— Нет, я говорю о бешеном на таблетках.
Карлайл вопросительно изогнул бровь, явно ожидая объяснения.
— Играют обычно вдвоем, — начинаю я. — Парни садятся друг против друга, по очереди принимают секобарбитал и пентобарбитал и запивают чем попало.
— Похоже, игра опасная. Вы в неё играете? — Карлайл тщательно подбирает слова, стараясь придерживаться нейтрального тона.
— Угу, постоянно и без партнёра.
Карлайлу не терпится записать услышанное, однако демонстративно открывать блокнот он не хочет. Заглядывает мне в глаза, срывает с ручки колпачок и тут же снова надевает. Нервный жест.
— Боль такая сильная, что на всё остальное плевать, — продолжаю я. — Такая ужасная, что даже смерть кажется ерундой. Начинаю глотать всё, что под руку попадётся, одну таблетку за другой. Вот такая игра в бешеного: или боль вылетает, или я. Решить пропорцию жизнь-смерть не сложнее, чем отсчитать сдачу с доллара. А вы говорите лечиться…
— Дэниел, вы могли бы сделать это снова?
— Не просто мог бы, а непременно сделаю. До следующего приступа осталось месяцев шесть, а потом передозировка повторится.
— Дэнни, мы обязательно это обсудим. Если страховая компания не оплатит лечение, я разработаю гибкую систему скидок. Но выписывать рецепты на наркосодержащие препараты или выпускать за территорию клиники больных с суицидальным риском не в моих правилах. Я ясно выразился?
Придётся ударить его, и посильнее. Если выйду из больницы, мне конец, так что права на ошибку нет. Нужно оглянуться назад и вспомнить, как трясся, словно осиновый лист, дожидаясь его в этой каморке, как распинался, стараясь произвести впечатление, а потом даже извинился, будто было за что.
Нужно думать, как я ненавижу собственный страх, идти напролом и не стесняться в выражениях.
— Назовите число.
— Что, простите?
— Назовите число.
— Не понимаю, чего вы добиваетесь.
— Назовите любое число, чем больше, тем лучше.
— Двести двадцать три. — Карлайл кладёт ручку на стол и пожимает плечами.
— Двести двадцать три, двести шестнадцать, двести девять, сто девяносто пять, сто восемьдесят восемь. — Скорость как у пулемётной очереди. — Обратный отсчёт с вычитанием по семь я мог бы продолжать и продолжать, но протокол обязывает вас прервать меня после пятой цифры, верно?
— К чему вы ведёте, Дэнни?
Намотать бечеву на катушку, выждать, когда он начнёт шевелиться, обнажит своё Ахиллесово эго: работу, целеустремлённость, усердие; пусть покажет, во что верит, к какой цели идёт, а с чем никак не может примириться. Потом выпущу змея в облака и перережу верёвку.
— А к тому, что за несколько часов я продемонстрировал вашу несостоятельность и как эксперта, и как психиатра. Могли бы придумать более оригинальные сокращения или хотя бы прикрывать от меня записи. Р — рука, это я сразу угадал, стало быть, РС обозначает «статичное движение рукой», РВ — «рука, выразительная», другими словами, честность, a РС — «рука скрытная», или движение, указывающее на обман и жульничество. Что, в точку попал, да?
Молчит. Наверное, в первый раз понял, что чувствуют его невольники-пациенты, когда им лезут в голову, ковыряются в мозгах, выпытывают тайны.
— Ничего сложного: я ведь сам кормил вас нервными жестами, как голодного пса костями, и вы всё съедали. — Убираю с глаз волосы. — Р-раз, и в блокноте появляется РВ, и так далее, аналогичные сокращения для глаз, позы и всего остального. С таким же успехом можно было и без стенографии обойтись: в ваших записях и дебил разберётся.
— Слушай, парень, мы не в суде. Вторичное привлечение за одно и то же преступление тут не работает.
— Да тут вообще ничего не работает!
— Дэнни, имея доказательства наличия у пациента суицидальной наклонности, по закону я обязан проинформировать администрацию клиники. А услышанного от вас вполне достаточно, чтобы получить ордер на семидесятидвухчасовое принудительное обследование. Вы понимаете, о чём я говорю?
Голос монотонный, абсолютно спокойный, в нём явно слышится снисходительная, умело завуалированная насмешка трусливого клерка, защищенного дешёвым письменным столом, государственными субсидиями, именным беджем и табличкой на двери кабинета. Придётся ударить ещё сильнее. Пока не выбью почву из-под ног, Карлайл не пошевелится.
— Ричард, да ты совсем слепой.
Пауза, раз, два, три. Эксперт снимает очки, умело изображая негодование.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что, снимая очки, ты изображаешь искренность в надежде, что я поверю. А на самом деле тебе так проще спрятаться, потому что ты ни черта не видишь.
— Дэнни, мы закончили. — Карлайл как ни в чём не бывало протирает стёкла.
— Когда речь заходит о сексе — тот же самый трюк.
Оставив очки в покое, он поворачивает — если не ко мне, то по крайней мере к моему стулу — измученное лицо с подслеповатыми глазками.
— Да, Ричард, секс, секс! Представляешь, Дик, мы с Молли трахаемся на полу гостиной. Ты за всю беседу единственный раз снял свои грёбаные окуляры, как раз когда мы секс обсуждали, и уделил этой теме несоизмеримо больше времени.
Очки благополучно надеты, на измождённом лице ни кровинки.
— Дэнни, я хочу вам помочь.
— «Помочь» значит обколоть успокоительными, чтобы не рыпался, когда ваши извращенцы-санитары с неизвестно каким прошлым дрочат на скорость и спускают мне на лицо?
— Боже, Дэнни!
— Хватит прикидываться, Дик, а то не слышал, что такое бывает! По сторонам нужно чаще смотреть… В следующий раз вырублю к чёрту телефон, чтобы никто добрых самарян из 911 не вызвал!
Встаёт, стучит по армированному стеклу, подаёт сигнал. Заглядывает Уоллес, сто двадцать килограммов непоколебимого спокойствия, а эксперт скрывается за дверью. Санитар расплывается в улыбке, складывает руки на груди и застывает у двери на три минуты полной тишины. Карлайл возвращается в сопровождении двух низкорослых, крепко сбитых парней, похожих друг на друга словно близнецы: тот же рост, цвет волос, усы и форма цвета хаки с надписью: «Помощник шерифа округа Лос-Анджелес» на беджах и плечевых нашивках.
— Мы люди в белых халатах, — представляется один из «близнецов».
Быть мне пожелтевшим листком в картотеке где-нибудь в заплесневелом подвале окружного архива. Дрожащие руки, грудь, живот расслабляются, в голове проносится облегчённое «Всё!». Оказывается, не так плохо и совсем не страшно, а главное — Кеара в безопасности. Так вот что такое смирение.
— Мистер Флетчер, эти джентльмены проводят вас в закрытое отделение, — не обращая внимания на шутку о белых халатах, поясняет эксперт. — Мы с вами поговорим завтра, после того как вы поедите и как следует отдохнёте.
Уравнение не сходится: меня мог прекрасно проводить Уоллес, «близнецам» здесь не место… Так, понятно, кто-то вычислил Дэниела Флетчера. Долго же они возились…
Последний шанс, последний вызов всем им: — Моя фамилия не Флетчер!
Дверь с зарешеченным окном закрыта. Заместителям шерифа секретность не нужна. Карлайл с Уоллесом ушли, так что желтоватый листочек с двумя копиями — распоряжение администрации «Королевы ангелов» доставить меня в окружную психиатрическую клинику — копам передала медсестра.
Ко мне подходит полицейский, состривший про белые халаты: кобура на уровне моих глаз, переносная рация издаёт невнятный хрип.