Дерьмо.
Я была довольно бесчувственной, говоря ему, чтобы он смирился с этим.
Но откуда мне было знать?
— Как она умерла? — спросила я. Мне было любопытно, и он, по-видимому, действительно откровенничал о своем прошлом.
— Рак легких — просто сказал он, — она не курила. Но папаша да.
О боже.
Хорошо.
Моя история начинала звучать менее ужасно, чем его.
Не то чтобы это было соревнование. Но если бы это было так… он бы победил. Легко.
Я почувствовала, как слезы защипали мне глаза, и почувствовала, как меня захлестнула волна ужаса. Это была не я. Я была не из тех девушек, которые плачут. Я была той девушкой, которая задирала подбородок, расправляла плечи и делала вид, что тебя ничего не трогает. Я не собиралась плакать из-за маленького десятилетнего Брейкера, в то время как большой, мужественный, достаточно хорошо приспособленный Брейкер стоял в нескольких футах от меня.
Его глаза на секунду потеплели, наблюдая за мной. Как будто, может быть, он знал, с чем я борюсь. Затем его голос немного повеселел: — Твой тост горит.
Я резко развернулась, нажала на кнопки, и, конечно же, они почернели. Но их можно спасти. Я порылась в поисках ножа и соскребла обуглившийся край, прежде чем намазать их маслом.
— Спасибо, детка, — легко сказал он, беря треугольник и вгрызаясь в него.
Я не поблагодарила его за ужин.
Дерьмо.
Хорошо.
Мне нужно было приобрести… набор каких-нибудь базовых социальных навыков или чего-нибудь в этом роде.
Я жевала кусочек тоста, глядя в окно на его задний двор. — Так, эм, ты типа… — о боже мой. Мне нужно было перестать бормотать. — Чем ты… занимаешься?
Его голова склонилась набок. — Что?
— Когда ты не… работаешь? Чем ты занимаешься?
Он пожал плечами. — Тренируюсь. Смотрю фильмы. Хожу куда-нибудь с Шотом или Пейном.
Часть меня понимала, что встречи с Шотом или Пейном (чем бы это, черт возьми, ни было) включало в себя то, что все трое разбегались в разных направлениях с разными женщинами. Я подавила странный укол ревности.
Мы занимались сексом.
Это не давало мне права вешать на него свой флаг.
Он, наверное, все время валял дурака.
Почему я вообще думала о его прежних сексуальных завоеваниях? Это было совершенно не мое дело. Он не интересовался моими. И он, черт возьми, не испытывал к ним ревности. Не то, чтобы он знал, что они были просто… жалкими по сравнению с его.
— Алекс, — позвал его голос, и я резко повернула к нему голову, — звал тебя дважды, — сказал он, заставив меня слегка покраснеть.
— Прости. Я была… где-то в другом месте.
— Где?
— Не здесь.
При этих словах я приподняла бровь. — Что это за чертовы стены, куколка?
— Какие стены?
— Колючая проволока высотой в десять футов, которую ты носишь вокруг себя, как защитное одеяло.
Ну и черт с ним.
Он поймал меня.
Но это не означало, что ему нужно было это знать.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Разве ты не пытаешься держать меня на расстоянии?
— Не будь смешным.
Брейкер поставил свою кружку на стойку, покачав головой. — Детка, я почти уверен, что прошлой ночью я был внутри тебя, — начал он, и я почувствовала, как мои щеки запылали. Он не просто так это сказал, — я знаю, как ты чувствуешься и как ты говоришь, когда кончаешь. Я знаю, какая ты на вкус. И ты думаешь, что не можешь сказать мне, о чем ты думала минуту назад? Ты не думаешь, что можешь впустить меня хоть ненадолго?
— С какой целью?
— Потому что так поступают люди, Алекс, — сказал он, его голос стал резким. — Ты не можешь прожить жизнь, прячась за компьютером, говоря себе, что месть важнее жизни. Налаживание связей. Выходить к людям. Делитесь своей историей. Какого хрена ты так боишься этого?
— Я ничего не боюсь! — взвизгнула я, отбрасывая остатки своего тоста, больше не голодная. Я никогда не ссорилась с парнем. Никогда. Это было странно, и от этого у меня сводило живот. И мой старый верный друг гнев поднял свою уродливую голову.
— Чушь собачья, Алекс. Ты всего боишься.
Это было неправдой. Я ничего не боялась. Не так, как большинство людей. Не таким образом, чтобы это делало их осторожными, заставляло их сомневаться в том, что они хотели сделать. Я просто летела вперед, и к черту последствия. Что было худшим, что могло случиться? Я бы умерла? Ну и что?
— Нет, я не…
— Ты так боишься жизни, что, черт возьми, не боишься умереть, Алекс, — сказал он, его голос был мягче, и его слова прозвучали с тяжелым чувством внутри меня.
Потому что он был прав.
Он был прав.