В тот же день, после обеда, около 17 часов, Геббельс с женой и детьми покинули свою городскую квартиру. Они поехали на двух машинах; одну вел шофер Геббельса Pax, а другую - адъютант Гюнтер Швегерманн. Земмлер попрощался с ними у дверей дома, а потом отправился к месту своей службы. Геббельс поблагодарил его за сотрудничество и пожелал достойно исполнить свой воинский долг. Министр был спокоен, держался сухо, тогда как Магда и дети плакали. Земмлер постоял пару минут, проводив машины взглядом, пока они не скрылись из вида, и ушел.
Было последнее воскресенье апреля, и день прошел для семьи Геббельсов довольно спокойно. Сам глава семьи провел пару совещаний; продиктовал ежедневную запись в дневник и прочел в радиостудии приказ фюрера, объявлявший в Берлине военное положение. Во время записи шел непрерывный артиллерийский обстрел, и один снаряд разорвался совсем близко, заглушив несколько слов. Прослушивая пленку, Геббельс отметил, что приказ прозвучал эффектно на фоне артиллерийской канонады. Потом он принял доктора Винклера и поблагодарил его за многолетнюю работу. "Больше мы с вами не увидимся!" сказал он старику, взяв его за руку. Прощание со стенографистом Отте было более деловым. Ему он сказал, что пробудет в бункере не больше недели, пока к столице подойдет армия Венка, а потом вернется на поверхность, и посоветовал Отте держаться подальше от боев и беречь себя, "потому что скоро ему опять будет много работы".
Едва ли Геббельс верил в то, что действительно вернется из бункера живым, но все же у него всегда оставалась надежда на то, что западные союзники, столкнувшись с русскими, поссорятся с ними и вступят в союз с вермахтом, чтобы защитить мир от большевистской опасности.
Тем временем артиллерийский обстрел усиливался с каждым часом, так что оставаться в любом из домов по Герман Геринг-штрассе становилось опасно. Переселение в бункер казалось вполне оправданным. Окончательное подтверждение этому принесло неожиданное известие о том, что русские войска уже ворвались в предместья Берлина.
Как только Геббельс отбыл в бункер, все работники его министерства, вплоть до последней уборщицы, поспешили покинуть здание, как экипаж тонущего корабля, к тому же оставленного его капитаном. Большинство их уже давно подготовили и сложили вещи, так что уйти было для них делом одной минуты. Они стремились скорее освободиться и беспокоились только об одном: как бы их уход не оказался слишком запоздалым. Впрочем, те, кто входил в фольксштурм, должны были оставаться на местах.
Геббельс, прибыв в бункер, сразу же прошел к Гитлеру, уверив фюрера в своей готовности умереть вместе с ним.
Бункер имел два этажа. Верхний состоял из двенадцати небольших комнат, четыре из которых были отданы под кухню; все комнаты соединялись общим коридором, проходившим посередине, в котором обычно располагались обедающие. В заднем конце коридора находилась винтовая лестница, ведущая на нижний этаж, к комнатам Гитлера. Нижний этаж состоял из восемнадцати несколько более просторных комнат, тоже располагавшихся по обе стороны коридора, конец которого служил помещением для совещаний: он имел площадь всего около шести квадратных метров. Стены - серые, без всяких украшений. Обстановка состояла из длинной коричневой скамьи, большого стола для топографических карт и одного простого стула. Оба коридора довольно просторные, но комнатки маленькие, не больше вагонного купе или судовой каюты. Шесть таких комнат занимали Гитлер и Ева Браун; ещё пять были отданы под туалеты, кладовые и телефонный узел. Бункер имел два главных выхода: один вел в кухонные помещения рейхсканцелярии, а другой - в сад министерства иностранных дел. Существовал ещё запасной выход, ведущий из заднего конца коридора нижнего этажа в сад рейхсканцелярии.
Главными жильцами бункера были Гитлер, Ева Браун и Геббельс с женой и шестью детьми. Магда с детьми заняла четыре комнатки на верхнем этаже, а Геббельс поместился в одной комнате, находившейся напротив апартаментов фюрера. К прочим обитателям бункера относились адъютант Геббельса Гюнтер Швегерманн и доктор Людвиг Штумпфеггер, личный врач Гитлера, сменивший на этом посту профессора Морелла, отпущенного 22 апреля. Там жили ещё адъютант Гитлера, его камердинер, две секретарши и личный повар фюрера, готовивший ему вегетарианские блюда. Рядом находился ещё один бункер, который занимал Борман.
Со слов одного из дежурных офицеров известно, что комнатки, где жили жена и дети Геббельса, были роскошно отделаны и обставлены. Общее число солдат и офицеров СС, ординарцев, секретарей-стенографистов, официантов и кухонных работников, обслуживавших бункер и связанных с ним, не превышало 600-700 человек. Те, кто посещали бункер, всегда с облегчением покидали его душную атмосферу, выходя на свежий воздух.
В первые дни после переселения в бункере проходило много совещаний, туда приходили многочисленные посетители. Они теряли представление о времени, попадая в этот мрачный подземный мирок, залитый безжизненным искусственным светом. Гитлер и до этого спал немного, только в ранние утренние часы. Он появлялся к обеду, отдавал распоряжения, работал, диктовал, произносил речи - и так весь день, пока наверху не наступали вечер и ночь. В последние недели апреля русские армии полностью блокировали город, и в его восточных предместьях бушевали уличные бои. Связь между бункером и остальной Германией, куда ещё направлялись приказы и распоряжения, осуществлялась только с помощью небольших самолетов, садившихся и взлетавших с проспекта "Ост-Вест". Поэтому некоторые высокие посетители бункера, такие, как Шпеер, побывали там всего по одному разу.
Геббельс в эти последние дни оставался всего лишь тенью Гитлера. Люди, которые приходили и уходили, почти не имели с ним дела, решая все вопросы с фюрером. Ближайший помощник Геббельса, Науманн, не относился к штату Гитлера, так как был работником министерства пропаганды, майором вермахта и командиром дежурного батальона, т. е. чужим человеком в команде бункера. Единственным лицом, официально и непосредственно подчиненным Геббельсу, оставался его адъютант Гюнтер Швегерманн. Впрочем, Науманн, как старый и близкий друг семьи Геббельсов, часто с ними виделся и бывал у них в комнатах. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, как они живут, а потом рассказать об этом. Видно было, что Геббельс оказался свободным почти от всех своих обязанностей. Его министерство больше не работало, а оборона Берлина, насколько можно было понять, перешла под непосредственное руководство фюрера, хотя и он, похоже, уже не контролировал ситуацию. Поэтому Геббельс проводил большую часть дня со своими детьми. Он с ними играл и пытался по возможности облегчить им трудное и неестественное существование в бункере. Магда не покладая рук, трудилась над тем, чтобы одежда всех шестерых детей была чистой и исправной, тем более что при отъезде, в спешке, она взяла с собой совсем мало вещей. Никто не знал, сколько времени придется прожить в бункере; а тем временем пошел уже девятый день их пребывания там.
Магда держалась мужественно и это производило впечатление на окружающих. Один из сотрудников, остававшихся в бункере, Больдт писал: "Фрау Геббельс до самого конца не обнаруживала страха смерти. Она всегда выглядела элегантной и бодрой; легко поднималась по винтовой лестнице, перешагивая через ступеньку. Для каждого у неё находилась дружеская улыбка. Возможно, что эта изумительная сила характера поддерживалась в ней её фанатичной верой в Гитлера".
И Геббельс вел себя активно. Наблюдал за обитателями и посетителями бункера, он ежедневно делал записи в дневнике. Участвовал во всех совещаниях, проводившихся Гитлером, и общался с ним в неофициальной обстановке. Тот же свидетель, Больдт, встретив Геббельса на одном из совещаний, написал потом: "Этот маленький худой человек выглядит бледным и осунувшимся. Он в основном молчит, вопросы задает редко, только внимательно слушает объяснения по картам. В его глазах, горевших прежде фанатичным блеском, затаилось выражение невыносимой боли".
Последней надеждой обитателей бункера была 12-я армия генерала Венка, которой предстояло начать 22 апреля операцию деблокирования, прорываясь в Берлин с юго-запада. Гитлер специально отправил Кейтеля в штаб 12-й армии, чтобы он ускорил проведение этой операции. Сам он окончательно решил не уезжать на юг, о чем и сказал Гиммлеру, прибывшему из "Хоэнлихена", но своим приближенным разрешил покинуть Берлин - всем, кто этого хотел. Это был последний шанс спастись, которым воспользовались многие.
Геринг потребовал от Гитлера передачи ему всей власчти, а Гиммлер встретился на севере Германии со шведским послом, графом Бернадоттом, и уполномочил его просить западных союзников принять капитуляцию германской армии.
В это же время Гитлера посетил в бункере Шпеер с прощальным визитом и признался фюреру, что намеренно не исполнил его приказ о полном уничтожении всех стратегически важных сооружений. Гитлер выслушал его признание с кривой усмешкой. Он был необычно спокоен и объяснил Шпееру, что окончательно решил застрелиться, и приказал, чтобы его тело сожгли, чтобы оно не досталось на потеху врагам. Геббельс сказал, что считает такое решение правильным, ибо добровольная смерть - единственный достойный выход для фюрера. Только Борман ещё пытался убедить фюрера изменить свое решение. Сам он не собирался умирать ради того, чтобы обрести ореол мученика: хотел жить, жить дальше. В это время русские танки уже проносились по улицам Берлина, и спастись можно было только по воздуху или же прорвавшись через позиции русских.
В тот же день произошло прощание с генералами Йодлем и Кейтелем. Вслед за ними незаметно улизнул Риббентроп, а Шпеер покинул бункер ранним утром 24 апреля.
С отлетом Ханны Райч, которая увозила раненого генерал-фельдмаршада Грейма, назначенного Гитлером вместо Геринга командующим люфтваффе, обитатели бункера воспользовались последней возможностью передать письма во внешний мир. Магда Геббельс послала письмо своему старшему сыну Гаральду Квандту, находившемуся в плену. Письмо сохранилось. Оно имеет пометку: "Написано 28 апреля 1945 года в бункере фюрера". В письме говорилось следующее:
"Мой дорогой сын! Мы уже шесть дней живем здесь, в этом бункере. Здесь все мы: твой папа, пять твоих маленьких сестренок и братишка и я, закончим свою жизнь как национал-социалисты, единственно возможным и достойным способом. Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо. Может быть, все же найдется добрая душа, которая передаст тебе мой последний привет. Ты должен знать, что я здесь осталась против воли твоего папы, и фюрер ещё в прошлое воскресенье предлагал мне помощь, чтобы выбраться отсюда. Ты меня знаешь, ведь мы - одна кровь! У меня не было сомнений. Наша идея для меня все: все прекрасное, доброе и благородное, что у меня было в жизни. Мир, который настанет после ухода фюрера и национал-социализма, не стоит того, чтобы в нем жить; поэтому, уходя из жизни, я возьму с собой и детей. Им будет плохо в той жизни, которая настанет после нас; поэтому милостивый Бог простит меня за то, что я сама дам им избавление. Ты же должен жить, и я прошу тебя только об одном; никогда не забывай, что ты - немец; не совершай поступков, противных твоей чести, и не делай ничего такого, что бросило бы тень на нашу смерть. Дети ведут себя чудесно! Они обходятся без всякой помощи в этих странных обстоятельствах. Сами укладываются спать, сами умываются, сами кушают - и все без плача и хныканья. Бывает, что снаряды рвутся прямо над бункером, и тогда старшие прикрывают собой младших, и их присутствие здесь - это милость Божия, хотя бы потому, что их смех, который иногда звучит, ободряет нашего фюрера. Вчера вечером фюрер снял свой золотой партийный значок и прикрепил мне на платье; я была счастлива и горда. Дай Бог, чтобы у меня хватило сил совершить свой последний и самый тяжкий долг. У нас теперь только одна цель: быть верными фюреру и умереть вместе с ним; ведь то, что мы можем окончить жизнь рядом с ним, - это милость судьбы, которой ни в коем случае нельзя пренебречь!
Гаральд, милый, я хочу передать тебе самое ценное из того, чему научила меня жизнь: будь верен себе, будь верен людям и будь верен своей стране - как бы не препятствовали тебе обстоятельства! Заканчиваю; этот лист дописан, а новый начинать тяжело; не знаю, что ещё сказать; хотя я хотела бы отдать тебе всю свою любовь и все свои силы и забрать у тебя всю печаль о нашей гибели. Держись достойно, постарайся вспоминать о нас с гордостью и радостью. Каждый человек должен когда-то умереть, и кто знает, что лучше: жить недолго, но достойно и умереть мужественно или терпеть долгие дни позора и унижений!
Ну все, надо отдавать письмо: его увезет с собой Ханна Райч, она отсюда улетает. Я обнимаю тебя - искренне, от всего сердца, со всей материнской любовью! Мой милый сын, живи для Германии! Твоя мама".
Партийный значок, о котором писала Магда, был сделан из чистого золота. Вскоре после того, как Гитлер передал его ей, её встретил Науманн, вспоминавший потом, что она выглядела совершенно счастливой: на короткое время она забыла о том, какое страшное дело ей предстояло вскоре совершить.
Геббельс тоже воспользовался этой последней возможностью послать письмо своему сыну Зигфриду от одноногой любовницы.
В письме говорилось:
"Милый Зигфрид! Мы сидим взаперти в бункере фюрера, неподалеку от рейхсканцелярии, и боремся за свою жизнь и честь. Одному Богу известно, когда кончится эта битва. Я же знаю одно: живой или мертвый, я не покину этого бункера, не сохранив своей чести и славы. Думаю, что мы с тобой вряд ли ещё увидимся, так что это, наверное, последние строчки, которые от меня получишь.
Живи во благо, мой сын! Встретимся ли мы ещё - не знаю, все в руках Божьих! Если этому не суждено сбыться, то помни с гордостью о своем отце, который и перед лицом невзгод остался верным фюреру, его чистым и святым делам. Желаю всего наилучшего, с приветом от всего сердца. Твой отец".
Когда письмо было уже написано, Геббельс получил известие о гибели под русскими бомбами фрау Эльзы и своего сына Зигфрида. Тогда он решил письмо переписать и направить его на имя своего пасынка, сына Магды от первого брака. Письмо теперь начиналось: "Милый Гарольд!.."
Пришло известие об убийстве Муссолини и его любовницы и о том, что толпа, надругалась над их трупами. Прослушав сообщение о позорном конце дуче, Геббельс сказал Науманну: "Вот ещё одно свидетельство того, что не стоит, ни при каких обстоятельствах, попадать живым в руки врагов. В связи с этим я припоминаю, что фюрер как-то сказал, что в случае захвата в плен таких деятелей, как Черчилль и Сталин, им должно быть гарантировано почетное обращение. Вот каковы мы, немцы: мы лучше тех, кто называет нас "варварами"!"
Незаметно наступило утро 30 апреля.
После обеда, вскоре после 15 часов, все услышали выстрел, резко прозвучавший в тесном пространстве бункера. Гитлер пустил пулю себе в рот.
Смерть Гитлера означала полную перемену обстановки в бункере. Первым её следствием было то, что Борман, вся власть которого служила до сих пор продолжением власти фюрера, теперь как бы вышел из тени и превратился в одну из ключевых фигур. Впрочем, для Геббельса, ставшего рейхсканцлером, он, напротив, утратил теперь всякий авторитет, тем более что между ними и раньше не было никакой дружбы. К тому же Геббельс быстро понял, что Борман, как и все остальные, занят только одной мыслью - о том, как бы побыстрее скрыться из бункера. Борман отправил Деницу телеграмму, извещавшую, что тот стал преемником Гитлера, но о смерти фюрера не упомянул. В ответ Дениц телеграфировал Гитлеру о своем согласии и поклялся ему в полной верности.
Ночью 30 апреля Геббельс и Борман провели совещание, на котором решили, что в силу полученных от Гитлера высоких полномочий, должны теперь установить связь с маршалом Жуковым и добиться перемирия. После этого, как они полагали, Дениц будет вести переговоры. Русские сообщили, что готовы принять парламентера, и к ним был отправлен генерал Кребс с предложением о перемирии. Ответ Жукова пришел в середине дня: он требовал безоговорочной капитуляции всех обитателей бункера. Геббельс провел совещание, на котором требование Жукова признали неприемлемым.
Ультиматум, полученный от Жукова, определил все дальнейшие действия Геббельса.
1 мая после 15 часов Геббельс занялся семейными делами.
В последние пять часов, оставшихся им до смерти, Геббельс и Магда попрощались с друзьями, в том числе - с Науманном и Швагерманном. Науманн побыл с ними ещё некоторое время. Все остальные обитатели бункера готовились к прорыву через позиции русских войск, который они намеревались совершить ночью. Предполагалось с наступлением темноты попытаться пройти через фронт в нескольких местах, чтобы потом отправиться на юг или на запад. Швагерманн пришел к Геббельсу и рассказал ему о формировании групп прорыва. Группа под командованием Науманна должна была отправиться в 22 часа 30 минут. Она была одна из последних; все попытки прорыва следовало закончить до полуночи, потому что на этот час была назначена, по сообщению коменданта Берлина генерала Вейдлинга, сдача города русским. Геббельс дал Швагерманну свои последние указания. Он хотел, чтобы тела его и Магды были сожжены после смерти так же, как это было сделано с телами Гитлера и Евы. Швагерманн обещал. После этого Геббельс решил сделать своему адъютанту хороший прощальный подарок и вручил ему на память фото Гитлера в рамке, с собственноручной подписью фюрера, которое он подарил Геббельсу ещё в давние довоенные годы. Швагерманн вышел и распорядился собрать побольше топлива для погребального костра.
Большую часть оставшегося времени Геббельс потратил на то, чтобы сделать последние записи в дневнике. Эти страницы он писал с убеждением, что каждая строка будет иметь историческое значение. Всего получилось около шести тетрадных страниц, которые он передал Науманну, уже готовому немедленно отправиться в путь. Новоиспеченный рейхсканцлер не сказал в своих записях почти ничего нового. В основном это были жалобы: на то, что тотальная война начата слишком поздно; на западный мир, не желающий замечать угрозы большевизации всей Европы; на опрометчивые действия Черчилля и Рузвельта, разрушивших "национал-социалистическую Германию единственную державу, способную противостоять большевистской опасности".
Вечером за ужином Магда дала своим детям сильное снотворное и уложила в постель. После этого она дала им яд. Было около 20 часов 30 минут, когда Науманн (заместитель государственного секретаря в министерстве Геббельса), Швагерманн (адъютант Геббельса) и Pax (его личный шофер) увидели Геббельса и Магду, которые, взявшись за руки, выходили из своей комнаты. Лицо Магды покрывала смертельная бледность; она тяжело опиралась о руку мужа; Геббельс же был очень спокоен. Он обратился ко всем троим подчиненным: сначала к Науманну, а потом - к остальным, и поблагодарил их за верную службу. Его слова звучали ясно и подчеркнуто четко. Он даже попытался улыбнуться, объяснив, что они с Магдой решили избавить их от лишнего труда и самим подняться по лестнице, чтобы их тела не пришлось потом тащить наверх. Магда не смогла произнести ни слова, только протянула руку Науманну, которую тот молча поцеловал. Геббельс тоже замолчал и больше не говорил ничего. Он медленно снял перчатки, осторожно стянув их с пальцев, снова подал руку Магде, и оба стали медленно подниматься по лестнице. Науманн и остальные постояли внизу, провожая их взглядами, а потом, когда Магда и Геббельс скрылись из виду, тоже ступили на лестницу. Через некоторое время, показавшееся, по словам Науманна, невыносимо долгим, раздались выстрелы: сначала один, потом, сразу же - другой.
Науманн тоже носил в кармане ампулу с ядом мгновенного действия, которую ему вручил фюрер в благодарность за преданность; но он решил, что воспользуется ею только для того, чтобы избавиться от пыток и истязаний. Он хотел жить, потому что у него были жена и дети, о которых нужно было позаботиться. "Стоя на нижней ступени лестницы, - вспоминал Науманн, - я с беспокойством ощупал маленькую ампулу, спрятанную в нагрудном кармане. Я знал, что Магда должна была раскусить точно такую же ампулу перед тем, как её муж выстрелил ей в висок. Также должен был поступить и Геббельс: стреляя в себя (нажимая на курок), он должен был одновременно раскусить ампулу.
После того, как прозвучали выстрелы, Науманн должен был действовать быстро, чтобы успеть подготовить свою группу к прорыву. Швагерманн пошел наверх, выполнять последний приказ своего начальника. Рядом с телом Геббельса он нашел медальон, выпавший из кармана френча, в котором оказались светлые женские волосы. Это были волосы Риты, о ней вспомнил Геббельс в последнюю минуту своей жизни.
Швагерманн облил тела бензином и подождал, пока пламя разгорится. Но времени уже не было; как только пламя охватило тела, он бросился вниз, в бункер.
Было около 9-ти часов вечера 1 мая. Перед смертью Геббельс распорядился взорвать бункер, когда все его покинут, и Швагерманн попытался исполнить его приказ, но едва не погиб под обстрелом, сметавшим все с лица земли и бросил эту затею. Тем временем пламя едва лизало обгорелые тела Йозефа и Магды, а потом, придавленное легким туманом свежей весенней ночи, постепенно потухло совсем.
Рано утром пришли русские военные. Они осторожно спустились в бункер с автоматами наготове и тщательно обыскали его, заглядывая во все комнаты и не находя ничего, кроме мусора и мертвых тел. Потом они поднялись по лестнице в сад рейхсканцелярии и увидели там, в воронке от взрыва, труп Йозефа Геббельса. Одна его рука, обугленная и скрюченная, была поднята вверх, как будто приветствуя победителей.
Солдаты не тронули тела и не стали их хоронить, пока не прибыли специалисты по опознанию. Они привезли с собой Фриче, который перед этим без особых приключений попал в плен, и ему пришлось принять участие в неприятной процедуре идентификации трупов. Сделали фотографии - последние в карьере этого человека, запечатленного при жизни на бесчисленном множестве снимков. Эти последние изображения Геббельса выглядят ужасно.
Потом трупы Геббельса и его жены закопали в изрытую и перепаханную взрывами землю завоеванного города. Ни один человек не может теперь сказать, где лежат их тела.
3. Муссолини
РОЖДЕННЫЙ ДЛЯ НАСИЛИЯ
Бенито Муссолини прославился не только тем, что был дуче - вождем итальянских фашистов, но и как любитель насиловать женщин.
Будучи подростком, он изнасиловал бедную девушку Вирджинию. Отнюдь не проститутку, а просто "бедную", как он писал в своей автобиографии. "Но она имела приятный цвет лица, - продолжал Муссолини, - и была довольно хорошенькой... Однажды я поднялся с нею наверх, бросил её на пол за дверью, и она стала моей. Девица поднялась с пола, плача и оскорбляя меня в промежутках между всхлипываниями. Она заявила, что я её обесчестил. Возможно, так оно и было. Но что это за честь?"
Муссолини родился 29 июля 1883 года в Варнано-дей-Коста, старой деревушке, лежащей на вершине холма, в селении Довиа близ местечка Предаппио. Он появился на свет в два часа дня в воскресенье.