В субботу к Сюзанне в гости приезжает Мишель, и я отправляюсь на столь необходимую пробежку. Заворачивая за угол парка, замечаю знакомую машину с частично опущенными окнами. Это Эмерсин. Она спит на откинутом водительском сиденье, ее голова склонена набок, а из уголка рта стекает струйка слюны.
— Эмерсин?
Она дергается, словно с трудом пробуждается ото сна. У нее приступ?
— Эмерсин?
Она снова шевелится, но глаз не открывает.
— Эмерсин!
Она подпрыгивает.
Я вытираю пот со лба и опускаю другую руку на бедро.
— Зак? — спрашивает она, щурясь.
— Что ты здесь делаешь?
Она садится и поднимает спинку сиденья.
— Дремлю. А ты что здесь делаешь?
— Бегаю.
Она несколько раз кивает, все еще щурясь, будто от головной боли.
Я разглядываю ее машину, особенно, заднее сиденье хэтчбека, набитого хреновой кучей хлама. Там не только моющие средства.
Одежда.
Полотенца.
Коробки.
Гарри Паутер.
Упаковки кошачьего корма.
Вдоль подголовника заднего сиденья лежит черный бюстгальтер.
Обувь.
Пакеты из-под фаст-фуда разбросаны по сиденью и полу, а также пустые бутылки из-под воды.
Просто… всё.
— Что же… немного жарковато, чтобы дремать в машине. Почему ты не дома? — Отрываю взгляд от кучи хлама и сам смотрю на нее прищуренным взглядом.
— Уснула случайно. Я не собиралась дремать. Наслаждалась теньком, ветерком, а потом — бац!
Никакого ветерка нет.
— Я провалилась в сон. — Она пожимает плечами.
— Это небезопасно. В машине чертовски жарко. Кстати, твоему коту тоже неуютно.
— Где Сьюзи?
— Дома с сестрой. Тебе тоже следует вернуться домой.
— Хороший план. — Она заводит машину. — Рада была повидаться. Надеюсь, у Сьюзи все в порядке?
Я снова осматриваю заднюю часть машины.
Она прочищает горло, возвращая мое внимание к ней.
— Рада видеть, что ты бегаешь. Сьюзи хочет, чтобы ты заботился о себе.
Я рассеянно киваю в ответ, не особо вникая в смысл ее слов, потому что… эта машина абсолютно отвратительна.
— Ладно, передай Сьюзи, что завтра я загляну и прополю сорняки в саду.
— Ты живешь в своей машине.
— Я была занята. Мне нужно в ней прибраться. Очевидно. — Она закатывает глаза. — Но я не живу в своей машине.
Она фыркает, усмехается, но я не упускаю беспокойства в ее глазах.
Страха.
Распространяющегося по лицу румянца.
Я не отрываю от нее глаз, ее взгляд перемещается на лобовое стекло, на людей на парковой дорожке и детей у разбрызгивателя на газоне.
— Эмерсин, — медленно тяну я ее имя, чувствуя себя сбитым с толку. Она бездомная? Как такое может быть? У нее есть работа. Образование. Парень.
— Закари, — отзывается она, не глядя на меня.
— Где ты живешь?
— А что? Хочешь зайти в гости?
Между нами повисает пара секунд напряженной тишины.
— Если не возражаешь.
Прежде чем она успевает выразить хоть малейший протест, обхожу машину и усаживаю задницу на сиденье рядом с ней.
В машине стоит вонь, но я стараюсь не морщиться.
Грязное белье.
Кошачья моча.
Объедки.
Как долго все это мариновалось здесь? Все лето?
Эмерсин заводит машину и выезжает с парковки.
Поворот налево.
Поворот направо.
Снова направо.
Два раза налево.
Она возит меня по всему городу до тех пор, пока не остается другого выбора… затем направляет машину к моему дому. Все это время я молчу. Прекрасно понимаю, что ей некуда ехать. Этой экскурсией по Атланте она просто оттягивает неизбежное.
Она останавливает машину у моей подъездной дорожки.
— Как долго? — спрашиваю я.
Эмерсин с трудом сглатывает, ее глаза краснеют от навернувшихся слез.
— Не так уж и долго, — шепчет она так, будто едва может сдержаться.
— Как не долго?
Она смахивает слезы, как только они соскальзывают.
— С весны.
— Господи… — Я сжимаю пальцами переносицу и качаю головой. — Как? Почему? Я не понимаю.
Я злюсь. Не на нее. Ну, вроде как на нее и на абсурдность ситуации. Кроме того… я… я хочу знать, как, черт возьми, такое возможно.
Она отводит взгляд от окна на заросший сорняками двор, отчаянно нуждающийся в покосе. Я решил потратить час вдали от Сьюзи на пробежку, а не на стрижку газона. Неужели Эмерсин думает, что с моей стороны слишком ставить под сомнение образ ее жизни, когда я явно не лучший образец для подражания?
— У тебя нет семьи? Друзей? У тебя ведь был парень, когда ты начинала у нас работать. Как так вышло, что ты жила в своей машине, а не со своим парнем?
В ответ она предпочитает молчать.
Я хмыкаю, качая головой.
— Твой парень… ты не говорила ему. Не так ли?
Снова тишина.
— Это потому, что он слишком большой мудак? Или потому, что ты слишком гордая?
Она кусает щеку изнутри, не отрывая взгляда от руля.
— Ты не можешь оплачивать аренду из заработанных на уборке домов денег?
— Нет, — бормочет она. — Я могу либо заплатить за аренду… либо купить лекарства от эпилепсии, либо оплатить студенческие ссуды и базовый тарифный план сотовой связи.
— И все же… у тебя есть кот.
— У меня не было кота! Кота мне подарил мой парень-мудак.
Я напрягаюсь от нарастающего гнева, барабаня пальцами по коленям.
— Потому что он не знал, что ты живешь в своей машине?
— Твой двор дерьмово выглядит. Надо бы мне его покосить за тебя.
Она судит меня.
— К черту двор. Моя жена умирает, а ее новая лучшая подруга живет в машине… с гребаным котом.
— Я временно живу в своей машине. Но у меня есть машина. И есть работа. Моя жизнь сейчас не идеальна, но я молода. Талантлива. Трудолюбива. Так что прекрасно переживу это. Временно жить в машине — не самое худшее, что может случиться.
Она излучает удивительную уверенность, учитывая, что распевает свою позитивную песню в вонючей, захламленной машине после того, как лгала нам несколько месяцев.
— Ты — она.
— Кто? — спрашивает она.
— Сюзанна. Вы — вечные оптимистки, даже если знаете, что на руках у вас больше не осталось козырей. Но, мне кажется, что она оптимистка для меня больше, чем для себя. Ты же — настоящая оптимистка.
— Даже если ты меня уволишь за то, что я живу в машине, Мамфорды со мной не распрощаются. И у меня остается три других клиента, и еще несколько человек, которые хотели нанять меня, когда мой график будет свободнее. Я могу уточнить у них. Так что я бы не сказала, что на руках у меня больше не осталось козырей.
Не знаю, улыбаться ли из-за того, что она такая сильная, — о существовании этой черты в ней я и не подразумевал, — или обидеться на то, что она так плохо думает обо мне.
— Я бы никогда не уволил тебя за то, что ты бездомная.
— Чувак… у меня есть машина.
— Я не собираюсь спорить с тобой из-за терминологии. — Я массирую виски. — Давай занесем твои вещи в дом.
Я открываю дверцу.
— Что? Нет! Зачем?
Сунув голову обратно в салон, поднимаю брови. Она серьезно?
— Чтобы устроить тебя в более безопасном месте на ночлег, пока ты не разберешься со своими делами.
— Не нужна мне ни твоя жалость, ни твое милосердие. И я определенно не хочу, чтобы ты рассказывал об этом Сьюзи.
— Держу пари, ты хочешь в душ. Бьюсь об заклад, твой кот хочет спастись от жары.
Я закрываю дверцу, затем медленно открываю ее хэтчбек.
Твою мать… как так можно жить?
Вещи высыпаются на землю. Эмерсин выскакивает из машины и торопится их собрать, в том числе, трусики, зацепившиеся за бампер.
— Просто… — Она съеживается и пытается оттолкнуть мои руки, когда я тянусь к ее вещам. — Дай я сама. Не нужно заносить внутрь все вещи только для того, чтобы принять душ и дать Гарри Паутеру отдохнуть от жары.
— Сюзанна будет настаивать, чтобы ты осталась.
Она молниеносно сдергивает лифчик с моей кроссовки.
— Вот почему мы ей не скажем.
— Я не могу скрывать такое от нее.
Эмерсин лихорадочно хватает с подъездной дорожки сандалии и тюбик помады, прежде чем снова выпрямиться.
— Слушай, Зак, у тебя есть разрешение. По крайней мере, от меня. Я понимаю, что тебе нужно каким-то образом исполнить каждое желание Сьюзи, но ни ей, ни тебе сейчас не нужна прислуга. И ты это знаешь. Сьюзи все еще здесь, с нами, так что тебе нужно сосредоточиться на ней. Вам нужно время наедине. Так что перестань вести себя так, будто выполняешь предсмертную просьбу. Последнее желание. Вынужденное обещание, данное в момент слабости. Или что мучаешься старым добрым чувством вины. Я знаю, она захочет приютить меня, как бродячую собачонку. Но я этого не хочу. Нет. — Она качает головой. — Просто — нет.
— Почему ты всегда даешь мне почувствовать, что немного не уверена во мне?
— Не уверена? — Она склоняет голову набок.
Я пожимаю плечами.
— Не хочу сказать, что думаю, что я тебе не нравлюсь, но ощущения схожи. Ты немного напрягаешься, когда я появляюсь в одной комнате с тобой и Сюзанной, будто порчу вечеринку или по какой-то причине заставляю тебя нервничать.
Ответа я не получаю. Она хмурится на меня, скрещивает руки на груди и отводит бедро в сторону.
Что я такого сделал?
С Заком мои нервы всегда в состоянии боевой готовности.
Во-первых: я невинно увлечена им. Он сам виноват, нечего быть таким идеальным мужем.
Во-вторых: я невинно увлечена им. Он сам виноват, нечего все время выглядит так сексуально.
В-третьих: я невинно увлечена им. На этот раз виновата Сьюзи, нечего было рассказывать мне об их сексуальной жизни. Поскольку она умирает, ей это простительно, и теперь я вынуждена винить Зака еще и в этом.
Если не считать увлечения им, я не умею читать Зака. Я вообще не умею читать мужчин. Если бы я подвергла себя психоанализу, все свелось бы к проблемам с отцом.
Ведя себя так уверенно, как только могу (что немного, поскольку он знает мой секрет, а отвратительный запах от этого секрета доносится из задней части моей машины), делаю глубокий вдох и выдыхаю.
— Я немного заблудилась. И с тех пор, как Сьюзи подружилась со мной, я почувствовала себя чуточку найденной. Вы наняли меня убираться в вашем доме, и я боюсь, что делаю это не так хорошо, как следовало бы. Думаю, ты рад, что я иногда провожу время со Сьюзи в твое отсутствие, но когда ты здесь… я чувствую себя незваной гостьей, потому что…
Зак склоняет голову набок.
— Потому что?
Покусывая нижнюю губу, пожимаю плечами.
— Потому что между вами такая сильная близость. Как только ты оказываешься в одной комнате со Сьюзи и мной, я сразу же чувствую, что слишком у вас засиделась.
Он хмурится.
— Моя жена умирает. Это не… — Зак качает головой.
— Это интимно. Лично и уединенно. Не думаю, что действительно знаю, на что это похоже, но точно знаю, что когда ты входишь в комнату, и она смотрит на тебя… земля чуть замедляет вращение вокруг своей оси. Все эти невысказанные слова, кажется, тяжестью повисают в воздухе. Я едва могу дышать, когда нахожусь в одной комнате с вами.
Зак несколько раз моргает, прежде чем с трудом сглатывает.
— Может, это ты — кислород в комнате. Может, рядом с нами немного трудно дышать. Но я точно знаю, что бы вы двое ни обсуждали, это вызывает у нее улыбку, даже в те дни, когда ей больно. И это утешает меня так, как я не могу выразить. Так что не смей думать, что ты нам мешаешь.
Вот так, последняя капля гордости испаряется, и я сдаюсь, запихиваю несколько вещей в пластиковый пакет и отдаю ему. Затем забираю Гарри Паутера, его лоток и неполный мешок с наполнителем, часть которого рассыпалась по полу машины.
— Дело не в раке. — Я направляюсь к дому. — Мы редко говорим о раке. Думаю, я заставляю ее чувствовать себя нормальной. А нормальность заставляет ее улыбаться.
Я останавливаюсь и жду, пока он откроет дверь, потому что у меня заняты руки.
— Мне кажется, все ее друзья смердят горем и жалостью. Даже когда не упоминают о раке, держу пари, она может видеть его на их лицах.
Он нажимает на дверную ручку.
— А как на нее смотришь ты?
Крепче сжимая извивающегося Гарри Паутера, я пожимаю плечами.
— Наверное, с недоумением, что она относится ко мне как к равной. Не как к наемной помощнице. Не как к молодой глупой женщине, у которой не было такого же жизненного опыта.
Зак сохраняет безучастное выражение лица, словно ему требуется время, чтобы мой ответ проник в его мозг и обрел смысл. Сьюзи не хочет чьей-либо жалости из-за рака, как и я не хочу чьей-либо жалости из-за отсутствия жилья. Не знаю… может, она меня поймет. Может, мне уже давно следовало объяснить ей свои жизненные обстоятельства. Я не знаю, каково это, когда в моей жизни есть кто-то, кому можно доверять, поэтому не доверять никому — мой режим по умолчанию.
Я прочищаю горло.
— Я наполню лоток и прыгну в душ. Потом расскажу Сьюзи. Сама расскажу. И если она не предложит мне остаться, ты не скажешь ни слова. Хорошо?
Зак едва заметно кивает, прежде чем толкнуть дверь.
После долгого и столь необходимого душа я высушиваю волосы и надеваю сарафан. Сворачивая за угол, чтобы пройти на кухню, мое внимание привлекает куча вещей в гостевой спальне.
Эти вещи — мои. Все, что было в моей машине теперь аккуратно сложено в изножье кровати.
Зак ей сказал. Я его убью.
Он сделал это, хотя я просила его не говорить. Я иду по коридору, надеясь, найти его раньше, чем увижу Сьюзи, но замечаю его снаружи. Открыв входную дверь и тихо закрыв ее за собой, топаю босыми ногами к подъездной дорожке, где он чистит мою машину пылесосом Shop-Vac.
— Что ты делаешь? И зачем ей сказал? Я просила тебя позволить мне самой рассказать ей! — Я нажимаю кнопку, выключая пылесос.
Зак в замешательстве оглядывается через плечо, пока не видит меня.
— Зачем ты его отключила? — Он пятится от задней части машины.
— Зачем ты ей сказал?
— Я не говорил. Она спит.
— Тогда зачем притащил все мои вещи в дом? И почему чистишь мою машину?
— Боже…
Он отбрасывает шланг в сторону и присаживается на бампер, потирая ладонями лицо.
— Потому что я знаю свою жену. И вместо того, чтобы ждать, пока она проснется и скажет мне сделать именно то, чем я занят в данный момент, я решил начать с этого, — бормочет он, указывая на пылесос, прежде чем опустить руки по бокам. — Чего ты боишься? Чьей-то помощи? Разве ты не слышала пословицу: «Гордыня до добра не доведет»?
После нескольких секунд молчания медленно качаю головой.
— Это так… — шепчу я, — …унизительно.
— Эй, посмотри на меня.
Я заставляю свой взгляд подняться вверх.
— Ты не виновата в том, что у тебя эпилепсия. И не виновата в том, что в этой стране дерьмовая система здравоохранения — или ее, в принципе, нет. Ясно?
Я знаю, что это не моя вина, но мои проблемы так не решить. И эти проблемы начинают ощущаться как ошибки и недостатки.
— Иди и скажи Мишель, что остаешься и дождись, пока проснется Сьюзи. Мишель в прачечной, пришивает пуговицу к брюкам Сьюзи.
Я киваю, медленно поворачиваюсь и чувствую неизбежную слабость. Сделав два шага, оглядываюсь через плечо как раз в тот момент, когда Зак тянется к кнопке пылесоса, чтобы его включить.
— Зак?
Он поднимает голову.
— Да?
— Ты хороший человек.
После нескольких секунд он слегка улыбается мне.
Так красиво.
Так неожиданно по-доброму.
И так… сломлено.
Если душа способна покинуть тело перед смертью, я уверена, что душа Зака медленно ускользает, следуя за исчезающим существованием Сьюзи в этом мире. Представить не могу, на что похожа такая любовь.