После короткого тура в Питер и Нижний Новгород популярность «A-$peeD» шагнула далеко за пределы Москвы и количество поклонников росло с каждым днём. Особо активные и жаждущие общения фанаты теперь толпились у входа в клуб, проникали в гримёрку, а девушек, влюблённых в Макса, становилось всё больше. Однако и остальным участникам группы перепадало любви и внимания. Фил помнил, как наутро после концертных посиделок обнаружил в телефоне эсэмэску с неизвестного номера и офигел. «Трахни меня!!!» — кричало послание. Нет, он, конечно, не прочь был замутить с хорошенькой девушкой на вечер-два — заводить серьёзные отношения он не собирался, — но такие откровенные заигрывания приводили его в ступор.
После очередного субботнего концерта в гримёрку клуба «RED» набилась куча народу, и от сгустившегося сизого смога от кальянов, сигарет и косяков «можно было вешать топор». Молоденькая корреспондентка «Московских новостей», попав в самое сердце тусовки и очарованная живым общением с лидером «A-$peeD», пыталась взять интервью у участников группы. Макс откровенно паясничал и рисовался перед спецкором. Вопросы сыпались один за другим, но идиотский смех нетрезвого барабанщика и недвусмысленные шуточки басиста Герыча сбивали девушку с мысли. Она заливалась румянцем и, проглотив очередную колкость, снова рвалась в бой.
Фил устало вздохнул и огляделся: всё происходящее казалось ему лицедейством. Хотелось вновь вернуться в праздник и ни о чём не думать. Забыться в пьянящей атмосфере счастья и просто существовать. А смысл? «Смысл есть всегда», — так обычно рассуждал Макс, всеми признанный гуру. Он вообще любил философствовать на возвышенные темы, но в последнее время всё больше плакался в жилетку.
Фил вспомнил первое впечатление о группе — логотип на мерче «A-$peeD». Зловещий змей в пламени огня.
— «A-$peeD» — понятие собирательное, — пустился в размышления Макс, воодушевлённый веществами и вниманием наивной журналистки. — «A-$peeD» — сродни амфетамину — эйфория и полёт, спиды и власть денег… и порождение нави — чёрный крылатый змей, летающий со скоростью молнии. Его укус смертелен. Стоит только соприкоснуться, и ты попал … ты раб музыки «A-$peeD».
Фил, утомлённый пафосными речами друга, вышел подышать свежим воздухом, но вскоре вернулся в гримёрку. Интервью продолжалось. Рядом с Максом лежала разбитая гитара с треснувшей декой и оборванными струнами. Он провёл над грифом раскрытой ладонью, будто извиняясь за свой недавний грех. Сегодня на концерте Макс вошёл в раж и размолотил о сцену свою боевую подругу, что называется, в щепки. Фил заметил во взгляде друга промелькнувшую боль.
— Жалеешь? — спросила его девушка-корреспондентка.
— Угу, но… если вернуться назад, я поступил бы точно так же. Никакие бы силы не смогли удержать меня… это кайф, понимаешь?! — вздохнул Макс. — Вот смотри. — Откуда-то сзади он достал почти новенькую гитару. — Теперь у меня будет другая девочка. Украл её на питерском концерте, стояла одиноко у гримёрки, всеми забытая и покинутая… хорошо, что в Питере… Нужно к ней подкатить как-то…
Когда вопросы об истории группы и ближайших творческих планах закончились, журналистка приступила к самому эксклюзивному.
— А у вас есть проблемы с наркотиками? — поинтересовалась она, подозрительно оглядывая музыкантов.
— О… хороший вопрос. Я щас скажу! — ответил Макс, вдыхая из помятой пластиковой бутылочки белёсый дым и вручая её сияющему от счастья басисту Герычу. — У нас нет с наркотиками никаких проблем, у нас просто нет на них денег! — заржал Макс. — И вообще мы торчков не держим, только бухариков…
— Да хватит стебать. — Толкнул его в плечо Фил. Сегодня по некоторым причинам он был почти трезв, а потому происходящее не слишком забавляло его.
— Расслабься, май лав! — Шутливо приобнял его Макс, и Фил с наигранным возмущением отодвинулся на край дивана.
— У вас такие красивые звуковые эффекты и клавишные. Могу предположить, что у тебя музыкальное образование, не меньше музыкального колледжа, — обратилась девушка к Филу.
— Ага, Мусоргский отдыхает! — воскликнул Макс. — Он у нас белая кость, спец по звуку, все программы, фон и аранжировки его.
— Я с детства связан с музыкой, у меня за плечами семь классов музыкальной школы. На этом всё, — резюмировал Фил.
— Круто! А девушки, у вас есть девушки? — спросила журналистка, не сводя с Макса горящих глаз.
— Хочешь замутить со мной? — усмехнулся тот, и девушка вспыхнула. — Терпения не хватит, я непостоянный.
— Возьми Герыча. Он ищет подружку! — заорал кто-то под дружный хохот толпы.
Ночью намечалась очередная тусовка. Макс откинулся на спинку дивана и выразительно посмотрел на смущённую корреспондентку.
— Хочешь, оставайся с нами. Будет весело.
— Хочу! — загадочно улыбнулась она и свернула микрофон.
* * *
Совмещать учёбу и творчество оказалось делом нелёгким. Последние месяцы Филу пришлось попотеть — слишком много накопилось задолженностей в универе. Отец особо не вмешивался, молчаливо и со сдержанным участием наблюдал за стараниями сына. Ночами Фил учил дисциплины и исправно сдавал зачёты и экзамены, правда, не на отлично. Твёрдые четвёрки пополнили зачётку студента Полянского, слегка подпортив общий рейтинг его успеваемости. Вместе с тем Фил бегал на пятничные репетиции и отжигал на субботних концертах в клубах столицы. А после возвращался домой в логово одинокого волчонка. В квартире, лишённой женского тепла, он научился кайфовать от одиночества, фантазировал в программах звукозаписи, искал интересные темы и сочинял музыку. Ночами в нём вовсю бурлила энергия.
После зимних каникул он снова забил на учёбу, старался посещать лишь самые важные лекции и особо не напрягался, но конфликт со старым профессором испортил всё. Заведующий кафедры неврологии — восьмидесятилетний старикан — был одержим наукой и буквально жил на кафедре. Учёный старой закалки не признавал авторитетов нового руководства. Стоит ли говорить, что со студентами он был строг и гонял их по полной программе.
Фил вспомнил байку про принципиального препода, которого и с моста топили, и в мешке за город увозили, но тот являлся на экзамен в назначенный час и устраивал студентам террор.
Хотя Филипп не отрицал и своей вины. Помнится, в ночь перед лекцией он колдовал над звуком нового трека группы и сам не заметил, как уснул на рассвете. Пары он благополучно проспал, однако на лекцию по неврологии всё же пришёл.
Забравшись на самую галерку, он положил диктофон на парту и задремал под монотонный голос лектора.
— А это кто у нас там развалился на самом верху? — ехидно поинтересовался профессор. — Молодой человек, у нас тут лекция, а не ночлежка.
Старикашка замолчал и зорко впился выцветшими глазками в Фила, дожидаясь, когда тот проснётся и выпрямится.
Фил не стал препираться, откинулся на спинку сиденья и сделал вид, что внимательно слушает лекцию. Выдержав паузу, профессор вновь вернулся к теме, однако его хитрый наблюдательный взгляд то и дело устремлялся к нерадивому студенту. Лектор будто ждал очередного прокола. Стоило Филу опять прикорнуть, как тот ударил указкой по кафедре и заблеял козлиным голосом на всю аудиторию:
— Представьтесь, студент! Фамилия, курс, группа!
И Филу ничего не оставалось, как обнародовать своё имя.
— Полянский, леч. фак, 411 Б, — отчеканил он, ничуть не пасуя перед светилом науки.
— Уж не с отпрыском ли славных Полянских я имею честь общаться? — поинтересовался тот с напускной вежливостью, хотя Филипп понимал: старикан издевается.
— Тот самый, — с достоинством ответил Фил. И профессор как с цепи сорвался — то ли ему показалось, что Фил бравирует своим громким именем, то ли Фил действительно был дерзок. Всю лекцию он отпускал ехидные реплики в адрес «распоясавшегося» студента Полянского, который якобы выезжал на заслугах знаменитых родственников, и Фил еле сдерживался, хотя его так и подмывало демонстративно послать старикана куда подальше и свалить с лекции. Едва дождавшись её окончания, он тут же отправился к друзьям в сквот зализывать раненое самолюбие.
На цикл по неврологии он так и не пришёл, увяз в гулянках, и, если честно, даже не заглянул в расписание, хотя планировал там появиться — нравилась ему близкая к психиатрии дисциплина. Хотелось понять причину болезни не только с точки зрения больного сознания, а научиться распознавать очаг поражения, видеть её анатомический сбой.
И плевать на этого сдвинутого профессора. На самом деле он неплохо понимал неврологию и при желании мог освоить эту область медицины на отлично.
В понедельник после трёхдневного отсутствия Филипп вернулся домой. Пойти на занятия он так и не решился — не в состоянии был после весёлых выходных.
Под ритмы Боба Марли, льющиеся из колонок «Marantz», он откинулся на подушку и попытался уснуть. Год назад, как истинный аудиофил, он приобрёл деку, усилитель и акустику — на деньги отца, конечно, — и теперь наслаждался звуком. Тело налилось приятной тяжестью и дремало, вот только мозг не отключался, реагировал на посторонние шумы, а в висках пульсировали отголоски прошлых событий.
Фил сел и полез в карман джинсов. В последнее время он стал замечать, что таблетки не спасают. Релакс наступал гораздо медленнее и теперь, чтобы «догнаться», требовалась не одна, а сразу две «куколки». Чёрт, что за?.. Он ведь не наркоман! Это так, для фона и от дурных мыслей.
Фил закинул «куколки» под язык, выключил аудиосистему и лёг в надежде забыться сном. Веки сомкнулись, и мысли разбежались как муравьи, но долгожданное спасение не наступало. «Систола-диастола, систола-диастола…» — считал он сердечные толчки. Ему почудились шаги за стеной, в белой гостиной. «Белая» — так называли в семье Полянских зал, в котором мама проводила большую часть времени. Там всё осталось нетронутым после её смерти: белый ажурный фарфор в антикварном шкафу, белый немецкий рояль и шаль из тончайшего кашемира, нечаянно слетевшая с женских плеч на подлокотник одинокого кресла. И затёртый до дыр томик Анны Ахматовой с закладкой на странице любимого стиха: «…не пастушка, не королевна и уже не монашенка я…»
Иногда в отсутствие отца он заходил в мамину обитель, садился за рояль, закрывал глаза и осязал её присутствие. Слишком реалистично, слишком живо. В тот самый, последний раз перед поездкой она стояла в дверях прихожей и так на него смотрела. И было в этом взгляде столько любви и обожания, столько тепла.
«Можно, я обниму тебя, сынок? На прощание?» — с мольбой и нежностью прошептала она.
«Нет», — огрызнулся он. Тупой, тупой подросток…
Она, огорчившись, едва заметно улыбнулась, а по щеке скатилась слеза. И что-то ёкнуло в его груди тогда, словно кольнул осколок стекла, но он отмахнулся от мрачных мыслей и вышел из дома, с силой захлопнув дверь. Если бы Фил знал, что тот диалог будет последним, а мамины глаза, такие ясные и искрящиеся любовью, будут преследовать его долгие-долгие годы.
Друзей он в дом не водил. Не то чтобы отец был против — сам не терпел посторонних. Однажды, в самом начале знакомства с Максом, они ввалились в квартиру весёлой компанией с девчонками и гитарами.
— Круто тут у вас, — присвистнул Макс, бегло оглядев интерьер квартиры. Год назад он приехал в Москву из Ростовской области и поначалу жил где придётся.
Музыка гремела басами, вино текло рекой, парочки уединялись в отцовской спальне, но Фил был в прострации, он кайфовал. Наконец-то дом Полянских ожил и гудел как улей, даже соседка снизу грозилась вызвать полицию. Но вдруг кто-то вырубил звук, и из «Белой» гостиной просочились отрывистые звуки «Собачьего вальса». Фил и сам не понял, что с ним случилось, мозг его мгновенно закоротило. Потом он вспоминал, как накинулся на девчонок у рояля, захлопнул крышку инструмента, чуть не сломав одной из них пальцы, подрался с каким-то левым чуваком и выгнал всех, кто был в квартире. Очнулся он так же внезапно — Макс с трудом удерживал его, сжимая в тисках. Толпа рассосалась, остались только Фил и Макс. Они сидели до самого утра на кухне, и Фил говорил… говорил… выплеснул всё, что скопилось на душе. А после никто не вспоминал тот нелепый случай, будто и не было никакого инцидента. Видимо, Макс промыл друзьям мозги. А на мнение случайных гостей Филу было наплевать.
***
Внезапный звонок мобильника прервал его тягучий сон. Чёрт… кажется, это становится традицией. Фил дотянулся до телефона и ответил.
— Филлипушка, куда ты пропал? — пропела в трубку староста группы Лерочка Винокурова. — У нас зачёт по неврологии завтра, приходи.
— Ну и чего я припрусь? — недовольно отозвался Филипп. — Я и не готовился ни разу.
Он действительно не удосужился открыть учебник, хотя помнил топику из первого семестра. А после той злосчастной лекции прошло уже две недели.
— Ну и что, препод молодой, понимающий. Он прекрасно знает, кто твой папочка. К тому же сам недавно с институтской скамьи. Павлик Николаевич Скворцов. Между прочим, заигрывал со мной, — зачем-то сказала она. — Так что приходи, ты же везунчик, наверняка сдашь.
— Я подумаю, — пробурчал он в трубку и дал отбой.
Ночью он прослушал лекции, полистал учебник и решил пойти на зачёт и даже умудрился явиться раньше преподавателя.
Фил ввалился без приветствия, окинул взглядом одногруппников, заметив в первом ряду активистов — Лерочку Винокурову, бывшую подружку, с которой они зажигали на первом курсе, и Стаса Кузнецова — лучшего студента группы. Несколько ребят присвистнули, удивившись, видимо, что он посмел явиться на зачёт, не посетив ни одной пары.
— Привет богеме! — выкрикнул одногруппник, поднимаясь навстречу Филиппу и дружески хлопая его по плечу. Он был поклонником группы «A-$peeD».
Лерочка тут же оживилась и заёрзала на стуле.
— Ну надо же, ну неужели, — пропела она елейным голоском, пряча за снисходительной улыбкой очевидную радость.
— Свинокурова, угомонись, — весело подмигнул ей Фил, как всегда коверкая фамилию бывшей подружки, и, поискав глазами свободное место, уселся рядом с ней — дальние парты были заняты студентами. — Я догадываюсь, что ты очень рада видеть меня, — ухмыльнулся он.
— Даже не мечтай, — кокетливо захлопала ресничками Лерочка. — Подготовился?
— Тabula rasa… — сморозил Фил, имея в виду стерильную от умных мыслей голову.
Неожиданно в учебку вошёл заведующий кафедрой, тот самый старикан с лекции, а за ним и преподаватель Скворцов, молодой очкарик-ботан. Группа недоумённо притихла и поднялась со своих мест. Профессор оглядел студентов, остановив свой хищный взгляд на Филиппе.
— Кого я вижу, — проблеял старикан, сощурив маленькие глазки. — Полянский собственной персоной. — Так-так… что ж, буду рад лично принимать у вас зачёт. С сегодняшнего дня на кафедре новые правила. Теперь и зачёт, и экзамен принимаю я, профессор Вагнер Леонид Маркович. Вам очень повезло, студент Полянский. И представляюсь я специально для вас. Наверняка даже имени моего не знаете. Кстати, я заведующий кафедрой нервных болезней.
Филипп молча смотрел на профессора, понимая, что круто попал. Наверняка мстительный старикашка специально интересовался расписанием его группы и лично проследил его посещаемость, а теперь явился отыграться.
— Помню… помню вашего дедушку Филиппа Эдуардовича, прилежный был студент, любознательный… вы, видимо, совсем не его генетику взяли.
Фил напрягся и стиснул челюсти, но продолжал в упор смотреть на профессора, и тот, почувствовав неладное, угомонился.
— Ну, приступим к зачёту. Можете сесть, — скомандовал он и сам уселся на место преподавателя. Скворцов присел на кушетку для больных.
— Полянский, — снова обратился он к Филиппу. — Вот вам первый вопрос…
И Филипп внимательно выслушал задание профессора. Отпираться не было смысла.
Вагнер долго гонял его по топике, задавал бесчисленные вопросы, и от простого углубился в дебри и топил, топил … Фил припоминал материал учебников и лекций, что-то додумывал на ходу — базовые знания по анатомии и топографической хирургии прочно отложились в его голове. Однако неврология наука многогранная и сложная, да и профессору было всё мало и мало. Он изощрённо издевался.
— Вы меня разочаровываете, студент Полянский. Не стыдно вам порочить славное имя вашего деда и отца? — язвил старикан. Его слова задевали самолюбие.
— Студент Полянский, вы должны подтянуться, чтобы принять эстафету родственников. Наука требует гораздо больше самоотдачи и времени. Однако, так и быть, топику вы знаете с натяжкой на троечку, но я пойду вам навстречу и задам один интересный вопрос. Если ответите, поставлю зачёт.
Фил глубоко вздохнул и напрягся. Не то чтобы его волновал этот треклятый зачёт, скорее повышенное внимание старикана выбешивало. Опрос продолжался уже более сорока минут, и терпение Фила было на исходе.
— Итак, внимание. Черепно-мозговая травма, — продолжал профессор. — Из носа больного вытекают прозрачные выделения. Нужно определить, что вытекает из носа, ликвор или, как в народе говорят, сопли?
Мозг Филиппа судорожно работал. Внезапно в память врезалась фраза — «содержание белка».
— Так-так, Полянский, а я ведь на лекции об этом говорил.
— Белок. Содержание белка. В слизистых много белка.
— Много? Сколько же? Вы угробите больного, Полянский! Отвечайте. Сколько белка в ликворе? — давил на него профессор.
Фил молчал. На составе спинно-мозговой жидкости он не заострил внимание, посчитал не столь важным, не инфекции же шёл сдавать…
— Неудовлетворительно, Полянский, придётся вам прийти ещё раз! — с триумфом воскликнул профессор Вагнер.
И тут Филиппа прорвало. Он резко встал и стул с грохотом отлетел в сторону. Профессор удивлённо откинулся на спинку кресла.
— Что это значит, студент Полянский?
— Да пошёл ты, старый козёл! — рявкнул Фил и вылетел из класса, громыхнув дверью с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка.
_____________________________________________________________________________
Топика (топическая диагностика заболеваний нервной системы) — определение локализации и распространенности патол. очага (очагов) в нервной системе.
Ликвор — спинномозговая жидкость, постоянно циркулирующая в ликворопроводящих путях головного и спинного мозга.