Когда он сидит за своим письменным столом, справа от
него окна, выходящие на Поргплэнд-Плэйс. Оттуда, если бы
не спущенные шторы, любопытный зритель мог бы, словно с
просцениума, созерцать его профиль. Налево, у внутренней
стены, величественный книжный шкаф и ближе к углу дверь.
У третьей стены два бюста на цоколях: слева Джон Брайт,
справа Герберт Спенсер. В простенке между ними
гравированный портрет Ричарда Кобдена, увеличенные
фотографии Мартино, Хаксли и Джордж Элиот, автотипии
аллегорий Дж. Ф. Уоттса (Роубэк предан искусству со всем
пылом человека, который его не понимает) и гравюра
Дюпона с Деларошева "Полукружия" в Школе изящных
искусств, где изображены великие художники всех веков.
За спиной Роубэка, над камином, фамильный портрет в
таких темных тонах, что на нем почти ничего нельзя
разглядеть. Рядом с письменным столом кресло для деловых
посетителей. Еще два кресла в простенке между бюстами.
Входит горничная и подает карточку. Роубэк, взглянув,
кивает с довольным видом. По-видимому, гость желанный.
Рэмсден. Просите.
Горничная выходит и возвращается с посетителем.
Горничная. Мистер Робинсон.
Мистер Робинсон - молодой человек на редкость приятней
внешности. Невольно возникает мысль, что это и есть
первый любовник, так как трудно предположить, что в
одной пьесе могут оказаться два столь привлекательных
персонажа мужского пола. Стройная, элегантная фигура в
трауре, как видно, недавно надетом; маленькая голова и
правильные черты лица, приятные небольшие усики,
открытый ясный взгляд, здоровый румянец на юношески
свежем лице; тщательно причесанные волосы красивого
темно-каштанового оттенка, не кудрявые, но шелковистые и
блестящие, нежный изгиб бровей, высокий лоб и слегка
заостренный подбородок - все в нем обличает человека,
которому предназначено любить и страдать. А что при этом
он не будет испытывать недостатка в сочувствии, тому
порукой его подкупающая искренность и стремительная, но
не назойливая услужливость - знак природной доброты. При
его появлении лицо Рэмсдена расцветает приветливой,
отечески-ласковой улыбкой, которую, однако, тут же
сменяет приличествующая случаю скорбная мина, так как на
лице у молодого человека написана печаль, вполне
гармонирующая с черным цветом его костюма. Рэмсдену,
по-видимому, известна причина этой печали. Когда гость
молча подходит к столу, старик встает и через стол
пожимает ему руку, не произнося ни слова: долгое
сердечное рукопожатие, которое повествует о недавней
утрате, одинаково тяжко для обоих.
Рэмсден (покончив с рукопожатием и приободрившись). Ну, ну, Октавиус, такова