- Тебе, конечно, хорошо осуждать, - набросилась она на него сквозь слезы, - ты сам во всем виноват со своей дурацкой обязательностью. Передо мной у тебя, наверно, нет обязательств. Ты знал, что это был за человек, и сам меня к нему толкал. Никакая девушка, на которую так давят, не смогла бы устоять.
- Не хочется тебе хамить, - сказал он, подымаясь и глядя на нее сверху вниз, страшный, как божий гнев, - мне начхать, устояла ты или нет, но я тебе не позволю бегать по городу и врать про мертвого.
- Врать? - воскликнула опа, ошеломленная, стискивая руки на груди.
- Можно подумать, ты не врешь!
- Не вру! - закричала она, вскакивая на ноги, понастоящему разозлившись. Пусть ее обвиняют в том, что она развратница, - в конце концов, все героини в книжках таковы, - но обвинять ее в том, что она все это выдумала - просто какое-то чудовищное оскорбление.
- Конечно, врешь, - сказал он презрительно.
- Ох какой же ты спесивый и самодовольный! - завопила она в негодовании. - Ты настолько самоуверен, что думаешь, женщина не может так с тобой поступить.
Ты думаешь, Пет не мог так с тобой поступить! Так вот это было, было, и я его не виню, нисколечко не виню.
Ты, как твоя мать, прямо лопаешься от спеси. Ты - урод. Мама сама сказала. Ты даже не представляешь себе, что такое человеческие соблазны.
- Я тебе уже сказал, мне на это наплевать, - ответил Джек, наступая на нее - никогда она его в такой ярости не видела. - Но родных Пета очень огорчит, если о нем такое станут рассказывать, так что, будь добра, больше этого не повторяй.
Оторопевшая Сузи поняла, что ему совершенно все равно, правду она сказала или нет. Его по-прежнему больше беспокоили чувства родителей Пета, чем ее. Никакого смысла не было разыгрывать с ним сцены из романов, потому что ни один писатель такого урода, как Джек Кэнтиллон, не встречал. А надеяться на то, что ей посочувствуют дома, тоже нечего, потому что дома никто никаких романов вообще не читал, и они либо поверят ей и будут считать, что она их опозорила, либо пе поверят и решат, что она рехнулась. Она пришла домой в состоянии близком к истерике и сказала матери только, что Джек - ужасный человек, самый настоящий урод. "Ну, дорогая, - ответила ее мать торжествующе, - тебя ведь предупреждали", что, конечно, говорить не имело ни малейшего смысла, потому что, чем больше Сузи предупреждали, тем больше Джек ее занимал. Ей лишь сильнее хотелось узнать, что еще в нем есть ужасного, и это означало, что она долго будет с ним связана. Девушка только тогда готова порвать с мужчиной, когда удовлетворено ее любопытство.
2
Лишь через пять лет он смог на ней жениться, и к этому времени Сузи устала сопротивляться. Он был ей противнее, чем иной девушке сигареты. Она часто думала, как чудесно было бы выйти замуж за жителя Западных островов и слушать любовные признания на побережье у самых волн, но Западные острова были далеко, она вряд ли решилась бы заигрывать с островитянином, и потом, там, того и гляди, простудишься и умрешь.
Миссис Двайер не очень-то радовалась этому браку.
Она свое мнение о Джеке составила и не собиралась так просто его менять, впрочем, она готова была терпеть его ради Сузи. А с практической точки зрения он был даже лучшим мужем, чем два других ее зятя. Он уже служил главным приказчиком, а со временем мог стать управляющим, как его отец. Он купил замечательный старый полуразвалившийся дом неподалеку от Веллингтонской улицы, с высокими потолками, прекрасными видами из окон и уборной где-то под самой крышей, рядом с которым Западные острова сразу померкли. Родились дети - Пет и Молли. Мальчика, разумеется, пришлось назвать Петом.
Казалось, жизнь наконец пошла у них гладко. Так гладко, что Сузи не могла быть спокойна. Джек иногда заходил в пивную посидеть с друзьями, но светской жизнью не интересовался и танцевать отказывался. Вечером после работы ему больше всего хотелось переодеться во что-нибудь старое и почитать или поиграть с детьми. А она все не могла оправиться от того, как легкомысленно он отнесся к ее великому признанию.
В зависимости от настроения у нее существовало две совершенно различные версии их отношений с Петом, портрет которого по-прежнему стоял на камине, как будто между ними ничего не было. По первой, более расхожей, версии ничего и не было - что вполне соответствовало действительности, - по второй - было, и нечто ужасное - что тоже соответствовало действительности, если посмотреть с другой стороны. В хорошем расположении духа - то есть почти всегда - она считала, что между ними не было ничего, кроме того, что она называла "дурачества", но когда дела не ладились, она взглядывала на фотографию, грозно смотрела на детей и казалась себе ничуть не лучше уличной девки - и все из-за чудовищного эгоизма Джека; и когда на нее это накатывало, она устраивала ему настоящую сцену, по всем правилам:
плакала, кричала, называла его тряпкой. Джек, мрачно глядя в окно на великолепный вид города, пытался ее унять, по от этого она еще хуже расходилась. В конце концов, когда становилось совсем невмоготу, он отшвыривал книжку или газету, которую читал, говорил хрипло "Иди ты...", уходил из дому и напивался.
Потом те, кто встречали его в городе, рассказывали Сузи о том, как нагло, дерзко, вызывающе вел себя Джек - она его таким никогда не видела. Когда это случилось в первый раз, она затрепетала, но скоро обнаружила, что для выражения сильных чувств у него есть только одно слово и, сказав его, он не может уже ничего добавить.
А тут их снова настигла беда. Мать Джека ухитрилась исчерпать свои небольшие средства и запутаться в лабиринте мелких долгов, которые, однако, никак не поддавались обычным подсчетам. Миссис Кэнтиллон называла такие подсчеты вульгарными и находила, что Джек унаследовал пристрастие к ним от отца. Из всего этого Джек понял только, что, даже если он уплатит деньги за жилье и ту часть долгов, которые, на его взгляд, уплатить необходимо, она все равно через несколько месяцев окажется под судом. Джек, так же как и его отец, панически боялся судов, а миссис Кэнтиллон не могла взять в толк, чего тут бояться. Она считала, что судьи в округе очень отзывчивые люди, готовые посочувствовать ее тяжелому положению.
Так Джек оказался перед мучительным выбором. Както вечером он пошел за советом к Мэдж Хант. Как ни странно, Мэдж, которая сперва представлялась ему каким-то кошмаром, теперь стала единственным человеком, с которым он мог посоветоваться.
Она открыла дверь и мгновенно приняла свой лучший светский вид. Сразу видно - племянница приходского священника, Ой; на кухне такой беспорядок! Придется пройти в гостиную. Иначе он, конечно, ее никогда не простит. Майкл сейчас в коммерческом училище. А он, наверно, утомился дорогой. Глоток виски, как говорил дядя, - лучшее средство от усталости. Джек все это добродушно выслушивал. Она была маленького роста, довольно жеманна и совсем не так хорошо воспитана, как подобало бы племяннице приходского священника, - по правде сказать, она скорее походила на хозяйку деревенского трактира, но Джек знал, что под дурацкими манерами монастырской школы скрывается трезвый, ясный ум и удивительная искренность.
- Вот что, Джек, - сказала она прямо, когда он рассказал ей о своей беде, - мне кажется, тебе придется побыть сволочью раз в жизни.
- Что, Мэдж, пойти, что ли, поучиться? - спросил он, усмехаясь.
- Даю тебе бесплатный урок, и увидишь, он тебя избавит от неприятностей, - сказала она, не отвечая на его усмешку. - Сдай мать в приют.
- Вот этого-то мне делать не хочется, - сознался Джек.
- Ага, видишь, - она засмеялась и пожала плечами. - Если бы ты был из тех, кому хочется поступать благоразумно, я бы здесь так спокойно не сидела. Что я ни скажу, все будет против меня, но такова жизнь, Джек. Она твой дом погубит. Ты сам это прекрасно знаешь.
- Да, пожалуй, попробует, - сказал Джек.
- Не говори глупостей, Джек, - сказала Мэдж резко. - Она и пробовать не станет. Погубит, и все. Ты не тот человек, который может с ней справиться. Я это тебе не в осуждение говорю. Есть один способ - поселить ее с кем-нибудь, кто с ней справится. Можешь со мной.
Я ее не люблю, но ради тебя возьму, хотя это опять расход для тебя, потому что у меня нет свободной комнаты. Но, если хочешь знать, она скорее пойдет в приют.
Не хочу сказать ничего дурного о твоей матери, Джек, - она тебе ближе, чем я, - но больше всего на свете она любит делать по-своему. Ничего, что я это говорю?
- Ничего, ничего, - сказал он нежно. - Спасибо, Мэдж, спрошу ее, посмотрим, что она скажет.
В дверях она его поцеловала и, глядя, как он уходит по дороге, думала, по обыкновению жестко и трезво, что он, быть может, единственный человек на свете, с которым она могла бы быть счастлива. Не много женщин так к нему относилось. Возможно, поэтому он и ходил к ней за советом.
Миссис Кэнтиллон она, конечно, знала прекрасно - та отнеслась к жестокому предложению Джека в точности так, как и предсказывала Мэдж. Сперва она глядетга на него со своей робкой, детской улыбкой, как будто не веря, что он говорит серьезно.
- Ты говоришь о женщине, которая отправила на тот свет твоего брата? спросила она укоризненно.
- По-моему, нам сказали, что это сделал грузовик, - кротко ответил Джек.
- Так сказали из жалости.
- Что же ты будешь делать? - спросил он.
- Не спрашивай меня, Джек, - взмолилась она, как королева в трагедии, я обещаю, что не буду тебе в тягость.
Тут Джек, убедившись, что она насквозь фальшива, помрачнел еще больше, вспомнил, как она обращалась с ним и с Миком в детстве, и понял, что Мэдж права и что он все равно никогда не сможет с ней договориться.
Миссис Кэнтиллон была глупа, но чрезвычайно проницательна. Она понимала, что, когда ей захочется сделать по-своему, а это, по словам Мэдж, она любила больше всего на свете, Мэдж, эта жесткая, коварная и циничная женщина, разгадает ее маленькие хитрости еще до того, как они возникнут, тогда как Сузи, которая к тому же гораздо лучше готовит, всегда будет у нее на поводу.
Миссис Двайер была вовсе не глупа и в высшей степени проницательна и тоже это понимала. Она велела Сузи ни в коем случае не соглашаться на то, чтобы миссис Кэнтиллон жила с ними, но, видя, что в вещах, о которых пишут в романах, Сузи ничегошеныш не смыслит, она поговорила об этом прямо с Джеком. На сей раз она уже не была любезна. Она боролась за счастье и спокойствие своей дочери.
- Мне кажется, ты не понимаешь, Джек, чем ты рискуешь, поселяя родственников у вас в доме, - сказала она строго.
- Мне кажется, понимаю, дорогая миссис Двайер, - ответил он устало.
- А мне кажется, Джек, не понимаешь, - голос ее стал жестче. - Если бы понимал, не предложил бы матери жить вместе с тобой и Сузи. Я таких случаев в своей жизни видела побольше, чем ты, и никогда ни к чему хорошему это не приводило. Бывает, люди и зла-то не желают, а в доме все равно ссоры.
- Миссис Двайер, - мрачно пошутил он, - даже лучший друг моей матери не упрекнет ее в том, что она да желает зла.
На лице миссис Двайер показалась улыбка, но только на миг.
- Значит, тем более, она не может жить в одном доме с вами, - сказала она. - Когда ты женился на Сузи, ты принял на себя определенные обязательства, обязательства не легкие. Молодым людям, бывает, надо и поссориться, и делать это следует наедине. Я никогда в вашу жизнь не встревала, что бы там у вас ни было, потому что я слишком хорошо знаю, к чему это ведет. Семейная жизнь - это дело двоих, а когда между ними встает третий - мать, отец, священник или адвокат, - тут все и кончается.
- Да неужели я позволю кому-нибудь встать между мной и Сузи? - он чуть не застонал.