Следующие десять дней были похожи для Юли на яркий, пёстрый платок черногорской лавочницы. Море, танцы, вкусная еда, часы прогулок и километры дорог. И, конечно, её Медведь.
Сразу после презентации Юля попала в деятельные руки Ирэн — эта маленькая женщина как будто знала всё обо всех. И узнавала новости раньше, чем они происходили. Поэтому, вернувшись среди ночи, Юля обнаружила накрытый стол и новую толпу гостей, которые пришли «порадовать за Мирку» и «попить за новую семью Валерьи». И Юля подозревала, что любой результат сегодняшнего вечера не повлиял бы на весёлое застолье. Разве что тосты были бы другие — «милого мальчика» бы жалели и ругали «проклятых бюрократов», а Лерке бы ещё и нашли более перспективного жениха.
А потом… А потом не было смысла оплачивать дом на три спальни для одной Белки. Не было смысла Мирославу срываться со стройки к Юле, чтобы потом оставлять её и одному уезжать в квартиру. Или вместе ездить туда-сюда. Не было смысла вообще проводить время порознь. Так Юля собрала вещи. Леркины отправили домой на следующий же день. А юлины оказались в квартире Мирослава — вполне обычной квартире, без особых наворотов и пугающего шика. Две комнаты — спальня и кабинет, просторная, но уютная кухня-столовая со всей необходимой техникой, вполне обычная ванная. Уютное место, где можно было комфортно отдыхать и откуда было удобно вместе добираться до территории комплекса, на которой теперь развернулась масштабная стройка. Правда, через пару дней Юля всё же решила с Медведевым расстаться. А всё потому, что сказка закончилась — растворилась где-то между горами из строительных материалов и погибла под колёсами строительной же техники. Оказалось, в самом процессе создания волшебного или фантастического ландшафта нет ничего интересного — вместо эльфов, хоббитов и гоблинов копали, месили, таскали и выкрикивали что-то явно не сказочное и вероятно даже не совсем печатное самые обычные разнорабочие, сварщики, бетонщики. Даже прорабы не тянули на урук-хаев. Так что утром Мирослав уезжал на стройку, а Юля отправлялась на пляж. Или бродила по узким улочкам Старого города. Или ездила на экскурсии к озёрам, водопадам, пещерам, каньонам, монастырям и винодельням. Гуляла по Национальному парку Дурмитор или сплавлялась на байдарке по Таре. Правда, отказалась от дайвинга и полёта на параплане. Боялась в первом случае не всплыть, а во втором — не взлететь. А вечером на кухне небольшой квартиры, ставшей почти родной, со смехом рассказывала уставшему Мирославу, как подкалывал её Илья по этому поводу. А потом отбивалась от рычащего Медведя, который щекотал и покусывал ей плечи и бока, пока она не согласилась, что у неё самые лучшие, самые красивые, стройные и лёгкие бока. Которые, кстати, от постоянного хождения и плавания подтянулись, загорели и стали нравиться даже самой Юльке. Мирослав же каждый вечер и каждую ночь поднимал юлькину самооценку самыми приятными способами, включая самый лучший из всех вариантов физических нагрузок.
В один из вечеров Мир приехал позже обычного, зато с цветами и бутылкой вина. На все вопросы Юли о поводе то отмалчивался, то мультяшным голосом отвечал «Просто так»*. И Юля хотела бы поверить, если б не нервные движения Мирослава и замёрзшие в его глазах льдинки беспокойства и недовольства.
— Миииир, ну что случилось? — Предприняла Юля очередную попытку выяснить причину странного состояния Медведева. Она прижалась к его спине и ласково провела ладонями по напряжённым плечам. Юлька терпеть не могла вот такие недосказанности и молчанку. Бывший муж мог играть в эту игру даже не часами, а днями. Ходить с недовольным лицом, кривясь от любой фразы, как будто даже юлькин голос его раздражает. И на все вопросы отвечать «всё нормально», пока Юля не изведёт себя догадками и страхами, что это она где-то накосячила, это она в чём-то виновата. А потом всё же вывалить кучу претензий и обвинить Юлю в том, что она сама всё испортила своим стремлением непременно «выяснить отношения». И сейчас Юля даже замерла от страха, что повторяется всё то же самое. Только вот никак не могла понять, в чём же может быть её вина? Что перестала приезжать на стройку? Так там ничем она сейчас помочь не могла. А может, наоборот — звали её сюда ради определённых целей, которые она выполнила, и теперь пора бы и уезжать, а не мозолить глаза занятым медведям? И за бокалом дорогого вина Мирослав сейчас и собирается сказать что-то вроде «детка, всё было прекрасно, но…».
— Всё нормально, Юль. — Задумчиво водя пальцами по юлькиным рукам, выдал Мирослав. И Юля поморщилась. Ну вот. Та самая фраза. Учат этому что ли мужиков, пока никто не видит? На трудах, пока девочки осваивают шитьё фартука и приготовление оладушков, трудовик собирает мальчишек в мастерской и между прикручиванием ножек к табуретке и выжиганием ёжика на разделочной доске наставляет — «на любой вопрос отвечать, что всё нормально, пусть понервничают от непонимания, побесятся, на цыпочках походят, чтобы вам настроение улучшить любой ценой». Хотя… Чего уж… Девочкам эти секреты манипуляций знакомы не хуже. По спине Юльки пробежали озябшие и недовольные мурашки. Но Мирослав сразу же остановил их марафон, повернувшись к Юле и прижимая её к своей груди. — Просто хотел, чтобы хоть у одного из нас было хорошее настроение.
— А кто посмел испортить настроение грозному медведю? — Спросила Юля, удивляясь собственной смелости и радуясь хоть такому слабому, но намёку на диалог. Небольшой щёлочке в глухой стене, которую строят вокруг себя люди фразой «всё нормально». И добавила в шутку. — Расскажи, я с ними всеми разберусь!
— Мне уже страшно за этих всех, моя боевая белка. — Мирослав невесомо поцеловал Юльку в макушку и отстранил от себя. — Не бери в голову, тебя это не касается.
Мирослав ушёл, а Юля всё стояла посреди кухни, сверля взглядом дверной проём. Нет, ей показалось. Ведь так? Не мог же Мир этого сказать? Или мог? Это она себе нафантазировала уже, расслабилась, привыкла каждый вечер делиться своими впечатлениями, страхами, восторгами… А он не планировал делать того же в ответ. Зачем? Если это не её дело. Её это не касается. Её не касается его жизнь. Его переживания. Его чувства. Вот оно! Чувства! Он ведь и о любви ей больше не говорил. Разочаровался? Понял, что поспешил? Наигрался в романтику? И жалеет, что подпустил Юлю слишком близко? Настолько, что теперь надо срочно очертить границы, в которые ей лезть не следует. Знай своё место, Юленька. А чтобы не возмущалась, держи букетик. Юля усмехнулась. Красивый букетик, но разве богатенькие буратинки не должны откупаться от душевных разговоров дорогим цацками и шопингом? Ах да. И шопинг уже был. И дорогущее колье до сих пор лежит на одной из полок, а Юля всё не решается спросить, надо ли его вернуть. Ведь не купил же его Мир? Или купил?
— Юля! А куда ты положила… — Мирослав снова появился в проходе, уже одетый в домашние шорты и белую футболку, и замер, напряжённо вглядываясь в юлькино лицо. — Ююююль? Ты чего?
Юлька запоздало отвернулась и засуетилась между столом и холодильником, что-то вытаскивая, что-то переставляя — лишь б занять руки и отвлечь Мирослава.
— Всё нормально, Мир. — В эту игру ведь могут играть и двое, да? — Я просто задумалась.
— Тааааак! — Медведев шагнул вперёд и попытался удержать суетящуюся Белку. Но белки — существа шустрые, и получилось, что Мир схватил её не за плечо, как планировал, а за шею. Как за шкирку, притянул трепыхающуюся Юльку к себе и, опустившись на стул, чуть ли не силой усадил к себе на колени. — Что постановил тараканий совет, пока я переодевался?
— Ничего не постановил. — Обиженно буркнула Юлька. И добавила, пытаясь высвободиться. — Ничего серьёзного. Не бери в голову.
— Ясно! Меня не касается, да? — Мирослав ещё крепче прижал Юлю к себе, давая понять, что сопротивление бесполезно. — Мы же договаривались, помнишь?
— О чём? — Сдаваться Юля не собиралась, снова трепыхнувшись в медвежьих лапах, за что получила лёгкий шлепок по попе.
— Не ёрзай! — Строго скомандовал Мир. — А то вместо разговора получишь более приятный диалог. На физическом, так сказать, уровне. Так вот. Договаривались мы, что ты сразу бьёшь меня сковородкой, если я косячу. Не молчишь, а устраиваешь скандал. Или просто озвучиваешь проблему. У меня, конечно, множество талантов. Но вот телепатия всё никак не развивается. А русско-беличий переводчик ты мне так и не написала.
— Я не хочу скандал. — Почти сдувшись и сдавшись, ответила Юлька. — И сковородка в посудомойке, тянуться неудобно, а ты меня не пускаешь.
— У тебя был шанс вооружиться, пока я был в спальне. — Мирослав провёл носом от юлькиной макушки до виска. — А теперь поздно. Придётся говорить.
— Пытать будешь?
— Зачем же? Я дурак, но понятливый. — Усмехнулся Мир. — Сначала не понял, а потом как понял. Юлёк, тебя касается каждая минута моей жизни. Я тебя люблю. Я уже это говорил, а ты забыла. Просто не хотел тебя грузить своими заботами. Ну, правда. Ты же девочка. Ты радоваться должна.
— Ага, сидеть на кухне и не портить настроение господину. Только ублажать его улыбками и песнями. — Юлька уже поняла, что её понесло, но обида она такая — пока не выплеснешь, желательно на самых близких, будет разъедать изнутри.
— Да причём тут это. — Возмутился Мирослав. — Наоборот, это я должен тебя радовать и баловать. А не загружать рабочими моментами, в которых ты…
— Ничего не понимаю! — Перебила его Юля и тут же услышала вполне отчётливое рычание. Медведь вышел из спячки и, кажется, злился.
— Да нет! Тараканосодержащая ты моя белка! В которых ты не поможешь! Ну, вот привезли нам сегодня не четыреста рулонов газона, а четыре тысячи. Ты можешь себе это представить? На дороге — пробка из грузовиков, на въезде — крики, мат на трёх языках. Там не только Шир озеленить можно, но и Мордор превратить в сплошное футбольное поле. А ещё сегодня десяток рабочих просто не вышли на работу. Они ж тут все — то друзья, то родственники. Нанимаешь одного, а он приводит ещё целую улицу. Так вот их пригласили на свадьбу. А свадьба — это святое. Это уважительная причина просто не явиться на работу. Ты спрашивала, почему я вожу с собой целые толпы работников. Да вот поэтому! Здесь философия жизни — если можешь не работать, не работай. Знаешь, какая тут любимая пословица? У нас говорят «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня». А здесь — «Если дело можно отложить на завтра, отложи его навсегда». Я думал, поубиваю… Ну вот чего ты ржёшь?
— П-п-простииии! — Юлька захохотала в голос, уже не сдерживаясь, похрюкивая и дрыгая ногой. — Но это правда очень смешно! Я просто это представила! Аааааа! Четыре тысячи рулонов! Куда их девать теперь?
— Да куда! — Хмыкнул Мирослав. — Конечно, обратно отправил. Подняли переписку, бланки заказов. Лишний ноль приписали на их стороне. А оплатили мы по своему заказу. Нет, был соблазн принять груз в таком виде. Мы заказ полностью оплатили? Полностью. А то, что в десять раз меньше — так это их проблемы. Но я как представил, это всё разгружать, хранить, потом думать, куда деть… В общем, нафиг. Так и это ещё не всё! И я бы даже сказал — не главное. Этот газон нужен был для домиков-нор. Помнишь, ты удивлялась, где мы их будет рыть. Так вот, рыть их не надо — дома будут построены с учётом нагрузки на крышу, водоотведения и всего такого. Потом на крышу устилается несколько слоёв специальной… Ну, пусть будет ткани, потом грунт… И только потом…
— Постой-постой! — Юля уже не могла смеяться, пытаясь отдышаться. — Ты же не сказал — «будут построены»?
— Ага! — Мирослав тоже улыбнулся, и Юля заметила, как постепенно по мере разговора расслабляются его плечи, тают колкие льдинки в глазах и расправляется складка между бровями. — Именно это я и сказал. Этот грёбаный газон нам нужен будет в лучшем случае через месяц. Это если всё пойдёт по плану. А хранится он не больше двух дней. А значит…
— А значит, у тебя сейчас лежат и портятся рулоны с травой, которые просто некуда стелить?
— В твоём исполнении это звучит забавно. — Усмехнулся Мир. — Но вообще-то днём мне было ни разу не смешно. Мало того, что мне теперь искать новых сотрудников, взамен тех, кто накосячил с датами. Потому что вот этот косяк уже на нашей стороне. Мало того, что деньги я теряю в любом случае — газон просто пропадёт. Так ещё и пришлось срочно придумывать, что с ним делать. Жалко же.
— Придумал?
— Придумал. Пришлось, правда, звонить одному неприятному типу из министерства экологии и территориального планирования, он свёл меня с министерством спорта, а через того вышли на министра образования. Так что теперь в одной из школ очень быстро и качественно произойдёт реконструкция старого маленького футбольного поля. И всё это за счёт доброго и бескорыстного чудаковатого русского миллионера, как меня уже окрестили.
— А они успеют? Это ж не просто раскатать газон? Поле ж надо подготовить?
— Успеют, поверь мне. Когда дело касается халявы, здесь впереди русских прибегут и забудут про все свои традиции, привычки и поговорки.
— Ты был прав. — Вздохнула Юля.
— Я да, я такой. — Улыбнулся Мирослав, снова утыкаясь в макушку Юли и глубоко вдыхая воздух. Юля уже заметила, что этот жест был для Мирослава своего рода антистрессом. — Но хотелось бы больше подробностей моей гениальности. В чём конкретно я был прав?
— В том, что это меня не касается. — Юля вздохнула, не поднимая лица, стало немного стыдно за свою никчёмность и необоснованные претензии. — Я ничем не могу помочь, подсказать.
— А, это. — Мирослав ещё глубже «затянулся» юлькиной макушкой. — Но нет. Права была ты. Надо было сразу рассказать. Ты так забавно слушала и искренне хохотала. Мне, оказывается, это нравится.
— Тогда рассказывай побольше. — Попросила Юля.
— Не обещаю, что смогу сразу. Не привык я вываливать на других свои проблемы. Особенно на хрупкие плечи моей девочки.
— Не вываливать, а делиться, Мир. — Подсказала Юля. — Поделиться с другим — это не значит навалиться на него всей тяжестью проблемы.
— Я понял тебя, девочка моя. Только и ты не молчи больше. Если я опять что-то ляпну, — а я могу, ты ж знаешь — ты сразу говори, ладно?
— Но сначала сковородкой? — Хитро уточнила Юля.
— Но сначала сковородкой. — Согласился Мирослав.
И они говорили, говорили много и обо всём. О событиях дня и о планах на завтра. О любимых фильмах и о грустных воспоминаниях. Рассказывали друг другу о своих друзьях и родителях, о школьных учителях и о путешествиях. Юля видела, как непривычно Мирославу раскрываться именно в негативных моментах. Раскрывать свои страхи, слабости, ошибки. И особенно проблемы. Нет, он не стыдился, не пытался казаться лучше, чем есть. Просто как будто не верил, что кому-то может быть дело до его переживаний. Что кто-то просто хочет выслушать и поддержать. И только одну тему оба обходили стороной. Ни один из них не говорил и не спрашивал, что будет дальше. Точнее, Юля знала, что будет. Но обсуждать это не хотела. Каждый день, нежась на пляже или гоняя на гидроцикле, поднимаясь в горы или преодолевая каньон, она восторгалась, удивлялась, получала удовольствие и наслаждалась каждой минутой. Юля менялась. Даже кожей ощущала, что становится смелее и спокойнее. Не боится подойти к незнакомым людям и уточнить что-то, без смущения общается с инструкторами и экскурсоводами. Спокойно планирует маршруты, составляет планы и даже не гоняет свои привычные мысли, что всё непременно сорвётся, испортится, не получится. Но в то же время Юля знала, что совсем скоро вернётся домой. И хотела этого, скучая не только по сыну, маме и своей квартире, где она была абсолютной хозяйкой. Она скучала по знакомым улицам, пусть не таким живописным. По выгоревшим на солнце совершенно не тропическим растениям. По родной речи. Юля хотела домой. Осталось решить, как озвучить это желание человеку, к которому прикипела, притянулась тонкими, но прочными нитками, срослась, сшилась…
А Мирослав вёл себя так, как будто нет никакого другого мира за пределами этого уютного курортного городка и маленькой квартиры в нём. Как будто он своим носорожьим упрямством и непробиваемой уверенностью в собственных решениях остановил время и обнулил, вычеркнул из уравнения всех других людей.
— Мир. — Юля заглянула в комнату, где Мирослав сосредоточенно что-то изучал в ноутбуке, развалившись в кровати. — Я хотела попросить… Насчёт завтра…
— Умумс, — не отрывая взгляда от экрана, отозвался Медведь.
— Мир, посмотри на меня. — Тихо попросила Юля, подходя ближе. Мирослав поднял глаза, и Юля сразу растерялась. Всё-таки, наверное, не нужно было просить смотреть. Может, было бы легче говорить, если не видеть этот выжидающе-вопросительный взгляд. — Я хотела попросить… Не провожать меня. Пусть Виктор отвезёт, и… И всё.
— Виктор? Завтра? Провожать? — Мир как будто перебирал ключевые слова юлькиной речи, пытаясь сложить их в понятный ему смысл и приладить эту конструкцию к собственным представлениям и планам. — Юль. Ты уезжаешь?
— Да. — Юля усмехнулась и заговорила, стараясь придать голосу беззаботную весёлость, как будто не рвала сейчас своё сердце на две половины. — Ты совсем заработался, потерялся в календаре. Завтра уже двенадцатое сентября. Мне пора возвращаться. Послезавтра приезжает Илюшка. Билеты давно были куплены. Забыл совсем, большой босс?
— Юль. — Мирослав выглядел искренне удивлённым, даже озадаченным. Он отложил ноутбук и выпрямил спину, как будто настраивался на переговоры с потенциальным партнёром по бизнесу. Только взгляд, на несколько секунд заметавшийся по комнате будто бы в поисках подсказки, выдавал его смятение. — Я думал… Я хотел бы, чтобы ты осталась.
Юля покачала головой и усмехнулась. Ожидаемо. Вот он — настоящий Мирослав Андреевич Медведев. Вижу цель, не вижу препятствий. Он хотел бы, а значит — никаких сомнений. Никаких вариантов. Юля подошла к кровати и встала перед Мирославом, между его разведённых колен. Провела ладошками по плечам, по шее, зарылась пальчиками в непослушных волосах.
— Мирослав. — Голос Юли дрогнул, но она с гордостью отметила, что получалось говорить не жалобно, не вопросительно, а с уверенностью в собственных словах. — Мы же оба знали, что так и будет. Моя командировка, или как ещё это можно назвать, рано или поздно бы всё равно закончилась. Я должна вернуться.
— А я? — Мирослав смотрел Юле прямо в глаза, не облегчая ей задачу. Лучше б отвернулся. Вскочил. Ходил бы по комнате. Спорил, расстреливая юлькино спокойствие аргументами. Она знала их все, и на все придумала ответы. Но вот перед таким, ранимым, растерянным, как будто его только что разбудили и огорошили какой-то неожиданной новостью, Юля терялась. Хотелось одновременно и обнять Мира и утешить, сказать, что пошутила. И в то же время засмеяться и продолжить его вопрос голосом Карлсона. «Малыш, а как же я? Я же лучше собаки!». Но вся загвоздка была в том, что эти варианты не помогли бы, а только завели в тупик их обоих.
— А ты, — вместо шуток серьёзно продолжила Юля, поглаживая щёки и скулы Мирослава кончиками пальцев и нежно улыбаясь. — Ты — большой и важный босс, от которого зависят сотни людей. У которого здесь самый лучший проект в самом разгаре. Который не может бросить всё, чего достиг, и всех, кто в тебя верит, и бегать за белками.
— А зачем тогда белка убегает?
— Я не убегаю, Мирослав. Я возвращаюсь. В первую очередь — к себе. Здесь потрясающе, но жить чужой жизнью я не собираюсь. Я ведь никогда не рассматривала варианты переезда в другие страны.
— Так рассмотри! — В голосе Мирослава появились стальные приказывающие нотки. Быстро же он собрался! — Чего ты боишься?
— Ничего не боюсь. Услышь меня! Я наконец-то ничего не боюсь! Ни от чего не бегу и не прячусь. Это ты меня такой сделал. Я, возможно, впервые в жизни ни-че-го не боюсь! И точно знаю, чего хочу я! Я сама. Без сомнений, жертв и попыток подстроиться под другого.
— А я в твои желания не вписываюсь? Я разве требую каких-то жертв?
— Ты не представляешь, как сильно я хочу быть с тобой. Но я уже один раз променяла себя на мужчину, и мне не понравилось превращаться в морскую пену, когда сказка закончилась. И ни за что не хочу, чтобы на малейшие жертвы шли ради меня. Мир, Мирочка, ты и так сделал для меня больше, чем кто-либо. И я не о деньгах говорю.
— Останься, Юль! — Вот так, без аргументов. Просто просьба, иглой проникающая под рёбра и крошащая в пыль уверенность в своём решении.
— Как ты себе это представляешь? На каком основании мне здесь оставаться? В качестве кого?
— В качестве моей…
Юля прижала пальчики к губам Мирослава и покачала головой.
— Не надо, Мир. Услышь меня. Пожалуйста. Я не убегаю. Я не прошу меня убеждать, догонять и возвращать. Я хочу домой. Там моя жизнь. А ты решай — чего хочешь ты.
Мирослав провёл ладонями по талии Белки и притянул её ближе.
— Тебя.
И по тому, как в тот вечер Мирослав прикасался, как смотрел, Юле казалось, что в этом слове было что-то большее, чем намёк на секс. Они больше не говорили, не обсуждали, не спорили. Наоборот, все разногласия были отброшены, как незначительные помехи. Оба стремились друг к другу, не желая оставлять ни единого сантиметра между телами. Совпадали, сливались, впечатывались, старались стать ещё ближе, ещё плотнее, соединиться в каждой точке, врасти под кожу, протечь по венам. Не торопились достичь пика, а лишь стремились продлить эту бесконечную нежность, оставить на себе частичку друг друга.
А утром Юля слышала, как Мир проснулся, как шумно, слишком шумно, собирался. Как будто делал вид, что не хотел разбудить, просто так получилось, само. Но Юля знала, что совершенно не умеет прощаться — непременно разревётся, некрасиво, не по-киношному, с красными пятнами на лице и опухшим шмыгающим носом. И поэтому старательно делала вид, что спит, а Мир, всё понимая, старательно ей подыгрывал.
В аэропорту было душно. Опять. Только теперь рядом не было верной и неунывающей Лерки, а впереди не ждали почти три недели новых впечатлений. Юля отказалась от лежащих на столе в кухне билетов в бизнес-класс самолёта, вылетающего вечером из Дубровника. Лучше улететь пораньше. Лучше поменьше сидеть в машине и смотреть в окно, развлекая, а точнее изматывая себя размышлениями. Лучше быстро доехать до Тивата и сесть в самолёт. Скорее бы.
Юля осмотрелась. На табло появилась строка с нужным рейсом, и Белка потянула свой чемодан сквозь толпу загоревших, отдохнувших и одновременно измотанных отдыхом туристов. Виктор нёс рядом новенькую сумку — черногорский шопинг не влез в прошлую юлькину жизнь.
— До свидания, Юлия Ильинична.
— Прощай, Вить.
Сев в самолёт, Юля долго рассматривала виднеющиеся в окне горы и прислушивалась к себе. Она не страдала, не грустила. Не было ни обиды, ни тоски. Каждый день в этой прекрасной стране оставил только приятные воспоминания. Юля улыбнулась легко и свободно — это же так прекрасно, когда человек оставляет в душе не горечь, глухую боль или колючий холод, а только сладкое тепло, согревающее и обволакивающее сердце мягким туманом. Была лишь лёгкая грусть от того, что закончились эти волшебные дни, и приятная нега от понимания того, что они навсегда останутся в памяти самыми тёплыми, светлыми и нежными моментами. И нет ни капли сожаления, неуверенности или страха перед будущим. Всё будет прекрасно! Юля, всё так же продолжая улыбаться, достала из кармашка сумки свёрнутую в несколько раз записку, на которой без подписей, долгих объяснений и лишних вступлений было выведено размашистым почерком: «Я. ХОЧУ. ТЕБЯ.»
* — «Просто так» — мультфильм киностудии «Союзмультфильм», 1976 год.