9 июня. 1974 год.
Москва. Детская больница.
Воскресенье — день тяжёлый. Особенно в детской больнице. Сегодня посещения разрешены и утром и вечером. Куча родителей уже протопало в одну сторону мимо нашей палаты. А потом ещё начали ходить туда-сюда…
Утреннего обхода врачей не было. Так… Медсестра раздала витаминки и всё. Про швы сказали, завтра снимут, а на днях, так и вообще выпишут…
Ску-у-учно…
— Лёха! Пошли гулять!
— Куда мы пойдём в пижаме и тапочках?
— А пошли к Анюте в гости?
— Неудобно как-то…
— Неудобно на потолке спать… Одеяло падает…
— А вдруг к ней родители пришли, а тут мы такие красивые…
— Развернёмся и уйдём. Делов то…
— Ну… В принципе, да…
— Тебе что? Лень вставать и покидать кровать?
— Не знаю…
— Я смотрю ты совсем тут опух и расслабился на больничных харчах…
— Ты на себя-то погляди! Рожа поперёк себя шире и щёки из-за спины видны…
— Лёха! Ты чего буянишь?
— Да, хрен его знает, Сань… Я порою и сам не понимаю. Накатывает что-то…
— Это называется гормоны. Тело молодое. Идёт перестройка организма…
— Всё, как всегда. Сначала перестройка, потом перестрелка…
— Надеюсь, что в ближайшее время этого не произойдёт.
— Конечно… Надейся!
— Смешно…
— Это не я придумал. По телеку видел… Помнишь Рева и Галустян…
— Это, которые Гадя Петрович Хреново?
— Нет. У них там другой ещё номер есть. Сидят они типа на завалинке. Семечки лузгают, шелуху поплёвывают. Рева типа парень, а бородатый Миша Галустян типа девка… Вот Рева и спросил: «Надеюсь, я у тебя первый?» И получил ответ: «Конечно… Надейся!»
— В гости пойдём?
— Пошли.
— Лёшка! А ты чего в прошлый раз к ней подкатывал? Она же ещё маленькая…
— Да я так… А что? Ты уже на неё глаз положил?
— Да ну тебя! Хорошая девчонка. Симпатичная. С юмором. А о всяком таком думать будем после, когда подрастём.
— А сколько ей лет?
— А я как-то и не спрашивал пока.
— Ну, так вот сейчас пойдём и спросим.
— Тебя швы не беспокоят, когда идёшь?
— Так. Тянет немного. Главное, не бей меня ногами в живот!
— Уговорил. Не буду.
Вот так вот два привидения в пижамах и тапочках мы пошли искать девочку Аню в другом хирургическом отделении.
Долго искать не пришлось. Мы даже далеко не ушли. Аня сидела на том же подоконнике на «чёрной» лестнице. Рядом с ней сидела миниатюрная симпатичная женщина. Довольно таки моложавая. Пожалуй, тридцати ещё нет. Через несколько лет они возможно будут выглядеть как сёстры. Они были очень похожи друг а друга. Сразу стало понятно, как Анечка будет выглядеть. Когда подрастёт. Вот ведь повезёт кому-то.
— Мама! Познакомься! — Аня снова потратила пару мгновений, разглядывая нас, а потом точно указала на меня пальцем. — Это Саша! А это Лёша!
— Как ты их различаешь, Анечка?
— А Саша старше. На несколько минут…
— И что? Это так заметно? Как, по мне, так мальчики абсолютно одинаковые.
У её мамы тоже милая улыбка.
— Здравствуйте! — я не знал, как обращаться к маме девочки, поэтому выбрал нейтральное «Здравствуйте!»
— Мою маму зовут Елена Николаевна.
— Добрый день, Елена Николаевна!
Это уже Лёшка подключился.
— А вы куда это шли таким бодрым шагом? — с некоей долей иронии интересуется Аня.
— К тебе в гости. — а что я ещё могу сказать. — Но если мы тебе с мамой мешаем общаться, то зайдём попозже.
— Ой! — всплеснула руками Елена Николаевна. — Да не мешаете вы вовсе. Мне даже приятно было познакомиться с вами. Аня про вас много рассказывала.
— Да не может быть. — я даже немного удивлён. — Мы и знакомы-то всего-то один день. Она нас ещё и не знает совсем.
— Несмотря на это, Аня о вас, и особенно о тебе, Саша, очень хорошо отзывалась.
— Ну, мам! Что ты такое говоришь?
— Ладно. Я всё равно уходить уже собиралась. Не буду вам мешать.
— Вы нам не мешаете, Елена Николаевна! И нам с братом очень приятно было с Вами познакомиться!
Лёха, как всегда, сама галантность.
— Мне уже пора, мальчики. Но мы ещё увидимся.
Она повернулась к дочери и чмокнула её в щёку.
— Анечка! Я завтра к тебе забегу после обеда.
— Хорошо, мам.
— Прости!
— За что, Саша?
— Ну… Мы это… Маму прогнали…
— Она и правда уже уходить собиралась.
— А что ты там про меня маме рассказывала?
— Ну-у-у… Я сказала, что ты дурак… Но забавный…
— А я? — обиженно басит Лёха. — Я тоже забавный…
Аня заразительно смеётся. На мы что? Мы присоединяемся к ней…
— Хорошая у тебя мама! — говорит Лёшка.
— Ты разве ей не сказала, что мы детдомовские?
— Сказала.
— Странно. Обычно мамы не любят, когда к их дочкам подкатывают мальчики из детдома.
— Моя мама не такая. Она сама выросла в детдоме…
Когда я услышал это, мне стало немного стыдно, за те слова, которые я наговорил ей тогда ночью здесь на лестнице. Теперь мне больше стало понятно её расстройство по поводу сгоревшей путёвки в пионерский лагерь на море.
— А папа твой?
Лёха, как всегда, ломится, как танк. Похоже, что такие слова, как «такт» и «этикет», для него лишь буквы из кроссворда.
— Я его никогда не видела. Мама меня одна воспитывает. И живём мы в небольшой комнате в коммуналке. Так, что я не слишком завидная невеста, если что…
Вот теперь всё вообще встаёт на свои места и становится понятным. Мне стало понятно. почему у маленькой девочки взрослый взгляд… Кстати…
— Анечка! А сколько тебе лет?
— Одиннадцать с половиной. У меня второго января день рождения. Мама говорит, что я первоапрельская шутка.
— Это почему? — Лёшка, как всегда немного тупит.
— Лёха! Это старый бородатый анекдот есть такой. «Чем заканчиваются первоапрельские шутки? Новогодними подарками.»
— А-а… Всё равно не понял…
— Не заморачивайся!
Аня, слушая нашу перепалку, беззвучно смеётся.
— Анечка! Расскажи о себе!
— Зачем тебе это, Саш?
— Хочу больше знать о тебе. Мне интересна история твоей семьи.
— А у вашей семьи тоже есть своя история? Или ты ничего не знаешь про свою семью?
— Знаю. И обязательно тебе всё подробно расскажу. Но сначала ты!
— Почему это?
— А я первый спросил…
— Вредина!
— Не… Я — хороший! Я вышивать могу и на машинке шить…
Блин. Ну, кто меня за язык тянул? Я стал судорожно вспоминать, когда вышел мультик про Простоквашино…
— Я поняла! Ты, как кот Матроскин.
Мне всё таки кажется, что мультфильм появился гораздо позже… А! Была же книга Успенского, по которой и сняли этот мультик. Наверняка она раньше появилась. Закидываю «пробный шар».
— Ты эту книжку читала?
— Нет. Диафильм смотрела… У меня дома фильмоскоп есть и много разных диафильмов.
Как же я мог забыть? У меня в детстве тоже ведь был фильмоскоп. Вечерами я «устраивал сеанс», заставляя старшую сестру и родителей смотреть вместе со мною диафильмы. Сестра читала титры, а я крутил ручку. Фильмоскоп сильно нагревался и в комнате стоял запах горячей плёнки.
А старые диафильмы делали из быстрогорящего целлулоида. Когда пришло время всяких «бомбочек» и других «химических экспериментов» я их все израсходовал на дымовухи…
Но диафильма про Простоквашино у меня никогда не было. Ну, что же? Теперь можно будет заполнить этот пробел. Если нас с братом, конечно, пригласят в гости.
— Покажешь потом? А то я книжку читал, а диафильм не видел.
— Потом. Когда выпишут… Но сначала я у мамы спрошу.
— Конечно. Хорошая у тебя мама! Ты обещала рассказать…
— Я не знаю… Даже не знаю с чего начать и чего рассказывать?
— Ну, вот ты сказала, что родилась второго января…
— Да.
— А отца своего совсем не знала?
— Мама сказала, что отца у меня вообще никогда не было.
— Так не бывает, Анечка.
— Я знаю. Но мама сказала, что она просто выбрала красивого парня. Он бы всё равно на ней не женился бы…
— Почему? У тебя очень красивая мама.
— Ты же видел… Она маленькая и худенькая. И тогда тоже такой была. А мужики хотят, чтобы у женщины было «вот» и «вот».
Аня показала на себе, где у женщины должно быть побольше… Это было довольно таки смешно.
— Дураки такие мужики. — высказал безапелляционно Лёшка.
— Я с ним полностью согласен. — добавил я.
— И я так думаю. Но мама очень хотела ребёнка. Она же сама без мамы выросла.
— Вот мы и подошли к тому с чего начали. Расскажи! Почему твоя мама выросла без мамы?
Рассказ Ани был не слишком длинным. Скорее он был информативным. Не более того.
Её бабушка была ровесницей нашего с Лёшкой отца. И даже на год моложе. Родилась в двадцать восьмом году, и когда немцы напали на СССР, ей было всего лишь тринадцать лет. Семья попыталась эвакуироваться, но эшелон по дороге разбомбили… Все погибли, кроме неё.
Как Валентина добралась до Москвы — никто не знает… Но из Москвы её отправили в эвакуацию в Казахстан. Есть там такой город — Актюбинск. Там было много эвакуированных детей. Да и взрослых хватало со всей европейской части Советского Союза. А ещё там был госпиталь. Большой госпиталь… Когда бабушка стала постарше, то подрабатывала там санитаркой. Там же в госпитале она и познакомилась с тем, кто стал её первым мужчиной. Его звали Николай. Но ни мужем, ни отцом он тоже не стал. Потому что умер, там же в госпитале за три месяца до победы.
После победы, в конце мая бабушка поехала в Москву. Ей было уже семнадцать лет, и она была на третьем месяце беременности. В столице ей удалось устроиться в госпитале. А пятого октября сорок пятого года у неё родилась дочка. Назвала она её Еленой. Отчество досталось от того раненого Николаевна. Фамилия была бабушкина девичья — Сколик.
Дочку она отдала в детский дом, потому что ей надо было работать. Какое-то время навещала её там. Но, когда маме было пять лет, бабушка умерла, заразившись какой-то инфекцией.
Маме отдали все вещи, оставшиеся от бабушки. Но там было всего несколько фотографий и дневник, который вела бабушка Валя. Именно оттуда мама и узнала, что было во время войны.
— Окончив школу, мама устроилась телефонисткой в Министерство Путей Сообщения. Через год родилась я. Маме сперва выделили комнату в общежитии. Потом, через некоторое время дали комнату в коммуналке недалеко от работы. Она с большим трудом достала мне путёвку в пионерский лагерь на Чёрное море. А я за день до отъезда решила прокатиться на велосипеде. Одному мальчику в нашем дворе родители купили… Вот и я захотела попробовать. Дура! Упала и сломала руку. Вот и вся история…
— Да… Получается, что три поколения вашей семьи носят одну и ту же фамилию, передавая её по женской линии.
— А что? Мне нравится моя фамилия — Сколик.
— А что она означает?
— Не знаю. А что фамилии обязательно должны что-то означать? Вот как твоя фамилия?
— Тихий.
— Что? Правда? Тихий?
— Правда. — ответил ей Лёшка. — Я тоже — Тихий.
— Ой, не могу…
— Я сказал что-то смешное? — мне было немного обидно за свою фамилию. За эту неделю я к ней уже привык и она мне нравилась.
— Нет. Просто интересно… А если я выйду за тебя замуж, то тоже стану Тихая?
Она снова звонко смеётся. А я сижу и думаю. Вот девчонка девчонкой, от горшка два вершка, а всё туда же… Замуж…
Уж замуж невтерпёж…
— Ты решила выйти за меня замуж?
— Да! Женись нам мне!
— Прямо сейчас?
— Не-еет. Потом. Когда вырастем…
— А это обязательно?
— Обязательно.
— Почему?
— Потому что ты мне нравишься!
— Вот как?
— А я? — влез в наше сватовство Лёха.
— Что ты? — спросила Аня.
— А почему не за меня замуж?
— Прости, Лёша! Ты тоже очень хороший. Но, увы… Я люблю Сашу!
— Анечка! — влезаю я в общение моей «будущей невесты» и моего брата. — Мы с тобой знакомы чуть больше суток. И почему же ты решила, что выйдешь замуж только за меня?
— Потому что ты — надёжный.
— И как ты это поняла за такое короткое время?
— Ты не сможешь меня понять, Саша. А женщина сразу понимает, что перед ней именно её мужчина.
— Лёха! Пойдём отсюда! Эта «женщина» над нами издевается.
— Саша! Не уходи! Я не шучу! Я…
Имитируя кавказский акцент, свои слова сопровождаю характерными жестами рук:
— Эй! Слюшай! Молчи, жэнщин! Нэ видишь? Джигиты разговаривают…
Она снова смеётся. Похоже, что я, сам того не подозревая, занял место дежурного клоуна.
— Ты дурак!
— Вот видишь? И ты хотела за такого дурака выйти замуж? Может, передумаешь?
— Даже не подумаю. Вот завтра мама придёт, я её и обрадую.
— С ума сошла?
— Ага… — и подражая фрекен Бок из мультика про Карлсона, пропела дурашливым голосом. — Тра-ля-ля ля-ля-ля. А я сошла с ума. Какая досада…
Теперь уже мы с Лёхой ржали как полковые лошади.
И, конечно же, мы доигрались. На шум, создаваемый нами, явилась строгая медсестра и разогнала нас по разным отделениям.
Вечер. 9 июня. 1974 год.
Москва. Детская больница.
— Ты думаешь, что у неё серьёзно? — донимал меня вопросами Лёшка, когда мы вечером, после ужина, уже валялись в кроватях, готовясь ко сну.
— Конечно! Это у них такая любимая игра. Называется «Дочки-матери». А к замужеству все девочки готовятся с самого раннего детства. И поверь мне. Лёха… У них это серьёзно! На этот раз мне точно не удастся отвертеться. Прощай, брат! Вспоминай обо мне! Расскажи людям, как погиб от чар красавицы ещё один холостой витязь! Как взяли его в плен и опутали путами брака…
Я всё это декламировал таким пафосным голосом, что к концу моего спича Лёшка уже содрогался в конвульсиях от хохота, держась обеими руками за живот.
— Не бойся, брат! Твои швы не разойдутся уже. А завтра их вообще снимут.
— Ты… Злой… Саня… Зачем ты так про бедную девочку?
— Лёха! Не воспринимай всё это серьёзно! Ей всего-то одиннадцать лет. Ну, пожалел я её, когда увидел, что она сидит там ночью одна, чуть не плача. А она бог весть что нафантазировала. Придумала себе, знаешь-понимаешь, какую-то любовь-морковь. В куклы ещё не наигралась, а всё туда же… Замуж.
— Ты не прав, Сашка!
— В чём же, если не секрет?
— Она тебе не нравится?
— Ну, почему же? Нравится. Даже очень нравится. Симпатичная. Не глупая. Эрудированная. И с юмором у неё тоже всё в порядке…
— Тогда в чём причина твоего такого отторжения? Ты не веришь в её чувства?
— Почему же… Очень даже верю. Но это всё пройдёт. Детская любовь, конечно, искренняя. Но наивная и очень короткая. Вот уедем мы с тобой учиться в суворовское училище…
— Суворовское и в Москве есть. Зачем уезжать-то?
— Ты говорил, что этот капитан будет помогать. А вдруг у него не получится в Москве, а получится, например, в Ленинграде или где-нибудь в Омске.
— В Ленинграде, там вроде бы не Суворовское, а Нахимовское училище? Тебе нравится морская тематика? «По морям, по волнам… Нынче здесь, завтра там…»
— Нет. На флот чего-то неохота. Не моё это… Вот заныкаться в «зелёнке» и ждать нужного момента, чтобы…
— Ясно всё с тобой, кровожадный ты наш…
— Ты на себя-то погляди! Тоже мне, ангел во плоти…
— А я что, хоть когда-то говорил, что я прямо таки ангел?
— Ты никогда прямо не говоришь… Я понял. Ты — иезуит!
— Чего? Ты где таких слов-то понахватался?
— А ты думал, что ты один только книжки читаешь? А другие только и умеют, что топором бриться, да лаптем щи хлебать…
— Ну, почему же… Некоторые, особо одарённые личности, типа тебя, Лёха, умеют ещё и метко стрелять и строить из себя дурака.
Увернуться от прилетевшей подушки лёжа на кровати было сложно. Так что она влетела мне прямо в лицо. Я не расстроился. Положил себе под голову вторую подушку. Стало даже как-то мягче.
— Эй! Подушку верни!
— А вот хрен Вам, товарищ снайпер, по вашей наглой морде!
— Ах, так!
Кажется, что Лёшка стал нащупывать тапок…
— Стоп! — обозначил я окончание детских игр. — Завязывай!
Я встал с кровати и вернул брату подушку.
— А теперь попробуй мне рассказать, с чего ты вдруг стал заводиться, спорить и кидаться подушками?
— Да ты и сам тоже…
— В том-то и дело, Лёш. Вот идёт всё ровно, а потом вдруг раз, и начинается какой-то кипеш. Хочется дурачиться и кидаться подушками…
— Да. Ты прав. Тоже самое и я чувствую.
— Похоже, что это что-то гормональное. И нам с этим ещё предстоит бороться, чтобы не наделать делов.
— Не, я сам, когда был пацаном, тот ещё дурак был. Такое творил, что потом от стыда горел адским пламенем.
— Не ты один. Все через это прошли. Ну, или почти все. Может какие ботаники-заучки и проскочили мимо этот период, сдерживая себя.
— Предлагаешь вести себя, как тот ботаник, и сдерживать эмоции?
— А у тебя получится всё время держать себя в руках?
— А хрен его знает, Саня? Я как-то не заморачивался раньше на эту тему.
— Раньше — это было обычное развитие событий, а теперь мы проходим какой-то квест, заданный нам высшими силами.
— О чём ты, брат? Ты сейчас про бога или ещё про что-то?
— Лёха! Вот ты умный парень, а порой такое сказанёшь… Бог? Богов придумали себе люди, чтобы хоть как-то объяснить то, что они не понимали. Но насчёт высшей силы… Ведь что-то повлияло на то, что после смерти наше сознание оказалось здесь и сейчас. И не просто так спонтанно и рандомно. А в конкретных людей, братьев близнецов. Ты думаешь, какова вероятность, что из всех существующих на земле людей, во всех существующих реальностях и временах, два сознания, которые знали друг друга в будущем, попали на тридцать шесть лет назад и очутились в сознании двух братьев, держащих друг дружку за руки под водой?
— Чего ты сейчас наговорил такое?
— Не строй из себя дурака!
— Не. Я реально не въехал.
— Вероятность. Что мы заселились своим сознанием в родных братьев, погибнув в будущем, равно ноль целых хрен десятых.
— И что?
— А ничего. Чтобы так случилось, нужна была какая-то очень всемогущая высшая сила. Или эта та самая случайность, одна на несколько миллиардов, а может и одна на несколько триллионов-квадратиллионов, когда на безжизненную планету падает маленькая песчинка из далёкой галактики, а после этого на планете зарождается новая жизнь.
— Саня! Ты, как хочешь, а я спать… Твои рассуждения тебя в психушку заведут. А я туда не хочу… — позёвывая проговоил мне Лёха, и отвернулся к стене.
Вот ведь упёртый… Ведь понимает же, что это важно… Но оставляет мне право размышлять и думать над алгоритмом наших последующих действий. Неужели он не может понять, что от его необдуманных действий может произойти непоправимое?
Блин. Вот кадр-то… Сам заснул, а я вот опять не могу. Лежу, в потолок гляжу…
Не спится… И всё тут… Пойду, проветрюсь!