— Вас вызывает Таллин! — сообщила телефонистка междугородной станции.
Меня охватило волнение. С этим городом связано слишком многое в моей жизни. Война! И даже более ранние времена, начиная с 1940 года, когда первый раз приехал в Эстонию в качестве корреспондента «Правды».
Таллин! При одном упоминании о нем перед глазами всегда возникает образ древнего города с высокими крепостными стенами Вышгорода, башнями Длинный Герман и Толстая Маргарита, памятником русским морякам с броненосца «Русалка» — фигурой ангела с крестом в руке, обращенным к морю...
Я видел Таллин в праздничном наряде — ликующие толпы людей в дни провозглашения Советской власти, видел его в клубах черного дыма, в языках пламени, когда на улицах, перегороженных баррикадами, кипел бой.
Тогда, 27 августа, после двух месяцев упорных сражений в Эстонии, мы вынуждены были уходить морем, прорываться через минные поля, отражать удары вражеских пикировщиков, подводных лодок, торпедных катеров.
Я оказался на пароходе «Вирония». Поначалу в его роскошном салоне и каютах размещался штаб флота, а в последние часы он перешел на крейсер «Киров», и наш небольшой пароход заполнили люди, остававшиеся в Таллине до последнего дня: работники разведки, бойцы и командиры из отрядов прикрытия и наш брат — военные журналисты.
Буксир выводит «Виронию» из гавани, и мы занимаем место в строю уходящих кораблей. В небе на большой высоте плывут немецкие бомбардировщики. Вооружение у нас небогатое — зенитные пулеметы. И все же налет первой девятки удалось отбить. Со всех сторон взметывались султаны воды. Не успели порадоваться, снова налет. Теперь самолеты шли со стороны солнца и один за другим отвесно бросались в пике, причем явно целили в нашу «Виронию», полагая, что она по-прежнему штабной корабль. Вторая атака тоже отбита.
Но вот появляется третья волна. «Юнкерсы» вывертываются и, свистя, несутся в пике. Удар страшной силы. Под ногами все трещит и рушится.
Не помню, как очутился в воде. Вокруг меня виднелись головы плывущих и слышались крики людей.
Усиленно гребу в сторону. Помню советы товарищей: смотри, как бы при гибели корабля не затянуло в воронку. Теперь уже низко над самой водой проносятся самолеты и с бреющего полета обстреливают плывущих моряков. Гул моторов, всплески воды от свинцового дождя. Но именно в такие минуты крайне обостряется сознание, даже у малодушных невесть откуда появляются сила воли, понимание, как нужно себя вести в подобной обстановке. Сейчас важно сохранять силы, и я лежу на спине, едва шевеля руками, лишь поддерживая равновесие. Затем, отдохнув, переворачиваюсь и снова плыву. И так раз за разом повторяю один и тот же прием. Вокруг меня голов все меньше и меньше, и почти не слышно голосов. Уже вечереет, солнце ушло за горизонт, на море свежо, волны подкрадываются, налетают откуда-то со стороны, а я подобен спичечному коробку, выброшенному за борт. Захлебываюсь, но пока не теряю самообладания.
Однако всему приходит конец, силы иссякают. В какой-то момент, в изнеможении закрыв глаза, решил: будь что будет. И тут послышался гул моторов и возле меня оказался катер — «морской охотник», подбиравший немногих, кто уцелел и дождался минуты спасения...
В Таллине я испытал горечь поражения и радость победы. Часто бывая там, я вижусь со старыми боевыми друзьями, а их осталось не так уж много, и меня снова и снова охватывает счастливое и немного грустное чувство встречи со своим прошлым.
И этот телефонный звонок не стал для меня полной неожиданностью. Скорее неожиданным было услышать голос начальника музея дважды Краснознаменного Балтийского флота Владимира Ивановича Гринкевича — знатока военно-морской истории и энтузиаста своего дела. Осведомившись приличия ради, как я живу, он сообщил:
— А у меня для вас сюрприз. Срочно приезжайте!
— Что именно? — допытывался я.
— Возможно, вы слышали о радиолокаторе, он испытывался в Таллине в сорок первом году?
Я вынужден был признаться, что узнаю об этом впервые.
— Не мудрено. Тогда все только начиналось. Но самое удивительное — сохранился дневник инженера Голева, он с опытной установкой был в Таллине в самые жаркие дни боев. Я уверен — это неизвестная страница в истории советской радиолокации, о которой стоит написать. Приезжайте скорее!
Звонок Гринкевича пришелся кстати. Как раз в ту пору я в составе делегации ветеранов войны готовился ехать в Кронштадт для участия в походе Краснознаменного крейсера «Киров». Стало быть, остались считанные дни до встречи с Таллином.
— Тем лучше! — откликнулся Владимир Иванович. — Жду!
Положив трубку, я старался припомнить, не видел ли Голева в дни обороны Таллина? Нет, слышу о нем впервые. Тем больший интерес вызывало у меня сообщение начальника музея. И в те несколько дней, что оставались до отъезда, из головы не выходил инженер Голев, и я думал о том, какие открытия сулит мне его фронтовой дневник, вероятно, чудом уцелевший с тех далеких времен.
Вскоре я оказался в Кронштадте на палубе знакомого корабля, в кругу своих давних друзей, моряков-кировцев, когда-то молодых лейтенантов, старшин, мичманов, совсем молодых краснофлотцев, полных энтузиазма, готовых на любые свершения, а сегодня почтенных отцов семейств, дедов с седыми головами.
Мне особенно приятно было встретить друга военных лет Алексея Федоровича Александровского — Лешу с ямочками, как величали его товарищи. В самом деле, когда он смеялся, у него на щеках возникали две ямочки. Он был в ту пору лейтенантом, командиром зенитной батареи. Все его хозяйство — пушки, пулеметы — находилось наверху; защищая корабль от самолетов противника, бойцы-зенитчики вместе со своим командиром постоянно подвергались смертельной опасности. Теперь и Алеша дважды дед, степенный капитан 1 ранга в отставке, еще полный энергии, а главное, по-прежнему душевный человек. Недаром он много лет бессменный председатель совета ветеранов «Кирова».
Будучи в Кронштадте, коротая часы, оставшиеся до выхода в море, мы с ним отправились в город, я рассказал о своем разговоре с Гринкевичем и о том, что там ждет меня какое-то открытие. Алексей Федорович заинтересовался:
— Да и я слышал, что была в Таллине опытная радиолокационная станция для обнаружения самолетов, но подробностей никаких не знаю.
Проходя по улице Урицкого, мы задержались у дома с мемориальной доской на стене: «Здесь жил в 1895- 1901 гг. великий русский изобретатель радио А. С. Попов».
— Отлично! Он имеет прямое отношение к нашему разговору, — обрадовался Алексей Федорович. — Ведь Попову принадлежит открытие радиолокации. Давайте зайдем!
Но дверь оказалась запертой: выходной день.
Впрочем, Алексей Федорович сам хорошо знал историю развития радиосвязи и популярно объяснил, в чем заключалась сущность явления, впервые обнаруженного русским ученым. Попов доказал, что радиоволны могут служить не только для связи, они пригодны для навигации и обнаружения.
— А у нас когда построены такие станции? — спросил я.
— В тридцать четвертом году под Ленинградом с помощью локатора был обнаружен первый самолет. Ну а потом, должно быть, и в Таллине действовала опытная установка.
Я понял, что мне повезло, — иду по верному следу...
Мы вернулись на корабль, переполненные впечатлениями от встречи со своей далекой молодостью. Нет моряка — ни мичмана, ни адмирала старшего поколения, которые не начинали бы флотской службы в Кронштадте. И нет матроса, способного забыть свою срочную службу здесь, где сами камни овеяны славной историей русского флота. Вот откуда такая привязанность к этому городу и верность ему.
В тот же вечер я постучался в каюту старшего штурмана корабля и спросил:
— Нет ли у вас каких-нибудь материалов о Попове?
Лицо его выразило недоумение: о каком Попове идет речь? Я объяснил, что меня интересует.
Он не хотел отпускать меня с пустыми руками, долю рылся в столе, пока не нашел историческую справку-конспект для занятий с матросами по специальности. И там, к моему удовольствию, оказалось самое важное.
Да, действительно, открытие отраженных волн относится к 1897 году. Тогда ученый докладывал морскому ведомству:
«Применение источника электромагнитных волн на маяках в добавление к световому или звуковому сигналу может сделать видимыми маяки в тумане и в бурную погоду; прибор, обнаруживающий электромагнитную волну звонком, может предупредить о близости маяка, а промежутки между звонками дадут возможность различать маяки. Направление маяка может быть приблизительно определено, пользуясь свойством мачт, снастей задерживать электромагнитную волну, так сказать, затерять ее...».
Оказывается, вот когда родилась гениальная идея! Отсюда все и пошло.
Корабль вышел в море, и нашим глазам предстало все знакомое с давних пор и потому особенно близкое и дорогое: островки-форты — недремлющие стражи на подступах к Кронштадту. Они верно служили не одно десятилетие, а сегодня разоружены, подобно старым морякам, ушли в отставку. А вот и Шепелевский маяк, последний провожатый моряков в далекие плавания. Навстречу нам идет сухогрузный транспорт под флагом ФРГ, и на его мачте взвивается традиционный флаг «Счастливого плавания!».
Все дальше и дальше как будто расступаются берега, скоро они растворяются и в конце концов исчезают вовсе. Остается темно-зеленая вода и небо.
Мы входим в ритм привычной всем походной жизни. Тренировки у орудий, приборов чередовались с учениями. Тревога — и моряки мгновенно разбегались по боевым постам. Сообщалось, что вот-де в таком-то районе обнаружены самолеты или корабли противника. И все, начиная от командира корабля до коков, — кстати говоря, и они расписаны по боевым постам — все были поглощены работой. Только во второй половине дня после многих часов боевой учебы наступала разрядка — в эту пору во всех уголках корабля встречались ветераны войны с молодыми моряками.
Мои мысли по-прежнему были обращены к радиолокатору, не терпелось узнать возможно больше о его прошлом. А настоящее можно было видеть, поднявшись на ходовой мостик. Там непрерывно вращалась антенна локатора кругового обзора. А на экране отражался микромир, все время меняющийся в причудливом круге. Мне интересно было следить за бегом стрелки, перед глазами проплывали то далекие, не видимые простым глазом берега, островки, а то вдруг возникали какие-то движущиеся точки. Вскоре выяснялось — это корабли, плывущие нам навстречу. Разумеется, я докучал своими вопросами штурману, матросам и старшинам, обслуживающим локатор. Они терпеливо все объясняли и, как мне показалось, были даже довольны тем, что объявился этакий «болельщик» их интересной, даже романтической профессии.
Моим сподвижником в поисках материала был неизменный Алексей Федорович.
После дневной суеты поздним вечером мы с ним отправлялись в корабельную библиотеку, просматривали книги, и оба одинаково радовались, сделав для себя какое-то хотя бы маленькое открытие.
— Смотрите, удивительная книга! И как она очутилась в корабельной библиотеке?! Ведь такие фолианты хранятся где-то в Академии наук, — сказал Алексей Федорович, передавая мне научную монографию об А. С. Попове, построенную исключительно на документах.
Мы сели рядом, не торопясь перелистывая увесистый том, пробегали страницу за страницей, и нам открывались первые шаги в науку великого русского ученого-самородка: опыты беспроводной связи в море или, как писал сам Попов, «опыты сигнализации без проводов приближались к условиям практического применения этого способа для целей военно-морского дела». Сегодня покажется удивительным, что установление беспроводной связи на 5-8 километров стало тогда сенсацией для всего мира.
Книга, каждая строка которой имеет необходимые ссылки на архивные документы, поведала нам, сколь труден был путь ученого. Неверие встречал он в родном отечестве, скептицизм проявляло адмиралтейство до тех пор, пока не грянула беда. А случилось это осенью 1899 года. Броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» шел из Кронштадта в Либаву (ныне Лиепая). На море бушевал шторм, и снежная метель лишила моряков всякой ориентировки.