Мирослав.
Дом встретил тишиной и пустотой. За прошедшие недели здесь ничего не изменилось. Мирослав потёр лицо ладонями и прошёл на кухню. Утомительный перелёт, а до этого три недели без выходных, с короткими перерывами на сон и надеждой, что за несколько часов без него обойдутся, и крыша гостиницы не рухнет. Как же всё не вовремя. Первые две гостиницы Мирослава Медведева работали стабильно и слаженно долгое время. Конечно, его присутствие требовалось часто, но не критично. Это были плановые встречи, контроль, проработка новых идей. Текущая же работа полностью легла на плечи грамотных и надёжных управляющих. Вот только предугадать, что один из них, Кристан Мердсон, попадёт в больницу с серьёзными травмами после аварии на мотоцикле, Мирослав никак не мог. Поэтому, только вернувшись из аэропорта после расставания с гостями, сразу же был вынужден разворачиваться и вылетать в Копенгаген. Нужно было решать кадровые вопросы на время отсутствия Криса и самому включаться в его работу вместо него. Организовывать лучшее лечение и последующую реабилитацию, контролировать, чтобы его семье была оказана любая помощь и материальная поддержка. Мирослав был требовательным и жёстким руководителем, но своих не бросал. И честных и трудолюбивых сотрудников оставить в беде не мог и не собирался. А зная каждый шаг и каждый пункт должностных обязанностей всех сотрудников, мог заменить любого из них. Эти гостиницы были его детищем, его созданием от момента идеи до воплощения, от фундамента до костюмов сотрудников. Поэтому и бросил всё на то, чтобы поставить работу обратно на рельсы — все силы, всё время, все мысли и нервы.
Ещё и дизайнеры требовали внимания, забрасывая его письмами и осаждая звонками. В Черногории давно нужно было запускать стройку. А у него до сих пор не было итоговой концепции для гостиничного комплекса недалеко от Будвы. Те, которые предлагали дизайнеры, были, конечно, шикарными, качественными, необычными. Но почему-то выбрать один и запустить его Мирослав никак не решался. Не лежала душа ни к пиратскому острову, ни к скандинавским легендам и мифам, ни к космическим кораблям, ни к русским сказкам, ни к другим идеям. Одни не интересовали самого Мирослава, другие не вписывались в местность, третьи — в страну.
А вот когда Мир приползал вечером, а точнее глубокой ночью, в свой номер в своей же гостинице или добирался до квартиры, которую арендовал недалеко от неё на постоянной основе, мысли всё же уносили его далеко от работы, от проблем. Туда, где под южным солнцем светило солнце другое — его персональное. Мирослав невыносимо скучал по Юле. И не собирался самому себе врать или делать вид, что его не тянет бросить всё и сорваться обратно. Сколько раз он хватался за телефон, даже понимая, что в её городе на два часа позже. А так как у самого минутка отдыха выпадала чаще всего уже ближе к полуночи, а то и позже, то его катастрофа уже точно спала. Зато у Мирослава было достаточно времени, чтобы прокрутить в голове и их последний диалог в аэропорту, и всё общение от самой первой минуты, когда ему в лицо внезапно прилетел зонтик. Конечно, он понимал, что у Юли в голове прижился целый полк тараканов, но приходилось признать обоснованность и логичность некоторых её доводов. С ней не получится с наскока. С ней нельзя «просто». Юлия Ильинична Белкина, хоть и любила слишком усложнять некоторые вещи, это факт, но и лёгкого отношения к себе не потерпела бы. У неё своя жизнь, у неё семья, пусть эта семья — только она и сын. Ей не подойдёт внезапный переезд и сжигание мостов с прыжками в омут с головой. А дистанционное и поверхностное общение «ни о чём» и постепенное сближение через болота френд-зоны не подойдут самому Мирославу. Не собирается он с ней «дружить». Она нужна ему вся. От светло-рыжей макушки до розовых мягких пяточек. Со всеми её мыслями, переживаниями, тараканами и откуда-то берущимися катастрофами. А значит, ему нужно не просто желание бросить всё и лететь к ней или названивать среди ночи, чтобы просто услышать этот голос. Ему нужно больше. И он должен быть готов дать больше. И всё чаще вставал вопрос — а нужно ли ей это? Нужен ли ей Мир? Что вообще он может ей дать? И это совсем не деньги. Да, они облегчают жизнь любого человека. Но в случае одной конкретной тараканосодержащей женщины они становились преградой. Стеной, которую можно было сломать только человеческими отношениями, разговорами и поступками. Её бесполезно заваливать очень дорогими, но безликими, стереотипными подарками или удивлять шикарными ресторанами. Скорее, наоборот, они оттолкнут её, смутят, заставят закрыться в свою раковину. Захлопнется — не открыть. А ломать такую ценность нельзя. Впервые в жизни, ну или за долгое-долгое время, Мирослав Андреевич Медведев был неуверен в себе. Потянет ли он эту такую простую, и в то же время — такую уникальную, единственную в своём роде женщину? Достоин ли? Дорос ли он до её уровня? Может ли он дать ей то, что ей необходимо? Он — молчаливый затворник, легко отрезавший от себя близких, спрятавшийся от людей, помешанный на работе трудоголик, целыми днями не появляющийся дома, да уже и забывший, где именно его дом, привыкший жить один и полагаться только на себя. И в этих размышлениях немые стены пустых помещений, необжитых квартир, безликих номеров, лишённых всякого уюта и индивидуальности, как будто насмехались над своим хозяином. Да так, что на ум приходили все фильмы, когда герои никак не могли выйти за пределы проклятой квартиры, зачарованного лабиринта или мистического замка.
Мирослава накрывало целым коктейлем ощущений, к которым он также не был готов. Какое-то неясное чувство неустроенности постоянно царапало изнутри и требовало осмысления и действий. Рефлексировать Мир не любил, его цель всегда была чёткой и нуждалась только в действиях. Любой вопрос — как бизнес-задача. Договор, аргументация, риски и выгоды — всё можно просчитать и спланировать. А вот это смутное беспокойство, не находящее решения, бесило и заставляло порой срываться на окружающих, чего с ним раньше не случалось. Главное в этом чувстве было то, что всё, казавшееся раньше привычным, понятным и правильным, вдруг перестало таким быть. Точнее, даже не перестало, а стало недостаточным. Как будто что-то внутри Мирослава вдруг стало жадным и эгоистичным и требовало всё больше! Ему было мало просто приходить в своё временное жильё и погружаться в привычную тишину и покой. Тот самый покой, который он раньше так любил, теперь казался мрачным и отторгал его своей пустотой. Та самая тишина, которая раньше нравилась и помогала упорядочить мысли и отбросить лишнее, теперь раздражала. Мир понимал, что старые мечты о большом доме, наполненном смехом друзей, семейным теплом и уютом, эти мечты, временно задвинутые на задний план и вытесненные постоянной работой, под влиянием шумной компании, а точнее одной конкретной Белки, снова всколыхнулись с самого дна души. Ради чего все эти победы, если дома никто не ждёт? А Мир хотел, чтобы ждали.
Но было ещё кое-что, не дававшее ему покоя. Мирослав всегда и во всём стремился выполнять обещания. Если не был уверен — просто не обещал. Он знал, что напишет или позвонит Юле — это даже не обсуждалось, не подвергалось сомнению. Но ещё одно невыполненное обещание жгло его совесть всё время, проведённое в Копенгагене. Он прекрасно уловил разочарованные нотки в голосе Ивана, когда позвонил ему из аэропорта, чтобы предупредить о том, что рыбалка откладывается. Нет, не отменяется. Он вернётся, и тогда сразу… Но в голосе бывшего тестя, на словах убеждавшего, что всё в порядке, что он всё понимает и будет ждать звонка, Мир отчётливо слышал недоверие и страх. Страх, что Мир просто передумал и больше не желает продолжать общение, выискивая «очень важные причины». Что он снова отрежет его, выбросит из жизни, как сделал уже однажды. А когда-то Иван был тем человеком, кто знал Мирослава чуть ли не лучше его самого. Неужели теперь всё не так? Чёрт… Мирослав потянулся к телефону.
— Иван, привет. Я в городе. Завтра в восемь за тобой приедет водитель. Ты же всё там же? Адрес не изменился? Помню, конечно. Бери только необходимое, и увидимся у моих.
А потом был целый день, поставивший всё на паузу. Всю суету, все переживания, все дела. Сначала, конечно, Мирослав долго не мог выбраться из таких ласковых, но таких цепких рук мамы, которая всё не выпускала сына и как будто боялась разомкнуть объятия и позволить ему снова исчезнуть в водовороте постоянной занятости. А когда в его кармане зазвонил телефон, просто закатила глаза и взмахнула рукой, зная, что он снова сорвётся по своим очень важным делам, или будет каждые несколько минут прерывать разговор и углубляться в свой мирок вопросов, проблем, согласований и решений. А Мир просто окинул глазами просторный двор с газоном и пёстрыми разноуровневыми клумбами, яблони, низко склонившие ветви под весом ярко-красных и оранжево-жёлтых плодов, красивую деревянную беседку, рядом с которой дымил обещанием вкуснейшего обеда мангал, и добротный двухэтажный дом с высоким крыльцом, с которого уже спускался Анатолий — отчим Мирослава. И увидел это всё как-то одновременно ярко, как старое фото, которое взяли и раскрасили с помощью современных технологий. И отправив в ответ на так и не принятый звонок короткую фразу «Всё завтра, сегодня меня нет», отключил телефон.
Потом был мангал, долгие разговоры, и ворчание соседа, и приглашение присоединиться к их скромному застолью, и мамины слёзы, когда она увидела выходящего из машины Ивана, и снова объятия, и снова разговоры. А ещё вечерняя зорька с удочками. И жареные караси на ужин. И согревающий мамин смех над попытками Мирослава вспомнить ответ, когда он последний раз вообще ел простую жареную речную рыбу. Так и не вспомнил. И чай на веранде в свете фонарей, вспыхнувших вдоль дорожек и в ветвях деревьев. И вдруг ставшие такими понятными ответы на вопросы, что делать дальше. Да, сможет. Да, потянет. Если надо — научится. И главное — он знает, с чего начать. Идея пришла к Мирославу как вспышка, в тот момент, когда с полным садком рыбы они с отцом и Иваном вошли в дом, где уже пахло чаем со смородиновыми листьями. И он даже засмеялся, потому что — ну, как он мог сразу не понять, не догадаться, ведь это же так элементарно. Надо просто не только слушать, но и слышать того, кто сидит рядом с тобой на кухне и не желает тратить время на сон. А слушал Юлю он очень внимательно. И оказался таким дураком, что потерял столько времени. А потом — тёмная дорога под колесами. И десяток голосовых сообщений Каролине Кааск — главному дизайнеру, крупной и очень громкой женщине, а ещё крайне энергичной и опровергающей все стереотипы о медленных и заторможенных эстонцах. И возвращение в пустой, притихший дом. Но уже совсем не чужой, не мрачный, а просто затаившийся в ожидании. Как птицы перед рассветом, готовые вот-вот разбудить сонный сад своими песнями. Как легко меняются вещи, когда смотришь на них в другом настроении. И несмотря на позднее время, уже совершенно невозможно ждать, смотреть на часы и думать об этикете. Когда руки сами тянутся к телефону, а душа — туда, где всё понятно. И где теперь точно всё сбудется. Мирослав снова засмеялся. Нет, ну как же он так долго тормозил. Когда надо было просто взять и написать. Чёрт, неужели так можно было?
«Привет, Юля.»
«Это Мирослав, если ещё помнишь одного покалеченного северного медведя».