Заметив приближающихся людей, Барраку вылез из машины и вместе с Фальмейером и Бирцером направился, чтобы выяснить, в чем дело. Используя Хоффмана как переводчика, один из партизан, капитан 52-й бригады имени Гарибальди, Давиде Барбьери объяснил немецким офицерам, что во избежание ненужного кровопролития он разрешает немцам беспрепятственно миновать заграждение. Но, продолжал Барбьери, ему дан приказ задерживать всех фашистов. Фальмейер возмутился и попросил сообщить о случившемся кому-нибудь из партизанских командиров. Барбьери заверил, что и в этом случае ответ будет тот же, но если господину офицеру будет угодно переговорить с командиром лично, то он сможет сопроводить его в штаб партизан, расположенный в Морбеньо.
На самом деле капитан пытался выиграть время. Фактически у партизан не было шансов одолеть немцев, случись серьезная стычка. В отличие от хорошо вооруженного противника, у большинства партизан были лишь охотничьи ружья. Затяжка переговоров на час или два дала бы им возможность подтянуть дополнительные силы. Со своей стороны, немцам тоже не хотелось сражаться. Для них война в Италии уже закончилась, и они помышляли только о возвращении домой.
Услышав звуки выстрелов, местный священник, дон Маинетти, вышел из церкви и направился к месту событий. Один из немцев, бывший в мирное время протестантским пастором, подошел к нему и обратился на латинском языке с просьбой во имя христианского милосердия содействовать беспрепятственному прохождению колонны.
"Есть ли среди вас итальянцы?" - спросил его священник.
Солдат не знал, что ответить, но ему на выручку пришел один из немецких офицеров, который дал дону Маинетти слово чести, что итальянцев среди них нет. Священник ответил, что постарается сделать все, что в его силах. Но когда он уже готов был уйти, к священнику подошел солдат, католик из Австрии, получивший образование в Падуе. Он прошептал ему на ухо по-итальянски: "Итальянцы есть. Не верьте офицеру. Пусть проверят грузовики".
Священник направился по горной тропинке к командному пункту партизан. Но когда он добрался до него, ему сказали, что о происшедшем уже проинформировали штаб в Морбеньо, и до получения приказа ничего нельзя предпринимать.
В восемь часов утра Фальмейер отправился в Морбеньо. Он вернулся в Муссо только в два часа дня. Во время его отсутствия находившиеся в колонне итальянцы буквально сходили с ума от волнения. Паволини предложил прорываться с боем, кто-то советовал развернуться и попытаться объехать препятствие по другой дороге, большинство же считало полным безумием предпринимать что-либо до возвращения Фальмейера. Но время шло, а немецкий офицер все не возвращался. Поэтому кое-кто из фашистов решил предпринять собственные шаги для спасения, прибегнув к помощи местного священника.
Дон Маинетти только что вернулся домой и собирался поесть, как вдруг появился человек и представился: "Меня зовут Бомбаччи. Я готов сдаться партизанам. Помогите мне, святой отец!"
Позднее на допросе Бомбаччи признался, что перестал доверять Муссолини. Как и штурмфюрер Бирцер он подозревал, что тот планирует побег в Швейцарию вместе с Петаччи и, лишь убедившись в невозможности перейти границу, решил добраться до Вальтеллины. Некоторые из сторонников дуче разделяли эту точку зрения, поэтому вскоре последовали его примеру. Об этом Маинетти рассказал позднее своему епископу.
"В моей столовой, - продолжал свой рассказ священник, - собрались министры правительства Муссолини: Дзербино, Аугусто Ливерани, Фернандо Медзасома, нервно протиравший свои очки и Руджеро Романо вместе со своим пятнадцатилетним сыном Константино... Полдень миновал. Я распорядился накормить беглецов супом. Партизаны прибыли ко мне в дом под командой капитана Барбьери. Тот все допытывается, не скрывается ли в одном из грузовиков Муссолини. На это Романо отвечает, что он был с ними в Менаджо, но с тех пор дуче никто не видел. Однако Бомбаччи, подойдя к моей сестре сказал: "Он с нами. Было бы несправедливо, если бы он сумел скрыться".
Да, Муссолини пытался сделать это. Он сидел в броневике, просматривал документы, временами прислушиваясь к сообщениям по радио. В одном из них говорилось о том, что дуче якобы арестован в городе, расположенном недалеко от Муссо. Эта новость возродила в нем некоторую надежду на спасение. Елена Курти Куччиати рассказывала, что дуче спокойно сидел в машине, дожидаясь возвращения Фальмейера. Вдруг за окном мелькнула невысокая фигура в синем комбинезоне и шлеме летчика на голове. Елена сначала подумала, что это какой-то мальчик и весьма удивилась, чтобы он мог здесь делать. Но когда незнакомец снял шлем, то его длинные черные волосы рассыпались по плечам. Все тут же узнали Кларетту Петаччи по её "прекрасным светлым глазам". Выражение лица любовницы Муссолини было тревожным.
Дуче ласково заговорил с ней низким голосом, пытаясь успокоить. В этот момент появился Фальмейер. Он подошел к бронемашине и сообщил, что ему не удалось договориться о пропуске итальянцев, но все немецкие машины получили разрешение на проезд при условии, что по прибытии в Донго немцы представят их партизанам для осмотра, чтобы те убедились, нет ли там фашистов.
Бирцер тотчас предложил Муссолини надеть немецкую форму и сесть в один из грузовиков, смешавшись с солдатами. Переводя эти слова на итальянский язык, Муссолини сказал: "Он говорит, что я тоже могу проскочить, замаскировавшись под немца".
"Давай, дуче, - тотчас воскликнула Кларетта, - давай же, спасайся". Ее лицо было в слезах.
Но Муссолини не двинулся с места. Он заподозрил Фальмейера в сговоре с партизанами: немец мог получить свободу передвижения для себя и своих солдат в обмен на дуче.
"Я опасаюсь, штурмфюрер, - сказал он, обращаясь к Бирцеру, - что нас предали".
"Нет, дуче. Скорее наденьте шинель и каску и спрячьтесь в одном из грузовиков. Их будут обыскивать, но все же это единственная надежда".
"Ладно. Но помните, что вам приказали защищать меня".
"Конечно, дуче".
Бирцер ушел, чтобы отделить немцев от итальянцев. Когда он вернулся, то застал Муссолини ещё в броневике. Кларетта Петаччи сидела на крыше машины и громко рыдала.
"Штурмфюрер, - гневно сказал Муссолини, когда Бирцер приблизился, если вы не можете спасти моих министров, я отказываюсь ехать".
"Но, дуче, это невозможно. Условия соглашения уже подписаны. Итальянцы должны остаться здесь".
"По крайней мере моя подруга поедет со мной".
"Это тоже невозможно".
Муссолини остался неподвижным. На его лице застыла упрямая гримаса. Бирцер отошел, чтобы подогнать грузовик, в котором должен был укрыться дуче. Сразу же бронемашину окружили сподвижники Муссолини и стали уговаривать его изменить свое решение. Когда Бирцер подъехал и крикнул: "Дуче, это ваш последний шанс", Муссолини молча вылез из машины, взял немецкую каску и шинель и при помощи Каррадори взобрался в кузов.
Когда машины тронулись, Кларетта, обезумев от горя, бросилась вслед за своим любовником. Она пыталась вскочить в один из грузовиков, и Бирцеру стоило немалых усилий оторвать её от борта машины.
Итак, Муссолини отправился в Донго один. Партизаны были предупреждены о том, что он находится среди немцев. Об этом им сообщил некий велосипедист, увидевший Муссолини в бронемашине, а также отец Маинетти. Поэтому они дожидались его на городской площади.
СМЕРТЬ ВМЕСТЕ С ЛЮБОВНИЦЕЙ
Было около трех часов дня, когда колонна немецких грузовиков отправилась в Донго. В одном из кузовов скрючился Муссолини. Партизаны позволили только одной итальянской машине проследовать с немцами: с дипломатическими номерами и испанским флажком на капоте.
Как только немцы уехали, партизаны осторожно подкрались к оставшимся машинам, чтобы арестовать министров и других официальных лиц, которые остались на дороге. Многие сдались без сопротивления, но те, кто укрылись в бронемашине, были готовы сражаться.
Когда немецкие грузовики тронулись, Барраку с побелевшим лицом вскочил ногами на сиденье водителя и закричал во всю глотку проезжавшим мимо немцам: "Трусы! Предатели!". Потом он вскочил в броневик, и тяжелая машина с трудом развернулась на узкой дороге. Однако скрыться не удалось: партизаны открыли по машине огонь, а один из них бросил под колеса гранату. В течение нескольких секунд из броневика раздавались ответные выстрелы, а потом из люка сначала показался лоскут белой ткани, а вслед за ним из машины выскочил Паволини и бросился вниз к озеру, крича на ходу остальным, чтобы те следовали за ним и выбрасывали все в воду. К нему присоединился Каррадори с пачками документов в руках. Оба бросились в воду и поплыли вдоль нависшего над водой берега, и их не стало видно.
Другим это не удалось. Казалинуово и Утимперге не успели пробежать и нескольких метров, как были схвачены, а Барраку ранили в ногу. Примерно через час Каррадори и Паволини вытащили из воды. Они пытались сопротивляться и в завязавшейся схватке были ранены. После ареста их отправили в Донго.
К тому времени Муссолини уже прибыл туда. Начался осмотр машин. В сопровождении Фальмейера партизаны обыскали первый грузовик, но ничего подозрительного в нем не обнаружили, так же как и в следующем. Однако в одном из грузовиков партизан Джузеппе Негри, бывший когда-то моряком, обнаружил немецкого солдата, либо пьяного, либо уснувшего. Он сидел на корточках позади двух канистр с бензином в шинели капрала противовоздушных сил с каской на голове. . По свидетельству другого партизана (одного из десяти, которые позднее претендовали на то, что первыми обнаружили Муссолини), на глазах у солдата были большие черные очки. Негри не стал затруднять себя осмотром других машин. Он попросил сержанта таможенной службы подсадить его, взобрался в кузов и внимательно осмотрел человека, который, скрючившись, втянул голову в себя плечи. Джузеппе обратил внимание на пулемет, стоявший между ног солдата. Когда сидевшие рядом немецкие солдаты стали уверять его, что это их пьяный товарищ, он сделал вид, что поверил им. Негри соскочил с кузова и помчался разыскивать заместителя политкомиссара партизанской бригады Урбано Ладзаро.
"Скорей сюда, - закричал он, увидев Ладзаро, - мне кажется, я нашел его".
Ладзаро подбежал к грузовику и взобрался в кузов. Он проложил себе путь среди немцев и увидел в центре кузова сидящую на корточках фигуру в капральской шинели. "Вы итальянец?" - спросил Ладзаро. После небольшой паузы Муссолини поднял глаза и четко произнес: "Да, итальянец".
"Экселенца! - ошеломленно воскликнул Ладзаро (неожиданный ответ Муссолини и прямой взгляд сбили его с толку, поэтому почтительное обращение сорвалось с его языка), - это вы!"
Ничего не выражающее лицо Муссолини приняло пепельный оттенок. На бледных щеках явственно проступала щетина; белки глаз, отдавали желтизной, а в самих глазах читалась смертельная усталость, но никак не страх. Духовная смерть. Ему уже больше нечего было делать среди живых.
Он сказал немецким солдатам, чтобы они не вздумали рисковать жизнью ради его спасения, и сам не предпринял ни малейшей попытки использовать пулемет. При помощи Ладзаро он спрыгнул с грузовика и не оказал сопротивления, когда у него вырвали из рук оружие и сняли с головы каску. Как только новость об аресте Муссолини достигла толпы на площади, раздались радостные возгласы.
"Есть ли у вас другое оружие?" - обратился к нему с вопросом Ладзаро, и так как Муссолини не ответил, обыскал его и вынул из кармана заряженный револьвер. И на сей раз Муссолини никак не отреагировал. Один из партизан схватил два кожаных портфеля с документами. Заметив это, Муссолини повернулся и резко произнес: "Поосторожнее! В этих портфелях секретные документы огромной важности как для истории, так и для будущего Италии".
Эта вспышка эмоций оказалась единственной. Дуче выглядел опустошенным, разбитым, старым и больным. Его повели через площадь к мэрии - красивому, но запущенному зданию, расположенному под нависающими склонами Монте Бреньяно. По пути Ладзаро сказал Муссолини: "Не беспокойтесь. Мы не причиним вам вреда".
Мэр городка, доктор Джузеппе Рубини, также старался утешить Муссолини: "Не волнуйтесь. Все будет хорошо".
"Я знаю, что здешние жители - люди добросердечные", - заискивающе и снисходительно ответил он.
Его провели в кабинет мэра и усадили в кресло. Партизаны, среди которых были и местные жители, обступили Муссолини со всех сторон и стали задавать вопросы. Он отвечал на них то пренебрежительно, то с чувством оскорбленного достоинства или нарочитой вежливостью, а иногда с неискренним желанием понравиться публике.
"Почему вы изменили делу социализма?"
"Я не изменял социализму. Социализм сам себе изменил".
"За что вы убили Матеотти?"
"Я не имею к этому никакого отношения".
"Почему вы напали на Францию исподтишка?"
"Потребуется много времени, чтобы объяснить, почему Италия вступила в войну".