Я быстро сделал кое-что для старого друга — избил какого-то придурка, который все время пытался вытрясти его магазин. Я закончил за полчаса, относительно чистый от крови, и быстро пошел в продовольственный магазин.
Я не лгал, когда сказал, что мы съели практически всю еду. Я имею в виду, что все, что у меня осталось — это банка соленых огурцов и несколько черствых крекеров в шкафу. Может, она и была крошечной, но могла проглотить почти столько же еды, сколько и я. Это была одна из многих вещей, которые я находил в ней забавными.
Она изменилась.
После потери своего бывшего. После того, как поплакала со мной. После того, как выпила со мной. Немного открывшись… она изменилась.
Она опустила стены достаточно, чтобы я мог перелезть через них. Чтобы получить четкое представление о том, что было внутри. И я не ошибся. Я знал, что не ошибусь. Но было хорошо иметь доказательства.
Алекс Миллер была не просто опустошенным, решительным хакером с вендеттой, чья душа говорила на языке слез.
Она была забавной и милой, и у нее была сильная склонность к бесконтрольной болтовне, из-за которой она чертовски краснела. И этот ее характер? Да, дело было не только в том дерьме, которое она считала важным. В тот день, когда у нее было гребаное похмелье, она до потери сознания спорила из-за персонажа в фильме.
Я трахал ее до тех пор, пока она не забыла, о чем спорила.
Я также ежедневно ловил ее на том, как она поет. Иногда по нескольку раз в день. Как будто она забыла, что я тут нахожусь. Или как будто ей было достаточно комфортно в моем присутствии, чтобы ее не волновало, что я подслушиваю. Несколько раз это была та песня об улыбке. В другое время это были другие. Почти всегда песни о том, как подняться над чем-то или о том, чтобы держать подбородок поднятым, несмотря на трудные времена. Я подумал, может это из-за ее матери. Если бы это была та музыка, которую она играла или пела для Алекс, когда она росла.
Она любила углеводы больше, чем белки. За ужином она всегда съедала их первыми, а потом с каким-то безразличием ковыряла мясо. Она забывала расчёсываться, пока ее волосы не запутывались. Она ненавидела боевики и ужасы. Она говорила, что реальная жизнь и так достаточно ужасна, что если она собиралась сбежать из нее на какое-то время, то хотела бы убежать во что-то, что заставляло ее смеяться. Поэтому мы смотрели комедии. Она смеялась. А я смеялся над ее смехом.
Я бросил продукты в свою тележку, остановился в проходе с чипсами и схватил пакет с сырными завитками. Новый вид. Который, по-видимому, был превосходным. Всю свою жизнь я не задумывался на столько о закусках.
— Чувак, у тебя кровь на рукаве, — сказал знакомый голос, в котором звучало веселье.
Я обернулся и увидел, что там стоит Пейн, обняв мать за плечи одной рукой.
— Привет, дорогой, — тепло поприветствовала она меня, как всегда, полностью игнорируя тему крови. Как она всегда делала, — мне нужно пойти прикупить мясо для жарки на ужин. Пейн, детка, я догоню тебя у кассы.
И с этими словами она покатила свою тележку от нас.
— Ты не собирался позвонить и, блядь, сказать мне, что ты все еще жив? Когда ты имеешь дело с этим сукиным сыном?
Дерьмо. Да. Это было глупо.
— Извини, чувак. Я был занят.
При этих словах взгляд Пейна скользнул по моей тележке, и уголки его губ приподнялись. — Я это вижу. Она стоит всех тех неприятностей, в которые ты ввязываешься?
— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — уклонился я, не чувствуя, что готов признаться вслух кому-то другому, что у меня были не совсем профессиональные чувства к Алекс. Это было слишком рано. Я был не из тех парней, у которых возникают чувства по любому чертову поводу.
— Шот? — спросил он, и на его лице появилось жесткое выражение, как будто он готовился к худшему.
— Насколько я знаю, он все еще злит парней, которые его держат. Видел его один раз. Алекс передала ему нож. У него есть шанс.
— И…
— И я должен держать ее, пока она снова не понадобится ему.
— Как, черт возьми, ты вляпался в эту историю? — громко спросил он, заставив группу женщин в конце прохода подпрыгнуть и оглянуться. Пейн послал им убийственную улыбку, они покраснели и побрели прочь.
— Не знаю, чувак. Но я собираюсь вытащить нас всех из этого. Вытащить нас оттуда.
Пейн кивнул. — Тебе что-нибудь нужно…
— Я не собираюсь вовлекать тебя в это тоже. Достаточно того, что тебя вообще видели со мной.
— Просто говорю. Если наступит полный пиздец, у тебя есть я.
Пейна не было в моей жизни. На темной стороне. Он был в той части моей жизни, которая касалась выпивки, развлечений и сучек. Но он знал все о темной. Он делил со мной бутылку по ночам, когда кровь на моих руках не давала мне спать. Он помог мне спасти Шота от смерти, когда на него набросились в переулке.
Он совал голову в мои дела, но не совал в них руки.
Именно так я и хотел это оставить.
Для него. И его семьи.
Неважно, что за дерьмо произошло, неважно, что мне больше некуда было обратиться, он не влезал в мое дерьмо.
— Я знаю, чувак, — сказал я, потому что ему нужно было это услышать, — иди, позаботься о своей маме. Я должен вернуться и проверить, как там моя девочка.
Моя?
Моя?
Иисус Христос. Она не была моей.
Словно почувствовав мою внутреннюю борьбу, Пейн откинул голову назад и рассмеялся, звук заполнил магазин. — О, это забавно. Святое гребаное дерьмо. Я никогда не думал, что доживу до этого дня.
— Какого дня? — спросил я, чувствуя, как у меня сжимаются челюсти.
— Того дня, когда ты поймаешь себя на чувствах к какой-то цыпочке, — уточнил он, все еще посмеиваясь.
— Я не… — начал я, чертовски хорошо зная, что это так.
— О, оставь это, — сказал он, хлопнув меня по плечу, — я не говорил, что это плохо. Просто сказал, что никогда не думал, что доживу до этого дня. Иди за едой и возвращайся к своей женщине, — сказал он, направляясь к выходу из магазина.
— Она не моя женщина, — громко крикнул я в ответ.
— Продолжай пытаться убедить себя в этом, чувак, — сказал он, прежде чем исчезнуть.
Я вздохнул, закончив покупки и направляясь обратно к дому с более тяжелым чувством, чем, когда уходил. Не потому, что я не знал, что это правда. Я знал. Я не был дураком.
Я проводил много времени с женщинами. Большая часть этого времени обычно проводилась внутри них. А потом я исчезал. Обычно я не задерживался, чтобы познакомиться с ними поближе. И даже если бы я это делал… они никогда не интересовали меня.
А Алекс интересовала. Она была запутанной, темной и сложной. Но в то же время она была милой и забавной (хотя сама так не думала), умной и преданной.
Она не отшатнулась от моей темноты и не попыталась пролить в нее свет. Потому что она жила в тех же глубинах, что и я. Мы просто… понимали друг друга.