Лиза
После ухода Макса с Баширом, Гриша минут десять нервно посматривает на часы в телефоне, Богдан тоже напряжен, разговор у них не клеится, они больше не пьют, и Ловцов все время поглядывает в ту сторону, куда вышли товарищи.
Вдруг его взгляд привлекает один из охранников в черном костюме с иголочки. Он машет ему с той стороны, резкими хаотичными движениями, зовя на выход. Я тоже это вижу. Ловцов меняется в лице и срывается к коридору. Тело сковывает страх, борюсь с подступившей волной паники, но уже понимаю, что что-то произошло. Мы все тоже пускаемся вслед за ним.
Выбегаю на улицу и холодею от ужаса. Аслан лежит в луже крови, под светом фонаря, над ним вопит проклятиями склонившийся Башир, чуть дальше в нескольких метрах лицом вниз лежит Макс. Гриша поднимает его, под ним тоже кровь. Она бьет пульсирующей тонкой струей из раны в животе.
В голове молниеносно случается взрыв, ноги отказывают и становятся ватными. Я пытаюсь двигаться через не могу, подхожу к ним.
— Макс, ты меня слышишь? — почти кричит Ловцов — Макс, твою мать!
Он снимает с себя футболку и прикладывает к ране, пытаясь остановить кровь.
— Вызывайте скорую!
— Уже вызвал, — отвечает охранник.
Гриша отходит от Макса, я приседаю, придерживаю, успевшую промокнуть кровью, футболку, обнимаю, пытаюсь поднять, его глаза закрыты. Он тяжело дышит, рваные стоны вырываются из его груди, он в очень плохом состоянии.
— Макс, держись, пожалуйста. Пожалуйста! — рыдаю я.
Как в тумане, слышу разговор Гриши и Башира.
— Что с Асланом? Пульса нет! Аслан! — пытается докричаться Гриша.
— Он умер, — отвечает ему Башир безжизненным голосом.
— Пи*дец. У тебя что? Куда попали?
— Плечо задело, — он сидит прямо на асфальте и держится за окровавленное плечо — Макс еще дышит, давай его в больничку, срочно!
— Скорая уже едет, можем навредить.
Вторым фоном Богдан просит охранника закрыть все двери, чтобы в клуб не было доступа и никто не вышел на задний двор.
Держа его голову на коленях, шатаясь в агонии, над Максом, я глажу его, прошу потерпеть, не умирать. Сердце разрывается на куски, мне невыносимо больно. Кажется, это страшный сон и хочется проснуться.
Рита в слезах, зажав рот рукой, тихо стоит поодаль, подперев стену здания. В воздухе витает запах пороха и свежей крови, а еще запах смерти. До меня, наконец, доходит смысл сказанного Баширом. Аслана убили…
Когда на территорию двора заезжает карета скорой помощи, кто-то силой оттаскивает меня от Макса, Рита уговаривает успокоится, обещает, что теперь все будет хорошо. Макса грузят на носилки, Башир, скрючившись от боли, садится в скорую сам, и они уезжают.
Во дворе с мигалками, но без звука, появляется полиция, Гриша остается с ними, а меня и Риту просит ехать домой. Богдан говорит ему, что поедет в больницу и я в истерике, уговариваю взять меня с собой.
— Лиза, ты вся в крови, — пытается достучаться Рита — давай поедем переоденешься и на такси доберемся до больницы.
— Нет, мне нужно туда сейчас, — стою на своем.
— Ладно, поехали, сейчас бесполезно, — говорит ей Богдан, кивая в мою сторону.
Он подгоняет свою машину к арке, и мы едем в больницу.
Пока Богдан выясняет, где хирургия, куда нам идти, я в туалете первого этажа смываю кровь с рук, умываю запачканное кровью и измазанное тушью лицо. Белая рубашка, так красиво сидевшая на мне под кожаную короткую юбку, безнадежно испорчена, грязная и в коричневых кровяных пятнах. Достаю из сумочки расческу, провожу по волосам, смотрю на свое потерянное отражение в зеркале и снова начинаю плакать. Слезы катятся по щекам, впервые в жизни я не могу привести мысли в порядок. Господи, только бы выжил. Макс, не умирай, пожалуйста, ты не можешь умереть.
Выйдя на коридор, где меня ждет Рита, вижу открывающиеся створки лифта и Богдана, выходящего из него.
— Он в операционной, можно подождать в коридоре на диванчике, — говорит устало.
— Больше ничего не известно? — спрашиваю я.
— Нет. По Максу нет информации. Башира шьют, но у него пуля прошла навылет.
Мы следуем за ним в лифт, поднимаемся на четвертый этаж и проходим по коридору. Молча садимся на диванчики, стоящие под стенами небольшого холла, и гипнотизируем дверь, за которой находится коридор, ведущий в операционную.
Через какое-то время Гриша звонит Богдану, тот делится крупицами имеющейся информации. Ловцов обещает приехать, как только закончит с полицией.
Не знаю сколько проходит времени, я то встаю и хожу взад-вперед, то снова сажусь на диван. Покоя нет ни минуты, слез тоже больше нет, только тупая ноющая боль и страх услышать, что врачи не справились.
Поднимаю голову на звуки шагов по коридору — Артур. Его лицо серьезно и напряжено. Он подходит к нам, Богдан поднимается, он подает ему руку.
— Здравствуйте. — здоровается и снами, мы отвечаем, — Как случилось, Богдан?
— Я не знаю, мы остались в зале, а когда прибежали, там уже было месиво. Башир может рассказать, но его тоже заштопали, наверняка под капельницей сейчас.
Градов кивает, подходит ко мне, приседает напротив.
— Лиза, почему ты в крови?
— Это Макса кровь, — голос, как будто, не мой, задушенный и слабый.
— Днем ты была с ним?
— Да.
— Было что-то подозрительное до этого? Звонки, разговоры?
— Нет, все было, как обычно. И в клуб мы поехали спонтанно, после ужина.
Артур зарывается пятерней в свои волосы, еле сдерживается, ощущение, что ему хочется заорать от бессилия.
— Ты не знаешь, что там происходит? — киваю на дверь в отделение — Я скоро с ума сойду.
— Знаю, отец поднял уже всех, кого мог. Все очень серьезно. Пуля попала в брюшную полость, сильное разрушение тканей, задет кишечник. Он потерял много крови, состояние крайне тяжелое. Если выживет, предстоит продолжительное и сложное лечение…
Каждое слово ударяет, словно хлыстом, теперь понимаю, почему Артур такой мрачный и на взводе. На глаза снова накатываются непрошенные слезы. Закрываю лицо руками и плачу.
— Лиза, — Артур садится рядом и обнимает — на смене сегодня один из лучших хирургов в городе, давай будем надеяться, что все обойдется.
Киваю, сквозь слезы, пытаюсь успокоиться. Сейчас всем нелегко, не стоит привлекать на себя столько внимания.
Артур отпускает меня и встает. В холл заходит его отец, окидывает всех взглядом, здоровается.
— Пока ничего нового, — отвечает Артуру на немой вопрос.
Николай Семенович пытается держать марку, мол все у него на контроле. Но я вижу перед собой удрученного, осунувшегося в один миг человека, к которому нагрянуло горе.
— Лиза, ты как? — рассматривает мой растрепанный, поникший вид с опухшим от слез лицом.
— Нормально, — заверяю я. Не до меня сейчас.
Все находятся в молчаливом ожидании еще около получаса, может больше. Для меня время тянется немыслимо долго, истощая все возможные ресурсы. Наконец, дверь открывается и к нам выходит уставший врач. Мы все поднимаемся.
— Доброй ночи. Пациента поместили в реанимацию, в палату интенсивной терапии. Операция была очень сложная, но мы сделали все, от нас зависящее.
— Какие прогнозы, Валентин Сергеевич? — спрашивает отец.
— Не могу дать прогноз, все теперь зависит от него. Но он и так молодец, скажу вам. С такой потерей крови не многие до операционной доезжают.
— Как Джамбаев, что с ним? — спрашивает Артур.
— Пулю извлекать не пришлось, прошла навылет. Ему зашили рану, он в палате под капельницей. Рвался домой уже, говорит, брата нужно хоронить. Пока не отпустили. Ему бы полежать в стационаре. Если имеете влияние, поговорите, а то завтра сбежит, а рана нешуточная. А по поводу сына, Николай Семенович, лечащего контакты вы знаете, он вас будет держать в курсе.
— Спасибо вам большое. Я в долгу не останусь, — говорит Градов-старший. Врач скрывается за дверью. — Все, молодежь, давайте по домам. Завтра сложный день.
Взмыленный Гриша вбегает в холл, смотрит на всех, ожидающим новостей, взглядом. Богдан быстро пересказывает ему разговор с врачом. Он просит Артура отвезти нас с Ритой домой, а Богдана ехать с ним.
Дома принимаю душ и ложусь в кровать. Никогда я еще не чувствовала себя так мерзко. Долгое время кручусь без сна, воскресая картинки прошедшего вечера. А ведь мы могли бы остаться дома, и все сейчас было бы иначе. Почему? За что их? Кто эти люди? Вопросы наваливаются камнепадом, только я не знаю на них ответы.
Засыпаю я уже под утро, когда истощившийся до изнеможения организм отключается самостоятельно, потому что его загнали до предела.
***
Просыпаюсь в половине девятого от настойчивого звонка на телефон. Звонит дядя.
— Алло! — сонно говорю в трубку.
— Доброе утро, Лизавета. Я тебя разбудил?
— Разбудил, но пора вставать.
— Я заеду минут через пятнадцать, есть у тебя немного времени для старика?
— Хорошо.
Не склонна сейчас к разговорам, но раз он почти возле моего дома, смысла что-то придумывать нет. Иду в душ, чищу зубы и натягиваю домашние шорты с футболкой. Успеваю отправить смс Артуру, он вчера дал мне свой телефон для связи на случай, если что-то понадобится: «Привет. Это Лиза. Есть новости?»
После двух настойчивых звонков, открываю дверь. Дядя проходит следом за мной.
— Кофе будешь?
— Не откажусь, — какой-то он взбудораженный.
— Тогда идем на кухню.
Делаю сразу две чашки американо, ставлю на стол сахарницу. К кофе даже предложить нечего, но я не парюсь, ничего не мило. На подоконнике пиликает входящее смс от Артура, открываю: «Привет. Все по-прежнему. Пока в искусственной коме под аппаратами. Правда, дышит сам». «Спасибо», — отправляю в ответ и откладываю мобильный.
— Ты плохо выглядишь, не заболела?
— Нет, просто мало спала.
— Ну, дело молодое. Ты новости не слышала?
— Какие новости?
— Компанию Градова вчера в ночном клубе расстреляли. Черкесов, вроде, насмерть.
Я не в силах что-то ответить, надпиваю свой кофе, обнаруживаю, что не положила сахар. Всыпаю ложку и порывисто колочу, в памяти всплывает картина разбросанных по заднему двору клуба окровавленных тел. И появляется мандраж, сравни вчерашнему.
— Ты приехал, чтобы рассказать это?
— Вообще-то это наш шанс, Лиза. Если Джамбаевы мертвы, а Градов при смерти, мы можем выйти из нашей ситуации с наименьшими потерями.
Что-то неприятно щемит в районе сердца и вызывает возмущение от такого цинизма.
— Ты хоронишь живых людей, чтобы не отдавать долги?
Родственник замирает, вглядывается мне в лицо, понимает, конечно, что сказал лишнее.
— Я никого не хороню. Просто им сейчас будет не до нас, возможно проблема отодвинется или вообще исчезнет. Я о тебе думаю, прежде всего, Лиза.
— Дядя Сева, не гневи Бога. Застрелили только Аслана, Башир жив, а Градова прооперировали, он сейчас в реанимации.
— Откуда такая осведомленность? — удивляется он.
— Я там была.
— Чтоо?! — он настолько шокирован, что забывает даже, что поднес чашку к губам. Так и не надпив, ставит ее обратно на стол — В этом клубе была?
— С ними была.
Надоело врать, не досказывать, прятаться. Сейчас, когда Макс в таком состоянии, все остальное кажется бессмысленным и никчемным.
— Как с ними, что ты там делала?
— Я была с Максом, в клубе.
Его глаза ползут вверх, потом он прищуривается и иронично улыбается.
— Значит, я был прав? У тебя с ним что-то было?
— Было. И тогда, когда я жила в его доме, и потом. Но все было обоюдно, меня никто ни к чему не принуждал. Прости… я не могла тебе сказать. Чувствовала себя при этом предательницей. Пыталась выбросить его из головы, вычеркнуть из своей жизни. Но, увы, не получается…
— Лиза, Лиза! — вздыхает он разочарованно — Но ведь придет момент, и он оставит нас без гроша, а с тобой наиграется и бросит.
— Позавчера он мне сказал, что хочет закрыть ваш вопрос иначе. Мы перенесли этот разговор на потом…А потом случилось несчастье.
— И ты веришь ему?
Он встает из-за стола, подходит к окну. С поникшим видом, всматривается в даль, задумывается.
— Я жизнь прожил, многое повидал…, - затем устало поворачивается — Но, ей Богу, не ожидал, что мой близкий человек перейдет на сторону врага…
— Он любит меня.
— Лиза, не будь наивной! Ты же умная девушка, совсем с ним стала дурочкой? Он самоутверждается за твой счет. Конечно, девушка красивая, ситуация пикантная — интересно, не банально, бодрит. А что потом, девочка моя? Ты хоть теперь понимаешь, что он опасен? Большие деньги, разборки, криминал. Говорят, это привет из прошлого. Ты тоже под раздачу хочешь попасть?
— Не знаю, что потом… Сейчас меня это меньше всего интересует. Я понимаю, что тебе выгодно, чтобы он умер, но я не разделяю твоего энтузиазма, прости.
Мой телефон разражается громким звуком и от вибрации съезжает по пластику подоконника вбок. Ловлю его рукой, на экране неизвестный номер.
— Алло!
— Лиза, здравствуй. Это Николай Семенович.
— Здравствуйте, — я напрягаюсь.
— Я только что был в полиции. Им нужно тебя допросить. Как ты себя чувствуешь? — голос уставший и подавленный, такое ощущение, что он совсем не спал.
— Более-менее. А что я им могу сказать? Я же ничего не видела.
— Просто расскажешь все, как было, чтобы они больше тебя не дергали. Я могу организовать, чтобы следователь приехал к тебе домой, если не хочешь идти в отделение.
— Было бы хорошо, спасибо.
— Ладно, я попрошу, чтобы заранее тебе сообщили, чтобы ты была дома.
— Да, спасибо большое. Эм… Николай Семенович, вы сегодня с врачом разговаривали?
Мне уже не важно, что рядом дядя Сева, и его выражение лица становится просто офигевшим, когда он понимает, кто ко мне позвонил.
— Да, пока без изменений. Но слава Богу, что не хуже. Лечащий говорит, это вселяет надежду.
— Хорошо, будем держать кулаки. До свидания.
— До свидания.
Откладываю телефон и решаю расставить окончательно все точки над «i». Но дядя Сева опережает.
— Я не ослышался?
— Нет, это был отец Макса.
— А что он так тебе поет? Вы знакомы?
— Я бывала у них с Максом не раз. А позавчера мы были на дне рождения его племянницы. Там была и его мать.
— То есть, Градовы считают тебя его дамой сердца, ты ездишь тусить с его друзьями, которые на меня вместе с ним наезжали, и лишь я, старый идиот, не в курсе всего происходящего.
Боже, как мне стыдно в этот момент, хочется провалиться сквозь землю. Понимаю, как дяде неприятно, и он не поймет меня, как не объясняй.
— Я понимаю, что ты расстроен, мне очень жаль, но я люблю его…
— Расстроен? Я разочарован, Лиза. Я не заслужил такого к себе отношения.
— Дело не в тебе, как ты не понимаешь?
— Понимаю. Дело в Градове. Не понимаю только одно, когда он успел стать для тебя роднее меня?
Дядя встает из-за стола и выходит. Поднимаюсь за ним.
— Не провожай.
Когда закрывается дверь, меня рвет на части. Почему все мужчины вокруг меня ставят себя на первое место? Почему дядя в своих обидах не услышал, что чувствую я? Я люблю этого мужчину, и он попал в беду. Мне плохо, очень плохо, хочется рвать на себе волосы от безысходности. А рядом нет никого, кто просто сказал бы: держись, я с тобой. Альбина на отдыхе, не хочу портить ей такой долгожданный отпуск, а больше и поделиться не с кем.