Мирослав.
Она была забавная. Кто бы мог подумать, что получив по морде, то есть по лицу, зонтиком, он будет так залипать на той, кто этот зонтик и запустил в полёт. В смешном свитере, как будто связанном из остатков пряжи самых разных цветов, и в племяшкиных тапках-зайцах она не казалась нелепой. Наоборот. У него как-то сразу сложился паззл. Ну, если честно, то не совсем сразу… Сначала успел ощутить руками приятные округлости, потом заглянул в испуганно-ошалевшие глазищи. А потом увидел её уже на свету, растерянную, замёрзшую. И всё. Как будто последняя деталь встала на своё место. Как будто в его доме не хватало именно её — Юлии Белкиной, которая замёрзла и поэтому приехала скорее сюда, греться. И что-то было в ней такое, что её хотелось согреть. И не только от внезапного и коварного холодного дождя в конце июня. Но и от какого-то другого холода. Который был не снаружи и даже не в глазах — в них как раз было столько тепла, что хотелось тянуться к ним как к камину или костру.
Она была хрупкая. Опять же не внешне. Но где-то внутри шли небольшие трещины, края которых царапали и мешали этой маленькой гостье двигаться свободно и легко. Она была непривычной. И вроде вполне обычная женщина, каких вокруг — сотни. Мимо пройдёшь и не заметишь. И, как теперь страшно подумать — упустишь. Но не прошли, столкнулись, и в прямом, и в переносном смысле. И теперь как примагнитились друг к другу. По крайней мере, Мир точно залип и отрицать этого не собирался.
Мирослав Медведев уже привык, что его либо сторонились, либо заискивали. Все, но не она. Она общалась просто и открыто. Смущалась, смеялась, командовала, подкалывала, интересовалась. Она была маленькой. Мир понимал, что раз она данкина одноклассница, то она старше него на два года. Но, как и с Даной, он чувствовал, что эта женщина-девочка — где-то вне возраста. Её хотелось опекать, о ней хотелось заботиться. И да, обычно рядом с ним были девушки раза в полтора стройнее, изящнее, тоньше. Но он так легко поймал её, удержав от падения, и почти не чувствовал её веса. Только мягкость и нежность.
А потом он сообразил, что она не поняла, кто он. Когда так смело и категорично разнесла его детище в пух и прах. И ведь она же была права. Он и сам не очень любил всё это вычурное великолепие. Но с дизайнерами разработали именно такую концепцию. И она «выстрелила» — гостиница приносила доход почти такой же, как две другие вместе взятые. При том, что здесь как раз почти не приходилось напрягаться, придумывая всё новые и новые решения. Золото, мрамор, хрусталь и медведь, будь он не ладен. И богатые люди в очередь становились, чтобы потешить своё тщеславие и пожить в царской роскоши. Вкус и стиль им был не интересен, не понятен. Главное — дорого-богато. Его гостиница быстро стала синонимом высокого статуса. Высший свет, атрибут роскоши. А для иностранных гостей — русский колорит и царский размах.
Она пришла после душа, и Мир не мог сдержать улыбку. Красивая. С ещё чуть влажными растрёпанными волосами, кажущимися чуть темнее, сладко-карамельными. В футболке с огромным леденцом на пышной груди. И Мир даже сглотнул, вдруг подумав, что это она сама — леденец, который он не против был бы оценить на вкус. Она порхала по его кухне, а он как дурак тянулся за ней, стараясь впитать как можно больше сладкого ягодного аромата её геля для душа. Сколько прошло времени, как эта психуша метнула в Мира зонт? Полчаса, час? А ему казалось, что он её уже знает. И не просто знает. Что в каждой комнате дома уже её след. Как она здесь ходит, как на стол накрывает. Чёрт, это ведь женщины любого нового знакомого на роль отца своих детей в первые же пять минут примеряют, анализируют и выносят вердикт — годен, не годен, в запас… Ещё на этапе первого взгляда уже всё прощёлкали и рассчитали — кольца выбраны, ремонт сделан, имена детям придуманы. У мужчин планы попроще. Увидел, оценил, мысленно раздел и по горизонталям разложил. Женщина ещё на этапе колец, а мужчина уже покурить вышел. Но сейчас всё было не так. Нет, конечно, Мир уже представил гостью и без одежды, и в самом развратном белье, а пока комнаты ей показывал, в мыслях каждую из этих комнат ею же и отполировал. Но этого было мало. Почему-то очень легко представлялось, как она наполняет этот дом… Чем? Звуками своих шагов, сонной улыбкой по утрам, ароматом кофе на кухне и всех этих женских баночек в ванне. А ещё детским смехом и топотом маленьких пяток. И обязательно громким лаем какой-нибудь смешной ушастой собаки… Мир и дом-то этот купил не то, чтобы для себя. Ещё когда вкус первых денег почувствовал, прикоснулся к красивой жизни, тогда и решил, что будет у него дворец именно в этом районе. И обязательно с кучей комнат, на все случаи жизни, так сказать. Как цель, как флаг, как показатель его побед, к которым он одержимо шёл. И он добился, смог, достиг. Вот только цель оказалась какой-то пустой. Дом пустым, оживающим только тогда, когда собирал в себе гостей. А они бывали редко. Тех, кто заискивал и стремился любой ценой попасть в поле зрения Мирослава Медведева, сам Мир в свой дом не пускал, предпочитая нейтральные территории, максимально пафосные и безликие. Он и женщин сюда ни разу не водил. Вопрос «к тебе или ко мне» не стоял — только гостиницы, ничего личного. А тех людей, для кого двери были всегда открыты, было крайне мало. Да и всё чаще общение даже с самыми близкими людьми сводилось к коротким телефонным звонкам, а ещё чаще — фоткам из мессенджеров. Да и сейчас никого бы тут не было. Данку звал, конечно, но она решила, что останется с одноклассниками. И если б он не накосячил с бронью, то не было бы сейчас рядом с ним этой маленькой женщины, этого солнечного зайца, пробившего мрачные тучи над Питером и медвежью броню Мирослава.
И вот сейчас всё не то, чтобы рухнуло. А как-то схлынуло. Стекло вниз, как дождь на окнах. И броня снова выросла, но не на нём. На ней. На этой Юлии Белкиной. Налетела на неё, как костюм Железного человека, заковала холодным металлом. И её улыбка так же сползла, а глаза расширились. И самым неприятным было то, как Юлия резко выпрямила спину, как будто ей в позвоночник вогнали спицу. Миру даже показалось, что он услышал, как щёлкнули позвонки. Прямая спина, приклеенная улыбка, пустой взгляд — эту хрупкую живую женщину как будто выключили.
— Слава?
Данелия повернулась к Юле.
— Ну да, вы ж уже знакомы. Мирослав Андреевич Медведев — мой любимый братишка и тот самый балбес, который лишил нас удовольствия ночевать в царских палатах и заставил тащиться в его пустую и мрачную холостяцкую берлогу.
Мирослав. Папа выпендрился, а Мир уже годам к десяти сдался и перестал спорить с теми, кто придумывал самые разные варианты его укороченного имени. Как его только ни называли, и «Слава» — это ещё не самый нелепый вариант, хотя и вызывающий путаницу. В пятёрку самых бесящих вариантов входили «Рося» и «Рослик», «Мирос» и «Мирик», а возглавлял список «Мирося». Самому же владельцу «Царских номеров» нравился вариант Мир — так его называла бабушка, так он и представлялся в неформальной обстановке.
— Да, конечно, мы уже познакомились с Мирославом Андреевичем.
Получи, Мирослав Андреевич. Кольцо, дети, общий холодильник, лохматая собака с длинными ушами и свечки из Икеи? Такую картинку ты только что нарисовал в голове? Выкуси. Ты только что провалил экзамен на соответствие. С тобой никто не собирается выбирать обои, потому что тебя не выбрали даже в качестве человека. Эта забавная, лёгкая, милая гостья и до появления Даны не флиртовала, не пыталась понравиться, заинтересовать. Но с ней было так тепло и хорошо, просто по-человечески уютно, что контраст ударил куда-то под рёбра. Глаза в глаза. Кажется, она сейчас сделает шаг назад, попятится и просто уйдёт. Как ушло тепло, как солнце за тучи спряталось. Но Юля сделала шаг к столу.
Дана завертела головой, переводя взгляд с Мира на подругу и явно пытаясь понять, что тут происходит, хотя тоже повела плечами, где-то на подсознательном уровне уловив изменившуюся атмосферу на кухне.
— Слаааав, ты чего натворить успел? Если тебе так не хотелось нас пускать, сказал бы…
— Дана… — Предупреждающе начал Мир, но Юля успела раньше.
— Ты чего, Дан? Всё прекрасно! — С безупречно-вежливой улыбкой Юля села за стол. — Мирослав Андреевич меня чаем угостил, комнату показал, беседой занял, пока мы вас ждали. Это я немного… ошиблась и вела себя несдержанно. Вы меня простите, пожалуйста, — перевела взгляд на Мира, а у него ощущение, что ножом полоснула, — что я в своих суждениях немного… погорячилась. Это только моё личное мнение, как дилетанта, не обращайте внимания.
— Я тебя убью, паршивец. — Подзатыльник от Даны Мир ощутил как отрезвление. Ну, а что он хотел? К этому он должен был уже привыкнуть. Даже лучше эта вежливая отстранённость, чем заискивание или резко возросший интерес. В любом случае, он уже забыл, что такое искренность в отношениях. И значит, не надо вспоминать.