узнаем, что обитатели виллы отличаются литературными
склонностями; нигде не заметно ни сетки для тенниса, ни
крокетных дужек, а небольшой садовый стол, слева от нас,
завален книгами, большей частью в желтых обложках. На
стуле справа тоже лежит несколько раскрытых книг. Газеты
не видно ни одной,и это обстоятельство, наряду с
отсутствием спортивного инвентаря, может привести
вдумчивого наблюдателя к самым многозначительным выводам
относительно обитателей виллы. Впрочем, в этот ясный
весенний день подобным размышлениям помешало бы
появление у боковой калитки Генри Стрэйкера в его
шоферском наряде. Он пропускает в сад неизвестного
пожилого джентльмена и сам проходит следом за ним.
Пожилой джентльмен, наперекор испанскому солнцу, облачен
в черный сюртук и брюки весьма респектабельного оттенка,
получающегося из сочетания темно-серых и фиолетовых
полос; на голове у него цилиндр, черный галстук бабочкой
оттеняет безукоризненную белизну манишки. Очевидно, он
из тех людей, которых социальное положение обязывает к
постоянному и настойчивому самоутверждению, невзирая на
климат, они и в сердце Сахары и на вершине Монблана
одевались бы одинаково. А поскольку в нем не
чувствуется представителя класса, привыкшего видеть свое
жизненное назначение в том, чтобы рекламировать и
содержать первоклассных портных и модисток, его
изысканный костюм придает ему вульгарный вид, тогда как
в любой рабочей одежде он выглядел бы вполне пристойно.
У него красное лицо, волосы, напоминающие щетину,
узенькие глазки, поджатый рот и упрямый подбородок. Кожа
на шее и у подбородка уже тронута старческой
дряблостью, но щеки еще упруги и крепки, как яблоко, и
от этого верхняя часть лица кажется моложе нижней. Он
самоуверен как человек, который сам составил себе
состояние, и несколько агрессивен, как тот, кому оно
досталось в звериной борьбе; за его вежливостью ясно
ощущается угроза в случае необходимости пустить в ход
другие методы. Но вообще это человек, способный внушить
жалость тогда, когда он не внушает страха; временами в
нем проглядывает нечто трогательное как будто огромная
коммерческая машина, втиснувшая его в этот сюртук,
оставила ему очень мало личной свободы и сурово
отказывает в удовлетворении всех его склонностей и
желаний. С первого же произнесенного им слова становится
ясно, что он - ирландец, сохранивший свою природную
интонацию, несмотря на многочисленные перемены
местожительства и общественного положения. Можно
догадаться, что первоначальную основу его речи составлял
грубоватый говор южных ирландцев; но этот говор так
долго подвергался искажающим влияниям городского