'- Леон! А жизнь — всегда такое дерьмо, или только в детстве?
— Всегда…'
Начало лета. 1974 год. Москва.
— Явились, не запылились, голубчики! — визгливым голосом начала разговор с нами крупногабаритная тётка с высокой причёской на голове.
Возле тётки стоял ещё мужик с в костюме. Костюм явно знавал и лучшие годы, да и мужчинка тоже был потрёпанный жизнью. Усатый и небритый… На его лице читалась скука и желание выпить. Глаза его были мутными и блестящими. Так бывает у тех, кто уже пропил свои мозги процентов на пятьдесят, или даже больше.
Ещё с ними стояли ещё два школьника, явно постарше нас. Но выглядели они как бы прилизанными, что ли… Такие все из себя правильные. Помню такой типаж из прошлой жизни… Активные комсомольцы, ага… Стукачи и жополизы…
— О чём это Вы, Нелли Леонидовна? — с тоном ничего не понимающего простачка, начал Лёшка.
Я-то никого тут не знаю, а Лёшка уже всё и всех вспомнил. Это хорошо. Не придётся нам с ним разыгрывать тут полную амнезию.
— И он ещё меня спрашивает… Я тут больницы и морги уже обзваниваю. Милицию на ноги подняла. А они вот шляются неизвестно где…
— А зачем морги? Кто-то умер, Нелли Леонидовна?
Похоже, что Лёха просто троллит эту жирную дуру. Может и мне вмешаться? Я хоть и не помню из них никого, но могу поддакивать брату, ежели чего…
— Что случилось, Нелли Леонидовна? — в унисон с братом интересуюсь я.
— Что случилось? А вы не знаете? Признавайтесь! Кто из вас утонул?
Мы с Лёхой недоуменно смотрим друг на друга.
— Кто утонул? — спрашивает Лёха…
— Кто?… — переспрашивает тётка, глядя на нас оловянными глазами.
Похоже, что сейчас в её маленьком мозгу что-то происходит. Но её старый арифмометр не справляется с поставленной задачей.
Как сейчас помню, был такой счётный прибор… Назывался арифмометр «Феликс». Большой железный тяжёлый. Там ещё ручку надо было крутить, чтобы он цифры считал.
Крутанёшь один раз — считай на два умножил. Сколько раз крутанёшь, на столько раз и умножишь… Так, кажется он работал… Но врать не буду, точно не помню.
Так вот сейчас в голове у этой Нелли Леонидовны крутится примерно такой вот древний протопроцессор и решает странную задачку:
'Было: Два мальчика четырнадцати лет. Братья близнецы. Лёша и Саша.
Один из них утонул.
Кто из них утонул? Если перед ней стоит два одинаковых мальчика, но она не знает, кто из них Лёша, а кто из них Саша.'
Наконец она соображает, что что-то пошло не так. Мне и так ясно, что у неё произошёл сбой в программе, и началась перезагрузка процессора на другую задачу. А чтобы всем было весело, она решила сорвать свою злость и недопонимание происходящего на нас с братом.
— Почему у тебя на рубашке кровь? — спрашивает она у меня, тыкнув в меня жирным пальцем с бордовым ногтем.
— Из носа кровь пошла…
— Дрался?
— Не у меня пошла, у брата. — киваю в сторону Лёшки.
— А почему кровь на твоей рубашке, если кровь пошла у него?
— Я ему помогал.
— Вы что? Подрались друг с другом?
— Да Вы что, Нелли Леонидовна? Мы же братья! — вступает в перепалку Лёшка.
— Иванов! Пилипенко! — командует она своим комсомольцам-холуям. — Отведите этих к медсестре. Пусть осмотрит их на предмет… Пусть осмотрит. А потом на ужин.
Подхалимы кивают и каждый из них берёт под локоток одного из нас. Я ещё не разобрался, кто из них Иванов, а кто Пилипенко, но это не важно…
— Я ещё вам покажу, где раки зимуют! — это она уже нам угрожает неведомыми карами.
Я-то промолчал, а вот Лёха… Ну, кто его всё время за язык тянет?
— Нелли Леонидовна! Раки зимуют в тех же водоёмах, в которых живут и летом. Только с наступлением холодов они опускаются на самое дно и ведут малоподвижный, сонный образ жизни в своих норах.
— Ты… Ты… — лицо у тётки становится бордовым под цвет лака на её ногтях. Кажется, что ещё чуть-чуть и она умрёт от такого повышенного кровяного давления. Хотя, судя по её умственным способностям, инсульт головного мозга ей не грозит. Как в том анекдоте по чукчу: «Были бы мозги — было бы сотрясение.»
— Моя фамилия — Тихий… Нелли Леонидовна. — Лёха наклонил голову к левому плечу и улыбался так наивно, как могут улыбаться только психи, с диагнозом «олигофрения в степени дебильности».
Ему бы ещё для усиления визуального эффекта пальцем в носу поковырять… Но, нет… Уже перебор будет. Но вот только я не понимаю, зачем он нарочно её провоцирует? Ладно… Потом спрошу у него наедине…
Красномордая тётка разворачивается и молча удаляется. Похоже, что она это сделал исключительно для того, чтобы окончательно не потерять своё красное лицо перед какими-то там… учениками. А нас, подталкивая, ведут куда-то двое активистов.
Но стоило нам свернуть за угол, как Лёшка выдернул свой локоть из руки сопровождающего.
— А ну, руки убрал! Быстро! — цедит он сквозь зубы, пристально глядя снизу вверх прямо в глаза своего конвоира.
Я следую его примеру и тоже освобождаюсь от захвата…
— Сами дойдём. Дорогу знаем… — бурчит Лёха и, взяв меня под руку, увлекает за собой.
— Чего ты эту даму провоцировал? И, кстати, кто она такая?
— Сука она редкостная. Завуч местная. Эти двое её штатные стукачи. На нас она давно уже зуб точит, но мы ей не по зубам пока. Нас двое и мы друг за друга горой. Так и раньше было. Тех, кто один, она уже подмяла и с потрохами съела. У неё комплекс неполноценности. Видимо, любит глумиться и унижать тех, кто слабее или зависит от неё. Ты ещё не вспомнил ничего?
— Не. Ты же знаешь. Я помню только свою прошлую жизнь. А в этой не ориентируюсь ни на грош… Все кого знаю, это ты и эта Нелля. Рыжего и компанию только в лицо и знаю. Кто их этих двух холуёв Иванов, а кто Пилипенко даже не догадываюсь. А что за мужик там на входе был?
— Семёныч… Котин Пётр Семёнович. Трудовик. Пьяница. Но мужик добрый. Ученики его ни в грош не ставят. Но терпят, за то, что он до них не докапывается, а иногда и покрывает их шалости… Даже негласное правило есть: Семёныча не обижать… А так… Он даже когда на кого-то ругается, на него никто всерьёз не реагирует. Он и не заложит никого, и не накажет ничем… У него все учатся на четыре и пять…
— Как? Он и четвёрки ставит?
— Это если кто-то что-то сломает из его инструментов. Он так-то мужик рукастый. Всё может сделать или починить. Он у них тут и за завхоза, и за электрика, и за плотника…
— Ясно. А мы сейчас к медсестре?
— На фига? У тебя что-то болит?
— Нет.
— И у меня не болит. На фиг нам медсестра?
— Но эта же сказала…
— Она сама испугалась. Когда ей сообщили, что кто-то утонул… Тут на пруду периодически кто-то их интерната тонет. Раз в год так уж точно… И зимой и летом…
— Понятно… Ладно. Куда мы тогда?
— Пошли! Умоемся, переоденемся и на ужин уже пора…
— А нам есть во что переодеться?
— Есть. Идём!
Это самое странное и глупое, что могло со мной произойти. Ко мне пришла память этого нынешнего тела. Жаль, что пришла она уж слишком не вовремя. Прямо во время ужина на глазах у сотни учеников…
Когда я пришёл в себя, то валялся в проходе на полу, весь в каше, которую я опрокинул на себя, когда потерял сознание… А ещё в крови.
Надо мною склонился Лёха, держа меня за плечи.
— Ну, как ты, брат? — заботливо спросил он. — Меня тоже так колбасило?
— Наверное… — хрипловатым голосом ответил я. — Я не помню, что со мною было сейчас.
— Понятно. — констатировал Лёшка. — Ну, что же… Теперь уж точно придётся идти к медсестре.
— А она вечером тоже работает? — спросил я, хотя ответ тут же прозвучал внутри меня, но Лёшка этого не знал и выдал мне подробную информацию.
— Она здесь живёт при интернате. Хорошая тётка. Сама из наших, из детдомовских. У неё родители и вся остальная семья на войне погибли. Вот она отучилась на медика, и пошла работать туда, где её помощь будет нужнее. Пошли к ней прямо сейчас!
— Лёха! Я всё вспомнил. Её зовут Раиса Степановна. Помоги мне встать!
Меня слегка пошатывало, но идти я мог. Лёха меня просто поддерживал под локоть.
Медсестру мы нашли в медпункте. Её кто-то уже успел предупредить о нашем приходе. Она довольно ловко и быстро провела осмотр Лёшки. Посветила в глаза, ложечкой нажала на язык, заставив сказать «А-а-а!», а потом сунула ему под мышку градусник и приступила к моему осмотру.
В принципе всё то же самое, но ещё с дополнительными вопросами. Падал ли раньше в обморок? Часто ли из носа кровоточит? Головные боли, как часто бывают?
Блин. Ей надо в КГБ работать. Она так ловко выстраивала свои вопросы, что через несколько минут я уже сообщил, что не знаю, как было у меня, но у брата это всё напоминало эпилептический припадок. Описал в подробностях, вплоть до закатывания глаз и мелких судорог по всему телу… А Лёшка в свою очередь сообщил, что я так же трясся на полу в столовой, пуская слюни…
— Откуда у тебя такие обширные познания в медицине? — поинтересовалась у меня Раиса Степановна.
Я прокололся в терминологии, описывая то, что было с братом. Если Лёха говорил словами: «затрясло всего, слюни изо рта и т. д», то у меня это выглядело чуть более казённым языком.
«Он упал на землю, потеряв сознание. Начались судороги, тело вытянулось, голова запрокинулась назад. Кожный покров стал синеть. Чтобы не запал язык, я вставил ему в рот, свёрнутый в жгут рукав рубашки. Через несколько минут его состояние стабилизировалось, и он пришёл в себя. Травм при падении он не получал.»
— Раиса Степановна! — выручил меня Лёша. — Сашка у нас книгочей. Столько книжек прочитал. Мне за ним не угнаться. Он и по медицине какие-то книжки брал в библиотеке… Знаете, там новая библиотека открылась детская на нашей улице.
— Знаю. — скептически посмотрела на него медсестра. — Вряд ли там есть специальная медицинская литература.
— Там много чего есть. — вступил в разговор я. — А про эпилепсию много написано в исторических книгах и в детской энциклопедии. Многие известные личности из прошлого страдали падучей болезнью. Так её раньше называли. Гай Юлий Цезарь, Пётр Первый, Фёдор Михайлович Достоевский. Считается, что болезнь может передаваться по наследству, то есть генетически…
— Саша! А что ты читал про генетику?
— Ну… Раньше про неё писали плохо. Говорили, что это буржуазная наука, а…
— Хватит-хватит… Достаточно. Я тебя поняла…
Она посмотрела на меня сквозь свои очки… Да… У Мюллера был взгляд добрее…
— А почему ты считаешь, что у вас с братом это может быть наследственное?
— Родители наши оба были инвалидами. У отца на войне было сильное ранение лёгких. Возможно, что его мозг иногда испытывал кислородное голодание… А это вредно для клеток головного мозга. А мама была инвалидом с детства. Повреждение позвоночника… Там тоже есть мозг… Спинной…
— Хватит мне тут лекции читать! Я уже поняла, что ты нахватался по верхам совершенно не нужных тебе знаний. Медицину надо изучать более глубоко… Ой… Ну, ладно… Мне сказали, что вы сегодня чуть не утонули?
— Это правда… — я опустил плечи… — Лёшка захлебнулся, наглотался воды. Но я быстро вытащил его и оказал первую помощь. Сделал искусственное дыхание…
— Расскажи подробно, что и как ты делал?
Рассказал. Она сказала, что всё правильно… И задумчиво так посмотрела на нас…
— А потом у Алексей случился припадок?
— Да…
— Это было в первой половине дня. Ну а вечером припадок был у тебя…
— Может это не связано с тем, что Лёшка тонул. Может, это из-за того, что у нас с ним сейчас пубертатный период…
— Чего?
— Активный период полового созревания…
— Я знаю, что такое пубертат… Похоже, что ты перечитал книжек, Саша. Но, в чём-то ты прав… Давай градусник! — это она уже Лёшке… — Тридцать шесть и семь… Вот вам витамины… И больше чтобы не тонули в ближайшую неделю! Ясно?
— Раиса Степановна! А почему нельзя тонуть только неделю? А через неделю можно?
— Через неделю можно. Я буду в отпуске. Так что сможете делать всё, что захотите. Хотите — тоните, а хотите — в космос летите. А завтра поедете на обследование в больницу. Я сейчас выпишу направление. От физкультуры вас освобождать не надо. учебный год уже закончился, но…
Она задумалась, постукивая шариковой ручкой по толу…
— Записку об освобождении от физических нагрузок я вам всё-таки напишу. Вас там вроде бы в пионерлагерь отправлять планировали?
— Мы уже не пионеры, Раиса Степановна.
Медсестра посмотрела в медкарту.
— Четырнадцать вам исполнится только второго августа. Так что вы пока ещё и не вышли из пионерского возраста. Так что светит вам пионерлагерь, как минимум на две смены… А может и на три…
На меня тут же нахлынули воспоминания о прошлом лете в пионерлагере. На нас, на детдомовских смотрели. Как на прокажённых. А мы приличных детишек за это периодически били. С этим было проще. Домашние дети чаще всего каждый сам за себя, а мы все вместе. Там в лагере и рыжий был всегда на нашей стороне. Но это было в прошлом году. В этом учебном году многое поменялось. Кстати, рыжего завали Андреем. И он был на год старше всех в нашем классе. На второй год его оставили один раз, во втором классе. А потом каждый год тянули за уши переводя из класса в класс. Если мы с братом учились средне, то Андрей вообще был валенком. С двойки на тройку еле-еле переползал… Зато гонору у него было больше чем росту. А по росту он был выше всех в классе… Но это пока… После поглядим, у кого косая сажень в плечах шире.
Лично я планировал всерьёз заняться спортом. Не для рекордов и медалей… В большой спорт лезть не хочу. Но для себя буду… И Лёшка будет… Я это знаю…
Ну а вечером нас решили проучить… Спросите: Кто? А слабо угадать с трёх раз? Правильно! Рыжий с компанией. Но он обломался по полной, когда я ему и его шестёркам с порога кинул предъяву…
— Слышь, убогие! Кто нас с братом сдал завучу?
— Ты, чё, попутал? — попытался наехать на меня рыжий.
— Нас там на пруду было пятеро. Мы с братом и вас трое. Когда мы вернулись, она уже знала, что Лёха тонул, а я его спас. Кто ей это нашептал, а? И не ты ли сегодня моего брата чуть не убил, столкнув с плота? Чё молчишь, козёл?
Рыжий не мог стерпеть такое и бросился на меня с кулаками. Но не рассчитал, что Лёха стоит чуть правее меня… Брат влепил ему прямой в челюсть, и Андрюшку, как подкосило. Закатив глаза, он упал на пол… Всё… Начинайте считать! Девять… Аут! Нокаут!
— Ну, что? Кто следующий? — грозно спросил я двоих оставшихся. — Или это не он, а кто-то из вас нас Нелли заложил?
— Нет. Это он! — тут же сдали главаря бывшие шестёрки.
— То есть этот придурок, корчил из себя авторитетного пацана, а сам стучал на нас?
— Да! Да! — подтвердили холуи.
— Если к нам с братом ещё кто-нибудь полезет, порешу на хрен! Уберите с прохода эту падаль! — я пнул ногой под рёбра поверженного противника.
— А не круто мы его нагнули? — спросил меня в полголоса Лёшка после отбоя.
— Заслужил…
— Загнанная в угол крыса и на кота бросается. А от этого крысёныша можно и не таких подлянок ожидать. Для него же понятия о чести — звук пустой. Может, его это?… Списать в утиль?
— Лёха! Ты завязывай с этим! Тебе дай волю, ты половину района на ноль помножишь… Мы же порядочные люди. Думать надо о том, как мы будем жить дальше… А сразу с ходу загреметь за решётку — дело не хитрое. Это же, как два пальца об асфальт…
— Но опасаться его стоит всё-таки…
— Это правильно. Опасаться надо начинать уже с сегодняшнего дня… Как думаешь. Не захочет он тебя или меня ночью заточкой пырнуть?
— Ну, не совсем же он дебил?
— А вдруг?
— Саня! А может я его типа того… Подушкой придушу и аля-улю…
— Во-первых: Тут полно глаз. А во-вторых: На кого подумают в первую очередь после сегодняшнего?…
— На нас, конечно… Ты прав, Саня! На все сто процентов прав. Я всё время забываю, что ты всю жизнь опером оттарабанил. А это уже профессиональная деформация. Практически психиатрически диагноз.
— На себя посмотри! Чуть что, сразу на ноль умножить. Давай спать! Не полезет он сегодня скорее всего. Его там эти двое еле откачали возле умывальников… Похоже, что ты ему что-то там повредил в голове.
— Да. Были бы мозги — было бы сотрясение. Ты спи. Саня! Я пока ещё посмотрю тут одним глазком…