Иначе думают те, кто её знал, любил или ненавидел. Эрнст Ханфштенгль (Путци) описывает вечер в апартаментах Йозефа и Магды Геббельсов, когда Лени впервые встретила фюрера. Вот портрет актрисы, увиденной глазами писателя: "Она была чрезвычайно живой и привлекательной женщиной, поэтому ей не стоило особых трудов убедить Геббельса и Гитлера отправиться к ней в студию после обеда". Разумеется, пригласили и Путци. "Вечеринка только началась. Для Геббельсов в приглашении Лени не было ничего нового - они и раньше много раз знакомили Гитлера с той же целью - женить и приобрести наследника его "трону", но пока без желаемого результата. Лени, - пишет Путци, - была ещё одной стрелой, направленной в эту цель".
Чтобы Лени могла развернуться, Геббельсы присоединились к Ханфштенглю, котороый импровизировал на фортепьяно. Они склонились над инструментом, повернувшись спиной к парочке, уютно устроившейся на комфортабельной софе. Гитлер впал в панику. "Уголком глаза, - продолжал наблюдательный Путци, - я мог видеть, как он для виду изучает корешки томов в её книжном шкафу". Тем временем молодая женщина делала все, что было в её силах, чтобы завоевать интерес могущественного человека. "Рифеншталь, несомненно, задала ему работенку. Всякий раз, когда я оглядывался назад, она танцевала под мою музыку рядом с ним, устраивая настоящую выставку дамских прелестей". Нетрудно вообразить, как Лени оценивала эти наблюдения Путци "краешком глаза". Не было это тайной и для самого джентльмена. "Я усмехнулся и посмотрел Геббельсам в глаза, как бы говоря им, что если это не сумеет Рифеншталь, то не сможет никто, а нам следует удалиться". Опытный в амурных делах Йозеф и не менее искушенная в любви Магда без труда поняли намек. Последовали необходимые извинения ("Завтра очень занятой день"), сказано "адье" счастливчику Адольфу, и трио оставило Гитлера в соблазнительных коготках немецкой Лени.
После этого вечера Лени добилась исключительных привилегий от Гитлера для своей кинематографической деятельности. Скорее всего при этом были пущены такие безотказно действующие на Адольфа средства, как танец в необременительных одеждах, а точнее, вообще без оных.
В 1932 году Лени снималась в одном из своих ранних фильмов "СОС-айсберг" и должна была вместе со съемочной группой ехать на Балеарские острова. Именно в этом году произошла встреча Лени и Адольфа. Вся команда, снимавшая фильм, ждала в условленном месте свою звезду. Когда Лени так и не появилась, началась тихая паника. Ее отсутствие продолжалось несколько дней. Никто не имел ни малейшего представления о том, где она может быть. Наконец, когда напряжение достигло предела, зазвонил телефон, и чей-то голос официальным тоном информировал продюсера, что личный аэроплан господина Гитлера только что произвел посадку. Фройляйн Рифеншталь сошла с борта машины и вскоре будет с ними. Лени гостила на вилле фюрера поблизости от Нюрнберга. Она вошла в коридор отеля с гигантским букетом цветов. Ее глаза блуждали где-то далеко, все существо преобразилось. Она хотела, чтобы все знали, что она только что пережила.
Лени имела многочисленных любовников. Она жила в вихре путешествий, танцев, киносъемок и любовных афер. Незадолго до начала нацистской революции Лени вернулась в Берлин для продолжительного сожительства с очередной зазнобой, евреем-продюсером. Они сняли квартиру в Западном секторе и роскошно обставили её.
Лени считалась фавориткой Гитлера, и заботливо сохраняла свой завораживающий имидж. Она создала для себя хорошую роль застенчивой, робкой и альтруистичной особы, которая вся сжимается от грубых прикосновений реальности. Масса людей попалась на эту удочку.
Гитлер готов был принять её в любое время. Он подарил ей виллу в Далеме. Лени не скрывала восторга перед этим необычным человеком. Для неё он был "величайшим из живущих ныне людей", она была "ошеломлена им". Анни Винтер, старая и наблюдательная экономка Гитлера, знавшая много его интимных секретов, была убеждена, что её дорогой хозяин и Лени Рифеншталь любовники: "Лени страстно любила Гитлера. Она говорила мне, что он - её величайшая любовь и она была бы счастлива остаться с ним хотя бы в дружеских отношениях, но Гитлер её не хочет".
Как-то Лени послала следующую телеграмму фюреру в благодарность за присланные цветы:
"Пожелание счастья, которое посылает мне мой фюрер, может исполниться. Поэтому мое сердце преисполнено благодарностью. Сегодня я держу в обеих руках розы, которые так же алы, как горы вокруг меня в ласке последних лучей солнца. Я смотрю на розовый сад, его светящиеся башни и стены, гляжу на красные цветы и знаю только, что я невыразимо счастлива
Ваша Лени Рифеншталь".
Лени считалась одной из самых шикарных женщин Германии. Она была независимой красавицей, которой восхищались мужчины. Близкую приближенную Гитлера не порабощала его воля. Во многих отношениях Рифеншталь сохраняла независимость и свободу суждения. Она была самоуверенна, решительна, пряма и не разрешала мужчинам доминировать над собой.
Имя Лени постоянно соединяли с именами многих мужчин. Откровенно-чувственная красота и какой-то особый, но безошибочно ощущаемый магнетизм пола, экстравагантная и эксцентричная личность, открытость и чарующее бесстрашие перед жизнью привлекали к Рифеншталь множество поклонников. Объектом домогательства её делали и статус суперзвезды немецкого кинематографа, и слава директора многих фильмов, и высокий престиж близкого доверенного лица "вождя немецкого народа".
В 1944 г., когда полуневменяемый от болезни и лечения Гитлер потерял её из виду, Рифеншталь вышла замуж за майора немецкой армии Петера Якоба. Через два года он её бросил, влюбившись в актрису Эллен Шварс. Были и другие увлечения. Наивно предполагать, что любовные дела Лени Рифеншталь уникальное явление в интимном кружке фюрера. Геббельса знали, как "романтика", успешно компенсировавшего свой физический недостаток и связанный с ним комплекс тем, что он соблазнял столько женщин, сколько мог; список его успехов и побед был чрезвычайно длинным. Для этого Геббельс имел все возможности, так как, помимо своей султанской должности, вращался в светских кругах, где женщины охотились на него, стремясь повысить свой престиж и получить протекцию. Что касается актрис, то многие из них старались получить через него свои роли, так что почти каждая из них либо подозревалась, либо находилась в связи Геббельсом. Кроме, разумеется, Лени Рифеншталь, имя которой никогда с ним не связывали. Ее особым другом, как говорили, был Адольф Гитлер. Она проводила много времени в его обществе в Берлине, Мюнхене и других городах. Именно её он выбирал для съемок своих наиболее важных фильмов. Сохранилась стопка фотографий, где она стоит рядом с Адольфом Гитлером, Йозефом Геббельсом, Юлиусом Штрайхером, Мартином Борманом, Генрихом Гиммлером и Хансом Франком.
Она явно обожала своего фюрера, что бы ни говорила потом, после проигранной им войны. И ему она нравилась. Гитлер признавался Отто Скорцени: "Лени Рифеншталь - великая актриса, важная женщина для Германии. В ней есть что-то чарующее. Она обладает холодной чувственностью, которая меня так привлекает. Она - наиболее честолюбивая из женщин, которых я когда-либо знал".
Адольф Гитлер защищал доброе имя Лени. Так, когда Герман Геринг позволил себе в присутствии Гитлера после просмотра одного из её эпических горных фильмов двусмысленное замечание по адресу Рифеншталь ("Она - трещина рейха"), Фюрер пришел в неописуемую ярость. "Гитлер был очень увлечен Лени Рифеншталь, - вспоминал капитан Отто Вагнер, - и никто не мог позволить себе подшутить над ней в его присутствии без того, чтобы не получить резкий отпор".
ЛЮБОВНЫЕ ЭПИЗОДЫ
Ежедневно Гитлер получал огромное количество записок откровенного, иногда даже неприличного содержания. Со всех концов Германии ему слали вышитые (часто свастикой) подушки, к которым обычно прилагались фотографии. Во время публичных выступлений Гитлера женщины рыдали от восторга и со всех сторон протягивали к нему руки, надеясь на чудо, - случайное рукопожатие "величайшего из немцев". Молоденькие девушки 15-16 лет бросались под машины, чтобы получить травму и удостоиться прикосновения обожаемого вождя.
Гитлер, несомненно, тяготел к флирту и испытывал слабость к красавицам, которых ласково именовал "моя маленькая графиня" или "моя принцесса". Возможно, он вполне мог отдаваться и предварительным ласкам, но как только дело шло к нормальному финалу... что-то удерживало его от естественного развития событий. Едва ли можно сомневаться в крайне существенных аномалиях интимной жизни фюрера. Он принимал визиты дам: штурмбанфюрер СС Ханс Линге, его слуга, проставлял в таких случаях в графе "личное" своего ежедневника дату и два инициала... Этот удивительно хорошо вышколенный слуга одного господина - как его ни провоцировали со всех сторон - так и остался "с зашитым ртом", не раскрыв секретов своего хозяина. Однако жена адъютанта личной охраны фюрера фрау Вильма Шауб оказалась менее скромной и охотно цитировала даты и имена. С её слов, Адольф в 24 года ублажал еврейку Иоганну Ваксман, пробыв с ней целых три месяца, а в 25 лет познал, но не задержал возле себя Хелену Рокштайн.
Граф Галеаццо Чиано, министр иностранных дел фашистской Италии, писал в своем дневнике о Зигрид (Зиги) фон Лаппус как о признанной фаворитке фюрера. Она происходила из разорившейся мекленбургской знати, но её родители получили от Гитлера значительную финансовую поддержку. Зиги с Адольфом впервые встретились на водах в Хайлигендаме. Семнадцатилетняя девица поразила даже избалованного фюрера. Прослышав об этом, её кузина Виктория фон Диркзен (по прозвищу Тори) - будучи сама без ума от вождя привезла красавицу в Берлин, чтобы она "еще больше понравилась Гитлеру". Юная баронесса произвела фурор в свете и дипломатических кругах. Большой ценитель женщин, итальянский посол Дино Альфиери вспоминал: "У неё была дразнящая грудь, длинные ноги, самый крошечный ротик в мире, и она никогда не красилась. Свои светлые волосы Зиги носила в виде короны".
Фриц Видеманн, адъютант фюрера, вспоминает несколько эпизодов из этих отношений. Однажды по заданию Гитлера он принес Зиги 24 алые розы, когда она лежала в больнице. Другой раз Адольф пригласил её на чай и, заранее зная ответ, спросил:
- Почему, собственно, вы, баронесса, до сих пор не замужем?"
- Мой фюрер, вы же знаете! Вы очень хорошо знаете, почему.., - твердо ответила Зигрид фон Лаппус, одарив фюрера взглядом, который говорил все. Позже она уехала в Париж, где стала женой сына немецкого посла графа Иоганна фон Вельчека.
Особый резонанс приобрел и флирт Адольфа с Мартой Додд, дочерью посла США в Германии Уильяма Додда. Этот ученик Вудро Вильсона и декан исторического факультета Чикагского университета неудачно выступал в качестве представителя великой страны. Он даже плохо говорил по-немецки, хотя год проучился в Лейпциге. Зато его чрезвычайно хорошенькая дочь, учившаяся в одном из лучших колледжей Соединенных Штатов, очень любила жизнь. Кокетливая, легкомысленная и обворожительная, она очаровывала общество своими смелыми чарльстонами и суперкороткими (для того времени) платьями. Сначала Марту возмутило и заинтриговало прохладное отношение к ней фюрера, несмотря на то, что она вышла к нему полуодетой. На самом деле Марта попалась ему на глаза ещё в Байрейте, на одном из представлений его любимого "Парсифаля", и показалась похожей на Гели. Фюрер приказал пригласить её в Кайзерхоф, после чего стал с ней встречаться. Видели, как Пуцци Ханфштенгль зачастил в американское посольство, кое-кто начал поговаривать о немецко-американском сближении. Марта со своей стороны старалась вовсю. Она провозгласила, что испытывает пылкую страсть и в любовном томлении мечтает только об одном: почаще видеть своего фюрера. Увы, в романтические отношения вмешались спецслужбы, и разразился неизбежный скандал: внезапно Геринг добыл документы, из которых мир узнал, что веселая Марта Додд, так хорошо танцевавшая современные танцы, не только алкоголичка, наркоманка и преступница, но , что гораздо серьезнее, - агент НКВД.
Гитлер был испуган и шокирован. Он отказался встречатся с Мартой и бойкотировал её даже на крупных дипломатических приемах. Поговаривали, что она в отчаянии пыталась вскрыть себе вены, но этому никто не верил. Интересно, что после войны госпожа Додд вышла замуж за миллионера Штерна, а в пресловутые времена маккартизма им обоим было предъявлено обвинение, как советским шпионам. Супруги бежали в Чехословакию и стали жить в Праге.
Не менее серьезно уверяют, что в своем римском путешествии Адольф требовал на ночь общество камеристки, единственной обязанностью которой было медленно и бесконечно долго ласкать его до утра. Увы, более достоверные рассказы мало чем отличаются от этих: несколько хористок, которым Гитлер приказывал прийти к себе на ночь, сообщали, что абсолютно ничего с ними не случилось: "Гитлер просто сидел, похваляясь своими величием и силой".
Нельзя в то же время полностью исключать возможность для Гитлера более обычных форм интимной близости с прекрасным полом, особенно если принять во внимание употребление им эротически возбуждающих средств. В связи с этим фраза Магды Геббельс - "фюрер слишком мало мужчина, чтобы держать возле себя настоящую женщину" - легко может быть понята буквально: "слишком мало" ещё не значит "совсем не мужчина", а до "настоящей женщины" имеется достаточное количество "просто" женщин, которыми "счастливо довольствуется большинство из нас".
МАРИКА РЕКК
ДЕВУШКА МОЕЙ МЕЧТЫ
Для многих советских кинозрителей имя Марики Рекк ассоциируется с весной сорок пятого года, с праздником Победы.
В том году появился на экранах Москвы и других городов цветной и музыкальный "трофейный" фильм "Девушка моей мечты", главную роль в котором исполняла Марика Рекк - венгерская певица и танцовщица.
Зритель был восхищен её песнями и танцами. Волнующий голос, слегка вызывающие танцы, костюмы, манящие взгляды, безмерное кокетство, частые раздевания-одевания, её восхитительные ножки, на которых постоянно акцентировалось внимание, - все это зрелище кружило голову, несло заряд непривычного дурманящего эротизма. Острые и пикантные сцены она проводила так, чтобы эротка не била в лоб, но и не смахивала на откровенную дешевку. Марика была искренней, циничной и нежной сумасбродкой с золотым сердцем и ко всему прочему выглядела такой безупречно новенькой и чистенькой куколкой, словно её только что извлекли из хрустящей целлофановой обертки.
Этот фильм поставили в Германии в 1944 году, в самом конце войны. Среди советских зрителей ходили слухи, что Марика Рекк любовница или даже жена Гитлера. На самом деле у Марика имела двух мужей и немало любовников.
Рекк была очень талантлива. Она начала регулярно выступать на сцене с одиннадцати лет и снималась до самой старости. В 1988 году состоялась премьера фильма "Замок Кенигсвальд", в котором семидесятипятилетняя Марика Рекк с присущим ей темпераментом и задором танцует буги-вуги, а её постоянных партнер по театру и танцам Хельмут Кетельс неоднократно перебрасывает её через себя.
"Когда я, - рассказывает Марика Рекк, - в начале 1934 года приехала в Берлин, чтобы стать знаменитостью, мне едва минуло двадцать, и уж никак не скажешь, что я появилась там как лучезарная богиня на триумфальной колеснице, о нет! В одиннадцать лет я танцевала в варьете "Мулен руж" в Париже, в двенадцать попробовала свои силы на Бродвее, стала любимицей публики бульварного кольца в Будапеште, а в Вене за роль в "Звезде манежа" меня превознесли до небес, как новое светило под куполом цирка.
Я любила зрителей, веселых людей, живую реакцию зала, смех и овации темпераментной Марике. Американцы называли меня "маленькой венгерской принцессой". А теперь необъезженный жеребенок попал в ежовые рукавицы берлинских кинодеятелей. Я очень хотела стать кинозвездой, но мне вовсе не улыбалось блистать и сверкать в скучной деловой атмосфере, царившей на студии УФА.
В Берлине люди были совсем не такие, как на моей родине, гораздо суше и сдержаннее. Они не осыпали меня комплиментами и не говорили "целую ручку великой артистке", как наши венгры. Они вообще ничего не говорили. В то время на студии УФА собралось столько звезд и великих актеров, что при желании ими можно было бы заполнить Колизей. Поэтому такая дебютантка, как я, мало что значила для кинофирмы с мировым именем, хотя наличие у меня таланта считалось само собой разумеющимся.
Так что я старалась глядеть во все глаза и все время быть начеку. Я потеряла былую уверенность в себе. Стоило двум осветителям, беседуя между собой, мельком взглянуть в мою сторону, я тут же бросалась к ним и шипела сквозь зубы: "Что вы сказать обо мне?" Ведь я ещё не умела правильно говорить на их языке. Свою роль в "Звезде манежа" я вызубрила наизусть и протараторила, как попугай. То есть общий смысл я, конечно, понимала, но не знала, что значит каждое слово в отдельности.
В Германии я первым делом спросила: "Где я смогу брать уроки танцев?" Так я попала к Сабине Ресс и сразу почувствовала, что очень понравилась ей. Эта красивая, обаятельная и благородная - да-да, именно благородная! женщина с той минуты была рядом со мной все двенадцать счастливых лет на студии УФА, и каждый мой шаг вперед в профессиональном смысле, и каждое танцевальное па тех лет связаны с нею. Она буквально излучала покой, а именно его-то мне как раз и не хватало.
Я была дикое дитя подмостков, привыкшее к огромным залам и размашистым жестам. Я всегда пускала в ход сильнодействующие средства и, словно дрессировщица, подчиняла публику своим необузданным темпераментом и вулканической жестикуляцией. Вся моя манера противоречила той интимности, которую кинокамера создает между зрителем и актером. А ведь раньше я в общем и целом просто слушалась своего отца, но отнюдь не умела с готовностью выслушивать чьи-то советы, а тем более - плясать под чью-то дудку.
За всю жизнь меня ещё никто не неволил. Сабина Ресс интуитивно догадалась об этом. Свои бесчисленные промахи мне всегда приходилось осознавать самой. Удивительно лишь, что я и впрямь делала это довольно часто. Господь Бог наделил меня от рождения могучим инстинктом, а также необычайной энергией в сочетании с несокрушимым здоровьем. И когда я в те годы мылась в ванной, я терла себя мочалкой с такой силой, что затраченной энергии хватило бы на то, чтобы отмыть дочиста небольшое стадо слонов. Да что там говорить! Если бы я не была такой сильной, я умерла бы от перенапряжения прямо в ванной.
Мой первый немецкий фильм назывался "Легкая кавалерия". Он был широко разрекламирован, но успеха не имел. Сама я ещё не умела себя подать, другие тем более не знали моих возможностей. Я была уже не девочка, но ещё и не женщина. В пышных туалетах светской дамы я казалась школьницей на масленичном бале-маскараде, а в подростковом платье - молодящейся матроной. В те годы ещё не придумали такой спортивной одежды для слабого пола от семи до семидесяти, которая идет и нравится всем.
Честно говоря, я была к тому же довольно пухленькая. Стою я однажды в живописной позе у стола с закусками на вилле продюсера Цайслера на озере Ваннзее. При детской полноте - длинные ярко-рыжие волосы, роскошное лазоревое платье до пят, очень гармонирующее с моими зеленовато-голубыми глазами и шоколадной от загара кожей.
Тут в зал влетает моя судьба, но я и бровью не веду, потому что ничего не замечаю: ни малейшего дуновения, ни намека на предчувствие будущих триумфов, блаженства и нежности. В дверях появился мужчина с суровым лицом и строго поджатыми губами; хозяин дома без всякой задней мысли тут же подвел его ко мне и сказал: "Разрешите представить вам господина Якоби. Свой следующий фильм он собирается делать с вами".
О своей первой встрече с Гитлером Марика Рекк рассказывает:
"Я сделала карьеру в Германии в период нацизма. После войны мне это припомнили. Три года в пору наивысшего расцвета моих жизненных сил мне было запрещено выступать и сниматься. Меня обзывали "шпионкой", всячески оплевывали и указывали на дверь. За что пришлось мне расплачиваться?
Совсем молоденькой девушкой приехала я в Германию, страну, которой восхищался мой отец, которая предоставила мне возможность для неслыханного профессионального взлета, страну, где я нашла восторженного зрителя, где жители казались мне, венгерке, богатыми и счастливыми.
И я полюбила Германию, мне здесь все очень нравилось, а о нацистском режиме я не могла судить, поскольку была совершенно далека от политики. Я и теперь в ней ничего не смыслю. Я всегда была поглощена своей профессией. Конечно, будучи кинозвездой, я видела только светлую сторону жизни нацистской Германии.
Впервые получив приглашение на прием к самому фюреру, я сразу же подумала: что надеть? Мне было тогда двадцать шесть лет. Съемки "Алло, Жанин" как раз только что закончились. За минувшие годы я завоевала имя, приобрела восхищенного зрителя. Жестикуляция моя утратила былую размашистость, движения стали более мягкими. Кинокамера очень сильно скорректировала мою игру.
На прием явился весь цвет киномира - в том числе и деятели Венской киностудии, которые впоследствии утверждали, что их там не было. Гости выстроились в длинную очередь, как будто впереди раздавали какие-то даровые блага. Гитлер и Геббельс стояли в дверях и каждому проходящему запросто пожимали руку.