Капитан Могильный заказал в городском ателье пальто. Может быть, об этом не стоило бы и говорить. Каждый летчик имеет право шить себе одежду. Но дело тут не в одежде: Могильный поехал в город в то время, когда другие летчики его эскадрильи отдыхали перед ночными полетами. Так как фамилия Могильного стояла в плановой таблице полетов, ему тоже следовало отдыхать.
Об отъезде капитана из части стало известно командованию полка. Могильного отстранили от полетов.
Казалось бы, можно поставить точку. Но секретарь партийной организации полка старший техник-лейтенант Подпорин решил узнать, что заставило летчика первого класса коммуниста Могильного нарушить предполетный режим. Неужели нельзя было выбрать другое время для поездки в город?
Могильного вызвали в парткабинет. Высокий, плотный, уверенный в себе, он сел против Подпорина.
— Расскажи, что и как, — попросил секретарь.
— Что тут рассказывать? Мне запланирован один полет, да и тот на «спарке», с инструктором. Здоровьем меня, сами знаете, бог не обидел. Вот я и посчитал, что не обязательно отдыхать. Что со мной могло случиться?
Не понравилось Подпорину, как говорил Могильный. Может быть, с ним и действительно ничего не случилось бы: летчик он сильный, летает в любых метеорологических условиях. Но переоценивать свои возможности никогда не следует, тем более, что случаются и у Могильного промахи. Взять прошлый раз: расчет на посадку сделал небрежно.
Нет, видно, не прочувствовал свою вину капитан.
— Придется тебе, капитан, отчитываться перед партийным комитетом, — сказал секретарь.
— В чем? Почему?
— Потому, что оказался нарушителем дисциплины. А сейчас подготовь объяснительную записку.
Подпорин знал: Могильный — гордый парень. Может быть, гордость не позволяет ему сказать то, что нужно? Пусть напишет объяснение…
На листе бумаги капитан написал мелким небрежным почерком: «20 января 1961 года, накануне ночных полетов, я убыл в город в пошивочную мастерскую военторга, чем нарушил режим предполетного отдыха».
Он подумал минуту и, видимо решив, что такое признание сделает его в глазах товарищей неправым, раскаявшимся, приписал: «Считаю, что для одного запланированного полета на «спарке» отдых можно несколько сократить».
Подпорин прочитал написанное, слегка поморщился. Не такую записку он хотел получить от капитана Могильного.
— Что же, продолжим разговор завтра.
…На заседании партийного комитета речь шла о состоянии партийного руководства в части.
Потом из коридора позвали Могильного, попросили его рассказать о своем проступке.
Он рассказал.
Заместитель командира полка по политической части майор Никифоров спросил, нахмурив черные брови:
— И часто вы нарушаете режим отдыха? Могильный понял, что не найдет себе заступников.
— Нет, это был первый проступок, — сказал капитан и опустил глаза.
— А вы подумали, к чему может привести подобное нарушение?
Тут нечего было думать. Много раз говорилось об этом в полку: и на собраниях, и на предварительных подготовках. В авиации был зафиксирован не один случай, когда нарушение предполетного режима приводило к авариям самолетов, увечьям летчиков, а иногда к катастрофе.
Летчик молчал. Никифоров повторил вопрос.
— Я надеялся на свое здоровье, — сказал Могильный. Аргумент был не очень убедительный, но другого у летчика не было.
Затем выступили члены партийного комитета. Они резко осудили поступок Могильного.
— Считаю, что мы правильно поступили, отстранив Могильного от полетов, — сказал оставшийся за командира полка подполковник Соколов. — Сейчас, я думаю, он понял свою ошибку и предлагаю ограничиться вызовом товарища Могильного на партийный комитет.
Могильный ушел. По поведению, по осанке нетрудно было понять, что капитан прочувствовал свой поступок. Товарищи сумели пронять его.
Тут же на парткоме майору Бахтадзе поручили побеседовать с летным составом на тему «Режим предполетного отдыха — залог безаварийной летной работы».
Майор Бахтадзе, как известно, не откладывает дело в долгий ящик: пришел на аэродром, собрал летчиков и рассказал, каким должен быть их режим перед полетами.