойным щелчком увеличиваю снимок, и он занимает весь экран. На фото Зак несет ее в спальню, свет приглушен, так что их фигуры — это почти силуэт. Я сделала фото за два дня до того, как Зак позвонил в хоспис.
— Прости, — шепчу я. — Оглядываясь назад, кажется, что я не должна была вас снимать. Будто вторглась в ваш личный момент, чего я не имела права делать.
Зак чуть мотает головой.
— Все в порядке.
— То, как ты ее любил… это заставило меня поверить в любовь.
Он откидывается на спинку дивана, и я закрываю ноутбук.
За следующие несколько минут он доедает пиццу, а затем встает.
— Как ты относишься к мороженому?
— Э… — Я смеюсь. — По-моему, звучит холодно.
— Но необходимо? Ведь у тебя день рождения. — Он смотрит на меня так, будто не я только что сунула ему в лицо болезненные воспоминания.
Мой смех превращается в нервный смешок.
— Конечно…
— Тогда, пойдем. — Он уносит посуду на кухню.
За мороженым?
Я не говорю больше ни слова. Внезапная смена темы Заком и его желание отпраздновать мой день рождения возбудили мое любопытство.
Через пятнадцать минут мы вылезаем из его машины и подходим к кафе-мороженому. Оно открылось за несколько недель до смерти Сьюзи.
— Я собирался привести ее сюда, но…
Я киваю. Нет необходимости уточнять.
Он заказывает мятно-шоколадное, а я соленую карамель. С вафельными рожками в руках мы идем по тротуару, усеянному магазинами, большинство из которых закрыты на ночь.
— Симпатичная сумочка, — говорю я даме, когда та проходит мимо нас с крошечной собачкой.
Ее лицо светится, а шаги немного замедляются. Это черная сумочка. Вполне обычная. Ничего особенного.
— Спасибо, — благодарит она.
— И вовсе она не симпатичная, — бормочет Зак, когда женщина минует нас.
— Не важно. — Я пожимаю плечами. — Все дело в уверенности.
— Уверенности?
— Сьюзи всегда делала комплименты моей одежде, прическе, сумочкам и даже моей улыбке. И я не думаю, что все они были достойны признания. Но после любого ее комплимента, мой шаг становился более уверенным. Так легко дать это кому-то. Так почему, черт возьми, мы не делаем этого чаще? Потребовалось всего две секунды и практически никаких усилий, чтобы сделать комплимент сумочке этой дамы, но ее походка будет более уверенной… ну, возможно, до конца ночи.
Зак облизывает мороженое, и мы продолжаем прогулку. Интересно, как он относится к тому, что я говорю о Сьюзи или показываю ему ее фотографии? Не перехожу ли я грань? Не мешаю ли ему двигаться дальше?
— Классные ботинки, — говорит он проходящему мимо парню.
Я поджимаю губы, чтобы сдержать ухмылку.
Парень в потертой, обычной обуви смотрит на упомянутые ботинки, прежде чем одарить Зака полуухмылкой.
— Спасибо, чувак.
Когда парень оказывается вне пределов слышимости, я толкаю Зака под руку.
— Да у тебя талант.
Он ухмыляется и смотрит вперед.
— Ты действительно так жаждал мороженого? Или чувствовал, что мой день рождения не может закончиться пиццей и отличным подарком? Или у этой спонтанной прогулки имеется другая причина? Если у тебя сомнения по поводу… того, что ты сделал для меня… — Я не могу сказать «брак». Это по-прежнему слишком странно.
Закари Хейс — мой муж. Не-а. Это всегда будет казаться не реальным, вероятно, потому, что чувства не должны быть частью сделки.
Он находит скамейку у автобусной остановки и садится как раз в тот момент, когда последние лучи дневного света прощаются с нами. Я сажусь на другой конец, лицом к Заку.
— За несколько дней до своей смерти Сюзанна попросила меня об одолжении, — говорит он, не отрывая взгляда от улицы, пока я сосредотачиваюсь на том, чтобы тающее мороженое не убежало.
— О каком?
— Тебе это не понравится, даже если и должно бы. Но ты упрямая, так что будешь с этим бороться.
Я склоняю голову набок и прищуриваюсь.
— Я не упрямая.
Из его груди вырывается смех, и он облизывает мороженое.
— Ты даже не можешь сказать этого без упрямства в голосе.
Я прочищаю горло и хмурюсь, не обращая внимания на то, каким голосом, по его мнению, я говорила.
— Так что же мне не понравится?
— Помощь. Тебе не нравится помощь, а о ней Сюзанна и просила.
— Это была ее идея, чтобы ты женился на мне? — В моем голосе слышатся шок и тревога… на случай, если он этого не уловил.
— Нет. Ну не напрямую. Она попросила меня использовать часть ее страховки жизни, чтобы оплатить твои счета.
— Счета? Какие счета?
Он смотрит на меня, проводя языком по верхней губе.
— Все.
— Все? — повторяю я, как попугай — моя слабая попытка понять, выиграть время для мозга, чтобы тот осознал, о чем Зак толкует.
— Студенческие займы. Медицинские счета. Не знаю, есть ли у тебя долги по кредитной карте, но…
— Нет, — бормочу я. — Ты не используешь ее деньги из страховки жизни для оплаты моих счетов.
— Она обожала тебя. И нет таких денег, чтобы оценить то, насколько ты улучшила ее жизнь за это лето. Так что позволь мне сделать это, потому что она этого хотела… потому что это то, что хочу сделать я.
Нелепость какая-то. Я не сделала ничего особенного. Это Сьюзи сделала для меня больше, чем я для нее. Это я должна платить ему за то, что он меня нанял.
— Я, правда, считаю, что твоего разрешения жить с тобой и… другого твоего поступка… достаточно.
Он снова усмехается.
— Другого поступка? Имеешь в виду брак?
Держа рожок мороженого у рта, слегка киваю в ответ.
Он вздыхает.
— Она очень хотела этого для тебя, — бормочет он.
— Зак, это… это около ста тысяч долларов. Это слишком много.
— Не много.
— Ну, а для меня много! — Я тут же сожалею о своем тоне. Я огрызнулась на него? За чрезмерное благодушие?
Его брови поднимаются на лоб при взгляде на меня.
Я сникаю, отводя взгляд на мерцающую неоновую вывеску «Закрыто» в витрине магазина пряжи.
— Годами… я наблюдала, как моя мать разменивала себя на еду, наркотики и алкоголь. Она не была уличной проституткой, но существовала бартерная система. Некоторые мужчины задерживались у нас на несколько дней… может быть, недель. Большинство оставалось меньше чем на сутки, но она всегда получала что-то взамен. Даже мужчины, оставлявшие синяки на ее теле, что-нибудь ей давали. Один парень разбил ей губу, а перед тем, как выйти из квартиры, протянул мне стодолларовую купюру. Он сказал: «Иди, купи своей матери лед для лица, а себе прихвати ужин, милая».
Зак молчит, позволяя мне потеряться между прошлым и светящимся в витрине знаком.
— Если копнуть глубже, помимо всех отвратительных вещей, которые она сказала и сделала, мне надо отдать ей должное за то, что она научила меня нескольким приемам выживания.
— Например, принять от людей помощь, когда они ее предлагают?
Я качаю головой. Он и понятия не имеет, что мне встречалось очень мало людей, готовых предложить такую помощь, как он. Вообще-то, никто никогда не предлагал мне такую помощь, как он.
— Например, предложить моему бывшему парню все, что он захочет, в обмен на душ в его квартире.
— Все, что он захочет? — бормочет Зак, прежде чем откашляться.
Ответив медленным кивком, делаю продолжительный выдох.
— Игры разума. Я убедила себя, что это небольшая плата за то, что мне нужно. Он ведь был моим парнем. И я не ханжа. Так что, я впустила его сзади, приняла душ и смогла прибыть на работу с опозданием всего на пятнадцать минут. — Рискнув бросить на него быстрый взгляд, пожимаю плечами.
Глаза Зака сузились.
— Как ты впустила его сзади?
Я сжимаю губы и делаю круглые глаза.
— Э-э… медленно.
Проходит несколько секунд, прежде чем до него доходит.
— Ох… Господи… имеешь в виду, буквально впустила его…
Мой взгляд падает на колени.
— Даже в тот момент я не думала, что похожа на свою мать. Нет. Я впервые нашла хорошего парня. Потом я убедила себя, что он будет любить меня так, как ни один мужчина не любил мою маму. Но… — я болезненно смеюсь, — …проблема была в том, что я не видела настоящей любви. Знаешь, как трудно найти то, чего ты никогда не видел?
— Ты никогда не испытывала любви? Никогда?
Скривив губы, чуть мотаю головой.
— Нет. Ну… неправда. Уже нет. Я испытала доброту. И стала свидетелем любви. — Мое внимание вновь возвращается к его лицу. — Вашей со Сьюзи. На самом деле, до того, как я встретила вас, я думала, что знаю, что такое любовь. Нет. Даже и близко нет.
— Она любила тебя, — шепчет он.
Слезы обжигают глаза, поэтому я несколько раз моргаю и отвожу взгляд.
— Я знаю, — выдавливаю я сквозь ком в горле. — Я тоже любила ее.
— Тогда позволь мне дать тебе это.
— Что дать?
— Финансовую независимость. Она любила тебя. Ты любила ее. Я хочу сделать это для нее и для тебя. Это не проблема.
— Сумма слишком большая. Тебе нужно откладывать деньги на пенсию. Или купить то, что ты всегда хотел. Или…
— Или сделать это для тебя. Технически, все мое — твое. А все твое — мое. Я не хочу числиться в должниках. Так что, давай избавимся от долгов.
Замешательство на моем лице только усиливает его ухмылку. Он пожимает одним плечом.
— В Джорджии имущество делят пятьдесят на пятьдесят. Ты можешь развестись со мной и забрать половину моего состояния.
— З-Зак… я бы… никогда… никогда так с тобой не поступила.
Так же, как никогда не задумывалась о брачном контракте до того, как мы поженились. Была ли я наивна? Или он? Проявил ли он абсолютную безответственность? Что его семья скажет о его безрассудстве?
— Я знаю, — говорит он так буднично, что у меня голова идет кругом.
Неся свой скомканный бумажный конус к урне у двери магазина пряжи, я кусаю край нижней губы и поворачиваюсь как раз в тот момент, когда он тянется вокруг меня, чтобы бросить свой конус в мусорку.
— Я соглашусь только при условии, что ты позволишь мне вернуть тебе деньги.
— Эмер…
— Нет. — Я качаю головой. — Это не подлежит обсуждению. Я уже и так самый большой благотворительный случай, который когда-либо существовал на белом свете. Я не могу принять почти шестизначную сумму, отдав взамен лишь благодарность и улыбку.
— Отлично. Ты мне отплатишь. — Его руки скользят в передние карманы брюк, пока он раскачивается взад-вперед на пятках.
Не ожидая такого быстрого согласия, я изо всех сил пытаюсь подобрать следующие слова. Наконец, я их нахожу.
— Я могла бы съехать, — шепчу я. — Со страховкой и без долгов я могла бы позволить себе собственное жилье.
На мгновение, даже не на целую секунду, что-то мелькает на его лице — тень сомнения, возможно, дискомфорта. Он тут же избавляется от этого.
— Полагаю, ты права.
— Или я могла бы собрать сумку и отправиться в путешествие. Посмотреть, смогу ли заработать немного денег на своих фотографиях. Или завести блог о путешествиях. Собрать много подписчиков в социальных сетях.
— Или так. — Он пожимает плечами, прежде чем пройти мимо меня, направляясь в сторону своей машины.
— Наверное, подожду до нового года и посмотрю, сколько денег мне удастся сэкономить, а затем приму решение о своих планах. Если…
— Если — что? — За широкими шагами Зака трудно угнаться.
— Если я останусь. Можно?
— Почему бы и нет? — Он открывает машину.
— Потому что я хорошо зарабатываю уборкой домов, и если у меня не будет долгов, то мне незачем оставаться с тобой.
— Если только ты не хочешь накопить на путешествия.
Я медленно киваю, проскальзывая на пассажирское сиденье.
— Полагаю, что хочу.
— Тогда оставайся.
Остаться.
Остаться и привязаться к нему сильнее.
Остаться и рискнуть влюбиться в своего мужа.
Остаться и осознать, что, возможно, это уже происходит.
Остаться и разбить себе сердце.
Прежде чем он выезжает с парковки, я чувствую на себе его взгляд.
— Кто у тебя есть?
Ковыряя ногти, пожимаю плечами.
— Что ты имеешь в виду? — Я знаю, о чем он спрашивает. Но ответ на его вопрос потребует от меня озвучить мою реальность.
— Кроме меня, кто у тебя есть? Семья? У тебя есть семья, к которой можно обратиться? Кто-нибудь готов предложить тебе кровать или хотя бы диван и одеяло?
Он выезжает с парковки, и мы направляемся к дому.
— Не-а. — Я позволяю этому слову звучать эхом между нами несколько секунд, но Зак не двигается. — У меня нет семьи. Ни братьев, ни сестер. Отца я не знала. Никогда с ним не встречалась. У мамы были проблемы с алкоголем, а потом с наркотиками, а потом с кучей плохих мужчин. Вот почему я ушла. Она не нуждалась в моей помощи, а я больше не хотела иметь ничего общего с этой жизнью. Она сказала, что я могу принять ее такой, какая она есть, или уе*ывать нах*й. Ее слова.
Я не поворачиваюсь к нему, но все же замечаю, как он слегка вздрагивает. Даже после всех этих лет мне трудно дышать, когда я думаю о своей матери, женщине, которая должна была любить меня больше всего на свете, а вместо этого… просто отпустила. И от этого тоже немного стыдно. Я прочищаю горло.
— Поэтому, как только я получила школьный аттестат, уехала из Афин на маминой машине, потому что… нах*й ее. Она была должна мне. Затем я взяла миллион кредитов, чтобы пойти в колледж. Сменила с полдюжины соседей по комнате. И спала в машине по мере необходимости.
— Значит, у тебя есть опыт проживания в машине? — Он бросает на меня быстрый косой взгляд.
— Вроде того. Тогда это длилось всего несколько недель, когда я меняла квартиры или соседей по комнате. Не месяцы.
— Мне жаль слышать, что тебе пришлось так тяжело.
Я качаю головой.
— Не так уж тяжело. В школе у меня были друзья. Я не унывала. У мамы было много ужасных недостатков, но она никогда не оскорбляла меня — физически — как и ее дерьмовые бойфренды, которые считали нормальным избивать ее. У меня есть диплом колледжа, пусть даже это самый бесполезный диплом в мире. Я следовала своей страсти. Я всегда была мечтателем. Ставила страсть выше практичности.
— А теперь ты убираешься в домах.
Его прямолинейность вырывает из моей груди крошечный смешок.
— Да. Да, убираюсь. Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Я видела, что все идет не так, как надо, но я еще слишком молода, чтобы сдаваться. Я продолжу искать свое место в этом мире.
Зак качает головой.
— Ты похожа на игрушку на батарейках: опрокинутая на бок, продолжаешь работать, даже если никуда не двигаешься. Сюзанна была такой. — Когда он смотрит на меня, его улыбка подрагивает. — Прости. Уверен, ты устала от того, что я сравниваю тебя с ней, но я из лучших побуждений.
— Нет. Я… я не против того, чтобы меня сравнивали с ней. Это комплимент. Просто сейчас это странно.
— Потому что мы женаты?
Я киваю, поджимая губы, когда мы въезжаем в гараж.
— То есть, мы женаты не в традиционном смысле этого слова. Я не сплю с ее мужем. — Господи… почему в фильтре между моим мозгом и ртом такие большие отверстия?
Зак прочищает горло, и я клянусь, его щеки немного краснеют, даже несмотря на то, что часть его лица скрывает темная щетина.
— Ну… технически я теперь твой муж. Значит, ты не спишь со своим мужем. И просто для того, чтобы пройти мимо этой действительно неудобной невысказанной… вещи между нами, важно помнить, что она умерла. Мы живы. Когда Тара умерла, Сюзанна жила. Она продолжила свою жизнь. Я тоже живу своей жизнью. Просто делаю это по-другому. Вместо того чтобы снова найти любовь, я делаю одолжение другу.
Мы вылезаем из машины.
Я чувствую, как щеки наполняет жар, когда с нервным смешком вхожу в дом.
— И еще какое одолжение, — замечаю я сквозь нервный смех. — Я э-э… пойду спать. Спасибо за сумку для фотоаппарата и мороженое. Это был отличный день рождения.
Рискую напоследок бросить взгляд на Зака.
Он улыбается, просто смотрит на меня еще несколько секунд, после чего отвечает легким кивком.
— Спокойной ночи, Эмерсин.