— Проснись и пой, — возвещает Зак, открывая жалюзи ровно настолько, чтобы я могла увидеть его самого и поднос с едой в его руке. — Тебе нужно принять лекарства, а значит, нужно поесть. Как голова? Почему ты спала в одежде?
Он садится на край кровати, держа поднос, пока я принимаю вертикальное положение и протираю глаза.
— Слишком устала, чтобы переодеться, — отвечаю я сонно. — А голова в порядке. Думала, мы сходим куда-нибудь позавтракать. И мне не нужно принимать лекарства с едой.
Я зеваю.
Он ставит поднос мне на колени и снимает крышку, являя моему взору тосты, яйца и фрукты.
— Можем сходить куда-нибудь пообедать, если ты хорошо себя чувствуешь.
Я усмехаюсь, прежде чем сделать глоток кофе.
— Я хорошо себя чувствую.
— У тебя швы на голове.
— Они не болят. — Я пожимаю плечами, намазывая желе на тост и глядя на его красивое, свежевыбритое лицо.
Закари Хейс — недостижимый идеал для всех остальных мужчин. Хреново для моего следующего мужа.
— Не думал, что ты захочешь показываться на людях с повязкой на голове.
Я дожевываю кусочек тоста и сглатываю.
— Вот для чего нужны шляпы. Уверен, что дело не в чем-то другом… например, в смущении, что тебя увидят со мной и моей раненой головой?
— Конечно, мне стыдно за нас обоих, очень. Но я могу справиться с этим, если ты сможешь.
Мои глаза сужаются.
— Ты осёл. — Я машу на него ножом, и ему прямо под глазом приземляется капля желе. — О, боже!
Я хихикаю и прикрываю рот ладонью.
Вздрогнув, Зак проводит большим пальцем по щеке, размазывая желе.
— Ты… — я хихикаю сильнее и тянусь к его лицу, — …сделал только хуже.
— Говорит женщина, пульнувшая мне в лицо желе. Оно могло попасть в глаз. Мне нужно видеть, чтобы выполнять свою работу.
— Прекрати.
Я смеюсь, отбивая его руку, когда он пытается сделать то же самое со мной. Затем охаю и застываю, как статуя, пока кофе пропитывает постельное белье и мои колени. К счастью, простыни и мои джинсы поглощают большую часть жара, не подпуская обжигающую жидкость к моей коже.
— Дерьмо! Ты обожглась? — Зак ставит поднос на тумбочку, а я откидываю простыни.
— Все в порядке. Я не обожглась.
Я вылезаю из постели. Кажется, я намочила трусики. Когда я поднимаю взгляд на Зака, он сочувственно морщится, а его щека все еще покрыта желе.
— Я испортила завтрак в постели. — Облизнув большой палец, провожу им по щеке Зака. На этот раз сопротивления с его стороны не следует.
Он обхватывает мое запястье, и я перевожу взгляд с желе к его глазам. Медленно, почти пьяно моргая, он всей щекой прижимается к моей ладони. Слегка поворачивает голову и касается губами моей кожи. Это не поцелуй. Его губы не двигаются.
Я не двигаюсь.
Это та линия? Дверь? Гора?
Моя работа заключается в том, чтобы перевести его на другую сторону? Он стоит у линии, задаваясь вопросом, что ждет его по ту сторону?
Именно это он и сделал для Сьюзи?
Слова вертятся на кончике языка. Это правильно. Наверное. Я… я не знаю. Могу ли я сказать ему об этом?
Я знаю, что ты сделал.
Изменит ли это его душевное состояние? Улучшит ли ситуацию? Или, наоборот, ухудшит?
— После того, как я потеряла свой трейлер, была одна ночь… — Я нахожу другие слова. Я всегда найду, что еще сказать. — Тяжелая ночь по какой-то причине, и я даже не помню, по какой. Я помню лишь ощущения, потому что это была не я. Я не была собой.
Зак открывает глаза, но не отводит мою руку от лица. Клянусь, в глубине его глаз я вижу свою душу, шторма в погоне за закатом.
— Это походило на внетелесный опыт, будто я не узнавала ни себя, ни мысли в своей голове, ни женщины в абсолютном беспорядке, смотревшей на меня из зеркала заднего вида. Я ощущала себя на самом дне и не понимала, как там очутилась. Просто знала, что потеряла свой трейлер, потому что мне требовались деньги на лекарство. Я ненавидела это лекарство… ненавидела причину, по которой должна была его принимать. Так что… — я судорожно вздыхаю, — …я размышляла над тем, чтобы выпить всю баночку таблеток. Понимаешь… а вдруг по ту сторону оказалось бы лучше.
Зак моргает, на секунду отводя взгляд в сторону, прежде чем снова встретиться с моими глазами. Я улыбаюсь. Моя улыбка может показаться грустной, но нет. Она полна надежды, потому что я помню, как у меня появилась точно такая же улыбка, когда мой телефон завибрировал от входящего электронного письма.
— Той ночью мне на электронную почту пришло от тебя письмо, где было сказано, что ты узнал обо мне от Мамфордов. Ты просил меня прийти на собеседование. Поэтому я не выпила все таблетки, а только одну, нужную мне. — Я сморгнула пару слезинок. — Каждый день мы принимаем решения, которые влияют не только на нашу жизнь, но иногда и на жизни других людей, и, возможно, мы никогда об этом не узнаем. Ты не собирался спасать чью-то жизнь, тебе просто нужна была горничная.
— Эмерсин, — он снова повторяет мое имя тремя медленными, тягучими слогами.
Когда он не отпускает мою руку, я отстраняюсь.
— Мне нужно в душ. И почистить зубы.
— Тебе нужно принять таблетку и что-нибудь съесть.
С натянутой улыбкой я хватаю остаток тоста и достаю из сумочки лекарство.
— Принимаю таблетку… ем что-нибудь. Теперь счастлив? — И с этими словами направляюсь в ванную. Как только достигаю порога, оглядываюсь на Зака. — Прости.
— За что?
— За таблетки. Ты напоминал и убеждал Сьюзи принимать таблетки. — Я хмурюсь. — Не хочу, чтобы ты делал это для меня.
После нескольких задумчивых морганий он медленно кивает в ответ.
— Да, ну… это то, что ты делаешь, когда заботишься о ком-то.
Ох, Зак…
Прежде чем заплачу… прежде чем позволю ему увидеть, как сильно нуждаюсь в такой заботе, я закрываю дверь и прыгаю в душ.
После того, как я снова чувствую себя человеком, и мне удается довольно хорошо вымыть волосы, не намочив швы, я пытаюсь их высушить.
Сарафан.
Босоножки.
Моя лучшая улыбка.
— Сегодня я могла бы поработать с Лией. Я хорошо себя чувствую. Но знаю, что ты этого не позволишь, так что нам нужно куда-нибудь выбраться. Чем-нибудь заняться. Я не сторонница целый день прозябать в гостиничном номере, даже в таком шикарном.
Зак выключает телевизор и встает с дивана.
— Ты должна отдыхать.
— Я отдохнула. Нам не нужно бежать марафон, но я не хочу проводить день в гостиничном номере.
Он в раздумьях кривит губы.
— Ты уже была на нагорье Камерон?
Я отрицательно мотаю головой.
— Тогда, вперед.
По моему лицу скользит ухмылка, когда я надеваю коричневую панамку, чтобы прикрыть швы.
Зак устраивает частную экскурсию на весь день. К полудню мы сидим на покрывале, любуемся видом на зеленые холмы и едим клубнику прямо с полянки, на которой остановились на привал. Я снимаю босоножки и панаму. Зак странно смотрит на меня, его взгляд переключается на швы на моей макушке.
— Вокруг никого, кто мог бы меня увидеть. Не психуй, здесь я не подпорчу тебе репутацию.
Он усмехается, кладет клубничину в рот и жует, несмотря на широкую ухмылку.
— Можно я сфотографирую нас и опубликую в Instagram? Твоего лица я не покажу.
— Что не так с моим лицом? — спрашивает он.
— Ничего. — Я закатываю глаза и достаю из сумки телефон. — Просто не хочу тебя светить.
— Значит, ты всего лишь хочешь пустить слух?
— Ажиотаж. Не слух.
— Ажиотаж, значит. Расскажи мне больше об этом ажиотаже.
Я хихикаю.
— Ну, с тех пор, как я начала путешествовать с Лией, число моих подписчиков увеличивалось в геометрической прогрессии. Я даже зарабатываю деньги на своих фотографиях. Так что все большее количество подписчиков интересуется мной и всем, что касается моей жизни. А фотографии, которые вызывают интерес, привлекают больше внимания. — Я прикрепляю телефон к штативу и снова поворачиваюсь к Заку. — Раздвинь ноги.
Он ухмыляется и бормочет:
— Разве это не должно быть моей фразой.
Мое дыхание сбивается, и я, не мигая, смотрю на него. Неужели он только что сказал такое. Он пошутил. Я понимаю. Но…
С нервным смешком умудряюсь произнести одно слово:
— Смешно. — Я прочищаю горло и надеваю панаму. — Положи руки мне на талию.
— Если я положу их тебе на задницу, это вызовет больший ажиотаж. Верно?
Я стою на коленях между его ног, а в объективе камеры отражается мое хмурое выражение и пейзаж позади Зака.
— Если положишь руки мне на бедра, твоего обручального кольца не будет заметно. Если положишь руки мне на задницу, это вызовет ажиотаж, но не тот, что мне нужен. Я не нуждаюсь в слухах о том, что я замужем, или у меня клубничный пикник с женатым мужчиной.
Ухмылка Зака исчезает, когда он смотрит на свою левую руку.
— Но ты замужем, — шепчет он.
— Ага, — соглашаюсь я, приглушенно выдыхая.
Его брови сходятся у переносицы, пока он продолжает рассматривать свое кольцо.
— И ты действительно на пикнике с женатым мужчиной, — медленно произносит он, будто говорит это, скорее, себе, а не мне.
— Ага.
Насколько мне известно, Зак снимал обручальное кольцо только один раз, в тот день, когда женился на мне. До этого момента.
Пару раз покрутив кольцо, Зак снимает его и держит между большим и указательным пальцами, изучая. Сунув кольцо в карман джинсов, он смотрит на меня, кладет руки мне на бедра, а затем перемещает их на мою задницу.
Я с трудом сглатываю.
— Ты фотографируешь или как? — спрашивает он хрипло.
— Ммм… — Ясмотрю на свои часы. — Ага.
Установив на камере таймер, обнимаю Зака за плечи и жду, пока телефон сделает серию фотографий.
— Готово. С-спасибо. — Я едва могу говорить из-за плотного комка похоти перекрывшего мне горло. Руки на моей заднице парализуют меня.
— Не за что, — шепчет Зак, но… рук не убирает. — У меня…
Эти неподвижные руки, наконец, перемещаются, скользят… еле касаясь, вниз по моим ногам.
— …очень…
Пальцы дразнят мои колени.
— …красивая жена.
Грудь болит от сильного биения сердца, от того, что я невероятно долго задерживаю воздух, прежде чем выпустить его с максимально возможным контролем. Его руки медленно возвращаются к моей заднице, только на этот раз они движутся под подолом сарафана.
— Зак…
Мои пальцы впиваются в его плечи, а его — в мою задницу… комбинацию плоти и розовых хлопчатобумажных трусиков.
— Эмерсин…
Эм-ер-син.
Те же три протяжных слога, но на этот раз они пронизаны потребностью.
— Помоги мне пересечь эту линию, — просит он.
Облизнув губы, я медленно киваю, прежде чем Зак целует меня. Думаю, наш водитель не выйдет из машины, пока мы здесь не закончим. Я полагаю. Надеюсь.
Мы целуемся так долго, как можем, пока этого становится недостаточно. Зак стягивает мои трусики настолько, насколько позволяет моя поза на коленях. На вкус он как клубника, а пахнет как шампунь из отеля — смесь цитрусовых и кожи. Сдвинув лямку моего сарафана в сторону, он освобождает мою грудь, сжимая ее, целуя, дразня сосок зубами.
Мой мозг дает осечку, думая о вещах, о которых ему не следует думать в данный момент, например, о болезненном любопытстве: задается ли Зак вопросом, скучал ли он по ощущению женской груди в своих руках, во рту.
Я не хочу об этом думать.
Стиснув его волосы, притягиваю его лицо к своим губам, требуя, чтобы он снова меня поцеловал. Это усмиряет хаос в моей голове, но только временно. Зак укладывает меня на спину, полностью избавляя от трусиков, и встает на колени между моими ногами. Его пальцы пытаются расстегнуть джинсы, и я вижу это в его глазах. Я вижу это, потому что мои мысли о том же.
О Сьюзи. Что она подумает? Одобрит ли? Наблюдает ли она за нами?
Зак останавливается, и я чувствую… что теряю его. Он не собирается пересекать эту линию вместе со мной, и мне ничего не остается, кроме как лежать оголенной, совершенно уязвимой, с открытым сердцем… без всякой защиты против его отказа. И я даже не злюсь, потому что тоже любила ее. Она незабываема, что делает его недоступным. По крайней мере… его сердце никогда не будет моим.
Когда я отворачиваю голову в сторону, чтобы скрыть эмоции, Зак проводит ладонями по внутренней поверхности моих бедер, возвращая к себе мое внимание.
— Хочешь, чтобы я остановился?
Он знает ответ. Он знает, что я полностью потерялась в нем.
Он хочет честного ответа? Или просит меня спасти его?
— Нет, — шепчу я.
Схватившись за пояс расстегнутых джинсов, Зак стягивает их с бедер ровно настолько, чтобы освободиться. Он накрывает меня своим телом и целует с новой силой. Мои колени подтягиваются к груди, когда он наполняет меня, и это так тепло, так умопомрачительно, потому что я никогда не думала, что такое произойдет.
Пауза.
Вдох.
Я пытаюсь защитить свое чертово сердце, потому что Зак неосознанно пытается его уничтожить.
Мы двигаемся с маниакальным отчаянием, словно все его тело пробралось бы в мое, если бы могло. Шлепки по коже, резкие вдохи и одурманенные стоны… оглушительный стук моего сердца. Я упираюсь одной пяткой в его ягодицы, а другой пяткой в заднюю поверхность его бедра, будто хочу прижать его к себе навсегда.
Мой.
Мой Зак.
Мой муж.
Вместо того чтобы утонуть в чувстве вины, теряя контроль над своим телом, отдаваясь удовольствию до последней капли, я позволяю зрению расплыться, медленно и с трудом моргаю, и растворяюсь в блаженстве, не похожем ни на какое, испытанное мной ранее.
Зак замирает, обхватив меня за затылок, словно пытается защитить, уберечь швы. Затем перекатывает нас, целуя меня, и мои волосы падают ему на лицо. Я чувствую, как его губы изгибаются в улыбке. И улыбаюсь в ответ.
Придерживая меня за спину, он садится, увлекая меня за собой. Мои ноги расставлены по бокам от него, а он остается глубоко внутри меня. И мы снова движемся.
Целуемся.
Я сжимаю ткань его футболки, когда он обхватывает мою челюсть. Наш поцелуй набирает скорость и остроту. Это погоня. Он — хищник, а я — жертва, добровольно ему сдающаяся.
Я хочу, чтобы Зак поймал меня… хочу, чтобы он меня сожрал.
— Эмерсин… — Его руки падают на мои бедра, сильно стискивая, и он утыкается лицом мне в шею.
Я двигаюсь на нем еще несколько раз, а потом моя спина выгибается, Зак взбрыкивает бедрами, повторяя мое имя, как молитву, и молит, молит…
Эмерсин… Эмерсин… Эм-ер-синнн…
Мы замираем.
Между нами нет пространства, чтобы не дать реальности проскользнуть и испортить момент. Я не жалею об этом. Не могу.
Он целует меня в шею, в то время как одна рука возвращается к моей груди, слегка сжимая, а большой палец пробегает по соску.
Нежно.
Интимно.
Немного душераздирающе.
Может ли он касаться меня там, не думая о ней?
Зак поднимает голову, его лицо находится на расстоянии одного дыхания от моего, и я краснею. Намек на уязвимую улыбку изгибает уголки его красивых губ.
— Мне нравятся ощущения тебя… там… внутри меня, — шепчу я и, с пылающими щеками, проникаю рукой между нами.
Я задерживаю дыхание. И, думаю, Зак тоже. Не знаю, почему хочу почувствовать нас там. Может, потому что это все еще слишком невероятно, и мне нужно что-то более осязаемое.
— Да? — он тихонько усмехается, прежде чем уткнуться лбом мне в плечо, будто у него больше нет сил держать голову прямо. В то же время его ладонь снова перемещается от моей груди к бедру.
— Да, — бормочу я, скользя губами по его уху.
— Мне нравится… это тоже. Так чертовски сильно.
Это слишком. Я не могу воздвигнуть достаточно высокую стену, чтобы защитить свое сердце.
— Нам пора э-э… собираться, пока водитель не пришел нас искать, — говорю я.
Зак все еще не поднимает головы, но бормочет:
— Угу.
На обратном пути в отель мы молча сидим, переплетя пальцы на сиденье между нами. Интересно, о чем он думает? Сожалеет? Думает ли он о Сьюзи или о том, что я останусь с ним на целых три дня? Может, о том, как мы проведем остаток времени в постели? Я не считала себя любительницей позависать в отеле, но Зак уговорил бы меня лежать голой в постели целую вечность. Я поджимаю губы, чтобы скрыть волнение от такой возможности.
Зак чуть приподнимается, и я смотрю на него. Он пытается что-то нащупать в кармане. На его лице отражается тревога, у глаз и бровей залегают глубокие морщины, он отпускает мою руку и роется в другом кармане.
— Зак?
Он не отвечает, лишь отстегивает ремень безопасности. Теперь роется в задних карманах, затем снова в обоих передних.
— Бл*дь. Разворачивайтесь! — рявкает он.
Наш седеющий, пятидесяти с лишним лет водитель смотрит на Зака в зеркало заднего вида. Его глаза над очками, наполовину сползшими по выступающему носу, сужаются.
— Разверните, нахрен, машину! Мы должны вернуться!
— Зак… — Я тянусь к его руке.
— Я потерял кольцо. Я потерял кольцо, — говорит он так, будто не может дышать.
Его обручальное кольцо.
— Уверен? Ты ведь положил его в карман, да?
— Сэр, уже поздно. Если хотите, вернемся завтра…
— Тогда выпустите меня! — Зак возится с замком в попытке открыть дверцу.
Водитель сворачивает на обочину и останавливается.
Я касаюсь плеча водителя.
— Мы заплатим вам сколько нужно, чтобы успеть вернуться на то место до наступления темноты.
Солнце уже начинает садиться. Я не уверена, что это будет иметь значение, но мы должны попытаться.
Когда мы возвращаемся к тому месту, где ели клубнику — где занимались сексом, — Зак вылетает из машины и мчится на холм. Я следую за ним, но не так быстро, потому что не уверена, что могу бежать со швами на голове.
Милостивый Господь…
На это тяжело смотреть.
На вершине холма Зак ползает по траве, светя себе фонариком телефона, потому что солнце почти скрылось за горизонтом.
Я включаю фонарик на своем мобильном и ползаю на четвереньках, чтобы помочь ему в поисках.
— Бл*дь. Я не должен был… тупой… баран. Бл*дь. Бл*дь, — Зак стонет и рычит от сильных волн гнева и разочарования, прокатывающихся по его телу, на глаза наворачиваются слезы. Мою грудь и под ложечкой словно стиснули в кулак.
Если бы я не попросила сфотографироваться, он бы не снял обручальное кольцо. Если бы мы не занялись сексом, он бы не выронил его из кармана.
Я ошибалась. Сожаление имеет свойство всплывать на поверхность, как бы мы ни старались его заглушить.
После почти сорока пяти минут ползания, небо над холмами становится абсолютно черным. Зак садится на пятки. В полном поражении. Он запускает руки в волосы, возводит глаза к небу и закрывает их.
— Прости меня, — шепчет он.
Он не извиняется передо мной. Я это знаю. И это нормально. Я не хочу, чтобы он когда-либо переставал любить ее, даже если это означает, что он никогда не сможет по-настоящему полюбить меня. Сьюзи была моей подругой, и она заслуживает вечной любви. Вероятно, мы с Заком обречены на ад безответной любви.
Она двигается дальше, а он никогда не сможет. А я… ну, я не знаю, как обстоят мои дела. Каждую ночь у меня есть крыша над головой, но мое сердце так и остается бездомным.
— Пошли, — зовет он почти шепотом, неуклюже поднимается на ноги и направляется обратно вниз по холму.
Собрав осколки и треснувшие части своего сердца, я следую за ним.
Когда мы возвращаемся в отель после долгой и молчаливой поездки, он идет сразу в свою комнату, останавливаясь перед тем, как закрыть дверь.
— Мне нужна… минутка.
С противоположной стороны номера я делаю храброе лицо, которого он не видит, и говорю:
— Я понимаю.
Дверь за ним захлопывается.