Дамир
Что я знал о страхе? Как выяснилось, нихрена. Потому что то, что я испытал, пока нес бледную, хрупкую, будто сломанную куклу, Нику до кареты скорой помощи, было для меня абсолютно новым чувством, которое и страхом-то назвать сложно. Этому чувству больше подойдет название лютый ужас, от которого кровь не то, что стынет в жилах. Она просто испаряется и ты, вроде как, больше не живешь. Все процессы в организме замедляются и трудно даже сделать очередной вдох. Вот, что я испытывал в те мгновения, что казались вечностью.
После того, как я сорвался и из офиса отца рванул прямиком к той, что своим идиотским вмешательством в мою жизнь, граничащим с одержимостью, отец поставил мне условия, которые я не мог нарушить. Все дело в том, что когда я добрался до Оли, чуть не придушил суку. Серый едва разжал мою руку на ее шее. Я уже видел, как она краснеет… Чувствовал ее пульс и не готов был останавливаться. Такую ярость я не испытывал раньше. Понимал, осознавал, что не смогу сам остановиться. Поэтому был безмерно благодарен брату, что он был со мной в этот момент и оторвал меня от этой дряни.
Не помню, что тогда говорил ей. Да и говорил ли… Скорее уж орал и рычал, как раненый зверь, у которого отобрали самку и вот он — виновник той боли, что испытывает зверь.
И, вроде, если мне не изменяет память, договорились до того, что она все-таки сваливает из студгородка и больше не отсвечивает. Она даже кивала мне в ответ.
Но и здесь что-то пошло не так. Не успел я доехать до дома родителей, как меня тормознули менты и увезли в отделение. Оказывается, эта тварь на меня заяву накатала, что я типа ее чуть не убил. Даже побои успела снять, ушлая гадина.
Отец тогда впрягся, поручился за меня, но сказал мне оставаться дома под его присмотром, чтобы я снова не начудил и уже реально никого не грохнул. “Тебе следует выдохнуть, сынок!”, сказал он мне в тот вечер. Тогда я не готов был сидеть на месте, мы орали друг на друга, сильно поругались. Но потом до меня дошло, что он снова оказался прав. А дошло это до меня тогда, когда я, оказавшись в своей комнате, расхерачил ее в хлам. И вот, стоя на осколках стекла и дерева, я и понял, что я неадекватен сейчас и реально могу грохнуть эту суку. И тогда меня закроют на десятки лет, а моя Ника достанется какому-нибудь утырку. При мысли об этом снова психанул и доломал к чертям кресло. Ну, а что, хуже ведь уже не будет. И после этого меня отпустило. Я спустился вниз в кабинет к отцу. Мы поговорили, я извинился. Мировой он у меня мужик, все же, несмотря на наши разногласия и бесконечные стычки в прошлом. Мы договорились, что я сижу дома и не появляюсь на горизонте у Ники. За ней присматривает Серега. А через пару недель, когда все участники этой ситуации немного подостынут, тогда и можно будет попытаться поговорить.
Все эти долгие дни без Ники были для меня адом. Я как сопливая девчонка перечитывал наши переписки, с усердием прожженного мазохиста воскрешал в памяти моменты нашего секса, после чего приходилось либо принимать ледяной душ, либо вспоминать пубертат и дрочить в “кулачок”. Пиздец, конечно, ситуация.
Мама как могла поддерживала меня. Собственно, как и отец с Серым. В какой-то момент всем сразу стало понятно, что это не простое увлечение, а то самое “настоящее чувство”.
Я подыхал без своей девочки и думал, что хуже быть уже не может. Блядь, как же я ошибался…
Сегодняшний день, вроде, ничем не отличался от череды предыдущих. Но когда Серый рассказал, что видел Нику и она практически скатилась в истерику при одном лишь упоминании обо мне, я решил, что уже пора. Пора возвращать свою малышку. А то слышал как-то одну мудрость, что размер происходящего пиздеца пропорционален количеству времени, потраченного женщиной на его обдумывание. Это значило, что тянуть больше нельзя. Ника со временем не успокаивается. Наоборот, отдаляется, купаясь в своей боли.
Уже на подъезде к общаге, где обитала Ника, зазвонил телефон. Увидев на экране имя подруги Ники — Авроры, напрягся. Мы с ней никогда не ладили. Значит, скорее всего, что-то случилось. Не раздумывая ни секунды, ответил на звонок и тогда впервые ощутил те самые ледяные щупальца страха, которые прошлись по всем моим внутренностям, сжимая сердце.
— Дамир! Дамир! Ника, она… — девчонка не могла и двух слов связать.
— Что? Что с Никой? — рычал на нее, не контролируя свой голос. — Врубай громкую!
— Что? Да, сейчас. Все ты на громкой.
— Ника? Ника? — сорвался на хрип, — Ника, проснись, малышка!
— Дамир, я не могу ее разбудить! И кровь… — помню, как в голове отчаянно пульсировал вопрос, отдавая болью в виски: Какая, к черту, кровь? Чья? — Тут так много крови… — сквозь туман моих размышлений врывался в сознание голос Авроры.
— Блядь! Я еду уже! Еду! В скорую звонила?
— Конечно, сразу же, как ее нашла. Только потом тебе. Дамир, что делать? — если бы я знал…
— Я подъезжаю. Через три минуты буду. Не отходи от нее ни на шаг, пытайся разбудить.
Когда я влетел в комнату, просто напросто снося к хренам двери, на мгновение впал в ступор. Ника лежала на кровати, бледная, мокрая, а простыня под ней была пропитана кровью. Сука, никогда крови не боялся. Сколько драк за спиной, сколько разбитых коленей, носов. Но такого шока от количества крови я не испытывал никогда.
Подошел к кровати, схватил свою малышку на руки и понес ее вниз. Если скорая не приехала еще, значит, сам рвану в больницу.
Спускаясь по лестнице, слышал быстрые шаги сзади и всхлипывания Авроры. Она только и шептала: “Боже… Боже… Боже…”
— Дамир, — окликнула она меня, рыдая уже почти в голос. — Дамир, Ника… она беременна… — Что? Как? — От тебя, Дамир, — добила меня.
Блядь, да конечно от меня! Сам понимал это.
Шок…
Аккуратно, но быстро спускаясь по общаговским ступенькам, пытался вспомнить хоть одну молитву. Хоть несколько слов из нее, но память как отшибло. Я был в панике. Но не от того, что Ника оказалась беременной, нет. А от того, что сейчас моя девочка истекает кровью, теряя нашего малыша.
Нашего малыша…
Оказавшись на улице, заметил карету скорой помощи и рванул к ним. Навстречу уже бежали доктора. Перехватывая с моих рук Нику, параллельно уже сканировали ее состояние.
— Она беременна, — прохрипел не своим голосом и врачи засуетились еще быстрее.
Когда двери машины захлопнулись, увозя с собой самых дорогих мне людей — мою любимую девочку и моего ребенка, меня накрыл сильнейший откат. Я рухнул на мокрый асфальт и уткнулся в свои ладони, пытаясь перевести дыхание перед тем, как садиться за руль и гнать в больницу. В нос ударил едкий металлический запах. Запах крови.
Господи, Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое…
Вспомнил!
Господи, умоляю, помоги. Защити и спаси Нику и нашего ребенка. Умоляю!
Я сижу на асфальте и просто не знаю, что мне делать дальше. Страх за любимых сковал мое тело. Ощущение, что мне оно больше не принадлежит. Сердце отказывается биться, внутри все болит. Все важные жизненные процессы замедляются до критических показателей. Смотрю в одну точку. Перед глазами до сих пор неестественно бледное лицо Ники, ее почти синие губы и кровь на моих руках. Да что там на руках! Вся моя одежда пропиталась ее кровью, пока нес свою малышку на руках.
Чья-то маленькая ладошка касается моего плеча. Аврора.
— Что произошло? Что с ней, блядь произошло? Кто это с ней сделал? — начинаю кричать, подрываясь с земли.
— Не знаю, Дамир, — пугается моей реакции девчонка. — Мы были в универе, потом пошли в кафе на большой перемене, там встретились с Сережей, — перечисляет, — но после того, как Ника разнервничалась мы быстро вернулись в корпус и я оставила ее возле гардероба. Договорились, что увидимся уже в общаге.
— И все?
— Да, — кивает. — А потом я зашла в комнату и… — начинает рыдать. Притягиваю к себе и обнимаю. Понимаю, что испугалась за подругу сильно.
— В какую больницу ее увезли знаешь?
— В третью городскую.
— Погнали.
Уже в машине Аврора предлагает позвонить Косте, брату Ники. Соглашаюсь. Он ее самый близкий родственник, он должен знать, что его сестра в больнице. Пока Аврора пересказывает Косте все произошедшие события, тот уже несется в аэропорт, а она снова плачет. Блядь, самому хреново. У меня нет сил еще и девчонку успокаивать.
— Возьми себя в руки! — рычу на нее. — Хватит реветь! И так тошно!
— Это ты! — срывается, — ты во всем виноват! Ты со своим дурацким спором! — поворачивается ко мне, впивается в меня злым взглядом, начинает бить меня своими мелкими кулаками. — Это ты довел ее до такого состояния! Это из-за тебя она может потерять вашего ребенка. Боже, сколько она плакала, сколько рыдала в подушку, думая, что я не слышу и не понимаю. При мне крепилась, бодрилась, но как только наступала ночь, то я раз за разом слышала ее всхлипы. Боже, какой же ты мудак, Дамир! Мало тебе было той бедной девочки, что из-за тебя в психушку загремела, так теперь ты пошел дальше и решил угробить двоих!
Слышать все это было больно. Очень больно. Моя малышка страдала, а меня не было рядом, чтобы уберечь, успокоить. Сука, да что ж так все херово-то?!
Торможу у больницы, херачу руками по рулю, рыча словно раненый зверь. Аврора сидит тихо. Кажется, даже не дышит.
Перевожу дыхание и беру себя в руки.
— Выговорилась? — поворачиваюсь к ней и смело смотрю ей в глаза. — Ты нихрена не знаешь ни о девушке и, как ты выразилась, психушке. И тем более не знаешь о споре! — начинаю кричать, выдавливая из себя всю душевную боль что сейчас даже дышать нормально не дает. — Нихрена не знаешь. Я защищал ее, ясно? Защищал! Если бы не договорился, если бы не впрягся в этот спор, Нику по кругу бы пустили ради победы, понимаешь ты это свое блондинистой башкой?
Аврора застыла. Смотрит на меня стеклянными глазами, полными слез и не может произнести ни звука. Только губами шевелит.
— Я ее летом увидел впервые, когда она в универ приходила то ли экзамены сдавать, то ли результаты узнавать, — вспоминаю. — Она была такой… необычной, красивой, нежной. Такой непохожей на всех. Я с ума по ней сходил. Бредил ею. А потом случилась новая встреча, когда ее заметил не только я. Пацаны к ней клеиться грубо начали, я их приструнил и одна сука считала мою реакцию на Нику, затеяла весь этот трэш со спором. Предложила ее пацанам. А они… Короче, я перебил ставку и взял спор на себя, потому что я уж точно бы ее не обидел.
— Но она сказала, что ты…
— Да знаю я, что она сказала. Даже знаю, кто именно ей поведал об этом гребаном споре. Знаешь, — усмехаюсь, — а я ведь за несколько часов о нашей ссоры разрулил этот вопрос. Договорился с Ольгой о том, что она сваливает с баблом и не отсвечивает. Запретил к Нике приближаться. Но не успел, видимо…
— Погоди… — Аврора хмурится. — То есть ты хочешь сказать, что Оля Терентьева рассказала Нике все?
— Ну да, она самая. Сука… Чуть не придушил ее, когда узнал. Она заяву, тварь, на меня накатала и меня под белы рученьки в отделение сопроводили. Отец помог, конечно, но из-за этого запретил мне к Нике подходить, пока не успокоюсь. Вот и сидел дома. А мрази этой отец еще бабла отвалил и на поезд посадил до родной деревни.
— Так это, получается, несколько дней назад произошло?
— Ага, почти две недели назад.
— Стоп, стоп! Но Я видела Олю сегодня в универе дважды.
— В смысле? — туплю. Как?
— В прямом! Когда мы шли в кафе, твой брат с ней спорил о чем-то. А потом, когда в универ вернулись, она в гардероб тоже куртку сдавала.
— Блядь, да как так-то?! Сука, неужели и тут она. А что потом было? Ты видела? Она с Никой разговаривала?
— Не знаю, я ушла почти сразу на пару.
— Так, ладно, — выдыхаю. — С ней разберусь позже. Надо узнать что там с Никой. Идем.
В приемной за стойкой ресепшена сидит медсестра. Когда подхожу к ней, начинает вульгарно улыбаться. Не будь я по уши влюблен в Нику, может, и обратил бы внимание на столь откровенный невербальный подкат. Но сейчас все мимо! Мимо!
— Девушка, — обращаюсь к ней, игнорируя все ее “жесты”, — к вам Аверину Нику привезли несколько минут назад. Где она? Что с ней?
— А вы кем, простите, ей приходитесь? — мигом с ее лица слетает похотливая улыбка.
— Муж! — Аврора смотрит на меня, раскрыв рот, не скрывая удивления. Блядь, ну хоть бы подыграла что ли! — Будущий. Что с ней?
— В операционной она, — фыркает эта нафуфыренная стерва, меняясь в голосе и поведении. — Четвертый оперблок. Можете подождать вон там! — своим наманикюренным пальцем указывает вглубь коридора.
Проходим, садимся, ждем.
Мне больше ничего и не остается, кроме как только ждать. Ну и молиться за свою Зеленоглазку и нашего ребенка. Молиться об их спасении. Я ведь вспомнил слова.
Отче наш…