за обе руки со словами.) И мой милый дединька будет наставлять меня и
поддерживать. (Оглядывается через плечо на Тэннера.) И Джек Победитель
Великанов тоже. (Идет мимо кресла матери к Октавиусу.) И его
неразлучный дружок Рикки-Тикки-Тави!
Октавиус краснеет; вид у него до крайности глупый.
Миссис Уайтфилд (встает и расправляет свой вдовий креп). Раз уж вы теперь
опекун Энн, мистер Рэмсден, хоть бы вы ее отучили от этой несносной
привычки давать людям прозвища. Вряд ли это кому-нибудь может
нравиться. (Идет к двери.) Энн. Ах, мама, что вы говорите! (Покраснев от искреннего раскаяния.) Неужели
это правда? Я как-то никогда не думала... (Поворачивается к Октавиусу,
который сидит на стуле верхом, облокотившись на спинку, кладет ему руку
на лоб и запрокидывает его голову.) Вы хотите, чтоб с вами обращались,
как со взрослым? Может быть, мне впредь называть вас мистер Робинсон? Октавиус (серьезно). О нет, пожалуйста, зовите меня Рикки-Тикки-Тави. Я
просто не перенесу "мистера Робинсона". Энн (смеется и треплет его по щеке, потом возвращается к Рэмсдену). А ведь,
пожалуй, дединька и в самом деле звучит дерзко. Но только мне и в
голову не приходило, что это может вас обидеть. Рэмсден (растаяв, треплет ее по плечу). Глупости, дорогая Энни, глупости. Я
настаиваю на "дединьке". Я Эннинькин дединька - и на другое имя просто
откликаться не буду. Энн (с признательностью). Все вы меня балуете, - все, кроме Джека. Тэннер (у шкафа, говорит через плечо). Да, я считаю, что вы должны называть
меня мистер Тэннер. Энн (кротко). Вовсе вы этого не считаете, Джек. Это вы только так говорите,
назло. Обычная ваша манера; тот, кто вас знает, не станет обращать на
это внимания. Но если хотите, в честь вашего прославленного предка я
могу называть вас Дон Жуаном. Рэмсден. Дон Жуаном? Энн (невинно). А разве это нехорошо? Я не знала. Ну тогда я, конечно, не
буду. Можно мне называть вас Джек, пока я не придумаю что-нибудь
другое? Тэннер. Нет, уж ради всего святого больше ничего не придумывайте. Я сдаюсь.
Я согласен на Джека. Я в восторге от Джека. На том кончается моя первая
и последняя попытка утвердить свой авторитет. Энн. Вот видите, мама, всем нравится, когда их зовут ласкательными именами. Миссис Уайтфилд. А все-таки ты бы могла бросить эту привычку хотя бы на
время траура. Энн (пораженная в самое сердце, с упреком). О мама, зачем вы мне напомнили?
(Поспешно выходит из комнаты, чтобы скрыть свое волнение.) Миссис Уайтфилд. Ну конечно, опять я виновата. (Идет вслед за Энн.) Тэннер (отходя от шкафа). Что ж, Рэмсден, мы разбиты, уничтожены, обращены в
ничто, не лучше мамаши. Рэмсден. Глупости, сэр! (Выходит из комнаты вслед за миссис Уайтфилд.) Тэннер (оставшись наедине с Октавиусом, смотрит на него лукавым, испытующим
взглядом). Тави! Хотел бы ты чего-нибудь достигнуть в жизни? Октавиус. Я хотел бы стать великим поэтом. Я хотел бы написать драму. Тэннер. С Энн в качестве героини? Октавиус. Да. Ты угадал. Тэннер. Берегись, Тави. Энн в качестве героини драмы - это еще ничего. Но
если ты не будешь остерегаться - даю голову на отсечение, она за тебя
выйдет замуж. Октавиус (вздыхая). Ах, Джек, если бы я мог на это надеяться! Тэннер. Голубчик мой, да ведь твоя голова в пасти у тигрицы! Ты уже почти
проглочен, в три приема: раз - Рикки; два - Тикки; три - Тави,- и
поминай как звали! Октавиус. Она со всеми такая, Джек; ты ведь ее знаешь. Тэннер. Да. Она каждому перешибает лапой спину; но весь вопрос в том, кого
из нас она съест? Мне лично кажется, что она думает съесть тебя. Октавиус (встает, сердито). Возмутительно - говорить в таком тоне о девушке,
которая в соседней комнате оплакивает своего отца. Но я так хочу, чтоб
она меня съела, что готов терпеть твои грубости, ибо ты мне подаешь
надежду. Тэннер. Вот видишь, Тави, это и есть сатанинское в женщине: она заставляет
человека стремиться к собственной гибели. Октавиус. Какая же это гибель? Это достижение заветной цели. Тэннер. Да, ее цели; но эта цель не в том, чтобы дать счастье тебе или себе,
а лишь в том, чтобы удовлетворить природу. Женщина одержима слепою
страстью созидания. Этой страсти она приносит в жертву себя; что же, ты
думаешь, она остановится перед тем, чтобы и тебя принести в жертву? Октавиус. Но именно потому, что ей свойственно самопожертвование, она не
станет приносить в жертву тех, кого любит. Тэннер. Глубочайшее заблуждение, Тави. Женщины, склонные к
самопожертвованию, особенно легко приносят в жертву других. Они чужды
эгоизма и потому добры в мелочах. Они служат цели, которая продиктована
не их личными интересами, а интересами вселенной, и поэтому мужчина для
них - лишь средство к достижению этой цели. Октавиус. Ты несправедлив, Джек. Разве они не окружают нас самой нежной
заботой? Тэннер. Да, как солдат свою винтовку или музыкант свою скрипку. Но разве мы
смеем стремиться к собственной цели или проявлять собственную волю?