воспитаны в духе передовых идей. Почему вы так упорно хотите считать
меня ограниченной? Тэннер. А, вот это и есть самое опасное! Конечно, вы ничего не имеете
против, - вы убедились, что это не так важно. Когда боа-констриктор уже
обвил своими кольцами тело лани, он ничего не имеет против ее взглядов. Энн (встает, осененная внезапной догадкой). А-а-а! Теперь я поняла, почему
вы сказали Тави, что я - боа-констриктор. Мне дединька рассказывал! (Со
смехом накидывает ему на шею свое боа.) А как тепло и приятно! Разве
нет, Джек? Тэннер (барахтается в сетях). Бессовестная женщина, перестанете вы
когда-нибудь лицемерить? Энн. С вами я никогда не лицемерю, Джек. Вы сердитесь? (Снимает с него боа и
бросает на кресло.) Не надо было мне этого делать. Тэннер (презрительно). Подумаешь, преступление! А почему бы и нет, раз это
вам доставляет удовольствие? Энн (застенчиво). Потому что... потому что мне кажется, когда вы говорили о
боа-констрикторе, вы имели в виду вот что. (Закидывает ему руки на
шею.) Тэннер (пристально глядя на нее). Какая смелость!
Она смеется и гладит его по щеке.
Любопытно: вот вздумай я рассказать об этом, мне бы попросту не
поверили, а кто и поверил бы, тут же осудил бы меня за мой рассказ; но
если бы вы меня в этом обвинили, то ни одна душа не поверила бы моим
запирательствам! Энн (с достоинством, снимая руки). Вы неисправимы, Джек. Зачем вы шутите над
нашей привязанностью друг к другу? Никому не пришло бы в голову
неправильно истолковать это. Вам ведь не приходит в голову, я надеюсь? Тэннер. Моя кровь говорит за меня, Энн. Бедный Рикки-Тикки-Тави! Энн (метнув на него быстрый взгляд, словно озаренная неожиданной мыслью). Не
так уж вы глупы, чтобы ревновать к Тави. Тэннер. Ревновать! С какой стати? Но я не удивляюсь вашей власти над ним. Со
мной вы только шутите, и то я уже чувствую, как вокруг меня стягиваются
убийственные кольца. Энн. Вы думаете, я имею виды на Тави? Тэннер. Не думаю, а знаю. Энн (серьезно). Берегитесь, Джек. Вы причините Тави много горя, если
наведете его на ложный след. Тэннер. Не бойтесь. Он от вас не уйдет. Энн. Хотелось бы мне знать: вы действительно умный человек? Тэннер. Откуда это внезапное сомнение? Энн. Вы как будто понимаете все, чего не понимаю я; и в то же время вы
совершенный ребенок в таких вещах, которые я отлично понимаю. Тэннер. Как Тави к вам относится, я понимаю, Энн; уж в этом-то можете быть
уверены. Энн. Но кроме того, вам кажется, что вы понимаете, как я отношусь к Тави. Тэннер. Я слишком хорошо знаю, что ждет беднягу. Энн. Если бы не покойный папочка, я бы сейчас от души посмеялась, Джек.
Смотрите же! Тави будет очень несчастен. Тэннер. Вероятно. Но он этого не заметит, бедняга. Он слишком хороший.
Потому-то он и совершит из-за вас роковую ошибку своей жизни. Энн. По-моему, слишком умные люди гораздо чаще совершают ошибки, чем слишком хорошие. (Садится, и презрение ко всему мужскому полу
ясно выражено в грациозном изгибе ее плеч.) Тэннер. О, я знаю, что судьба Тави вас не особенно беспокоит. Но в любви
всегда один целует, а другой лишь позволяет себя целовать. Так вот:
целовать будет Тави, а вы лишь будете подставлять щеку; и бросите его,
как только подвернется что-нибудь получше. Энн (обиженно). Вы не имеете права так говорить, Джек. Это несправедливо и
невежливо. Не моя вина, если вам и Тави угодно делать глупости из-за
меня. Тэннер (тоном раскаяния). Простите мои грубые выпады, Энн. Они направлены не
против вас, а против всего испорченного мира. (Она бросает на него
довольный, прощающий взгляд; он тотчас настораживается.) А все-таки
скорей бы вернулся Рэмсден. С вами я никогда не чувствую себя в
безопасности; какое-то наваждение... или нет, не наваждение, а какое-то
утонченное любопытство влечет меня к вам.
Она смеется.
Да, да, именно. Вы это знаете и наслаждаетесь этим. Открыто и
бессовестно наслаждаетесь этим! Энн. Ну и кокетка же вы, Джек! Тэннер. Кокетка?! Я?!! Энн. Да, вы. Вы всегда готовы осудить и оскорбить человека, но в то же время
ни за что не выпустите его из рук. Тэннер. Я позвоню. Наш разговор и так уже зашел дальше, чем я предполагал.
Возвращаются Рэмсден и Октавиус, с ними мисс Рэмсден
деловитая, почтенного вида старая дева; на ней простое
коричневое шелковое платье и ровно столько колец,
цепочек и брошей, сколько нужно, чтобы показать, что она
одета скромно не по бедности, а из принципа. Она входит
в комнату весьма решительным шагом; мужчины, растерянные
и удрученные, следуют за ней. Энн встает и порывисто