Он, хоть и сердился, был доволен. Контора скоро закроется. Я их обчищу, торжествовал он. Представил себе, как вся контора ежится от страха; что ж с того, что они не виноваты, - полиция их помытарит, как его мытарили. И сроду им не догадаться, как пропали деньги, если не найдут его лаз в подвале.
Он спустился на землю и рассмеялся озорно и беззаботно, как подросток.
Над головой с громким скрипом закрылось окно, и он распластался по стене. Поглядел наверх: кто-то закрывал окно надежной металлической сеткой. Это вам не поможет, хихикнул он про себя. Он стоял у трубы, пока желтый свет в конторе не погас. Тогда он слез в подпал, взял мешок с приемником, и секачом, пробрался через один и через другой лаз и ощупью нашел дорогу в подвал дома, где стоял сейф. Двигался замедленно, дышал тихо. Теперь поосторожней, сказал он себе. Там может быть сторож... В памяти, словно написанный мелом на черной доске, стоял шифр. Ужом он протиснулся в последнюю дыру, крадучись поднялся по лестнице, взялся за ручку и приоткрыл дверь на ладонь. Тут храбрость его выдохлась; воображение стало рисовать опасности.
Может быть, ночной сторож уже поджидает его с пистолетом. Он надел кепку на палец и высунул из-за косяка. Если выстрелит, попадет в кепку; но все было тихо. Занесши ломик, чтобы в случае чего сразу отбить нападение, он приоткрыл дверь пошире. Так он простоял минут пять, лязг трамвая заставил его очнуться. Он вошел в комнату. Через широкое окно лился лунный свет. Он встал перед сейфом и тут же одернул себя. Сперва надо оглядеться... Обошел комнату и обнаружил закрытую дверь. Может быть, там ночной сторож? Открыл дверь, увидел раковину с краном и унитаз. Еще одна дверь, слева, вела и громадную темную комнату, которая казалась пустой; в дальнем конце этой комнаты он различил очертания еще одной двери. Никого тут нет, сказал он себе.
Он встал перед сейфом и тронул циферблат; диск провернулся легко. Он засмеялся и крутанул его просто так, для интересу. Займись делом, сказал он себе. Он стал набирать шифр, записанный на черной доске его памяти; это было так просто, что казалось, сейф и не заперт вовсе. Замок послушно отпустил тяжелую дверь; он взялся за ручку и сильно потянул, но косная масса тронулась с места неохотно. Затаив дыхание, он глазел на зеленые банкноты в пачках, столбики завернутых монет, на забавные стеклянные банки, наполненные белыми шариками, на продолговатые зеленые металлические коробки. Воровато оглянулся; не верилось, что никто не крикнет ему "Стой!".
Вот уж утром удивятся, подумал он. Он раскрыл свой мешок и взял туго перевязанную пачку денег; бумажки были новые и хрустящие. Его привели в восхищение ровные, чисто обрезанные кромки. Эти люди в Вашингтоне свое дело знают, подумал он. Он потер деньги пальцами, словно пытаясь обнаружить в них какие-то скрытые свойства. Поднес пачку к носу и принюхался к запаху свежей краски. Бумажки как бумажки, пробормотал он. Бросил пачку в мешок и взял из сейфа другую. Стоя с мешком в руках, он думал и смеялся.
Не радовался богатству - его занимали только цвет и форма денег и разнообразные переживания, которые испытывают из-за них люди на поверхности земли. Мешок уже заполнился на треть, когда ему пришло в голову проверить, какого достоинства там бумажки; оказалось, что он, не подумав, накидал туда много пачек по одному доллару. К лешему их, сказал он с отвращением. Буду брать крупные... Вывалил мелкие деньги на пол и смахнул с полок в мешок все пачки стодолларовых, какие были, а потом сгреб свертки монет.
Потом подошел к столу, где стояла пишущая машинка - та самая, на которой работала девушка со светлыми волосами. Машинка очаровала его; он ни разу в жизни не пользовался такой вещью. Это был странный служебный инструмент, нечто существовавшее за пределами его жизни. Всякий раз, когда ему случалось зайти в контору, где женщина печатала на машинке, он говорил почти шепотом. Смутно припомнив, как это делали при нем, он вставил в машинку лист бумаги; лист пошел косо, и он не знал, как его выровнять. Тихо и почтительно произнося буквы вслух, он отстучал на клавишах свое имя: _фредданиэлс_. Посмотрел на него и рассмеялся. Ничего, он еще научится печатать как следует.
Ну да, машинку тоже прихватим. Поднял ее и положил в мешок, на деньги. Он не считал, что крадет: секач, приемник, деньги, машинка - все имели одинаковую ценность и значили для него одно и то же. Все они были важными игрушками людей, живших в мертвом мире солнечного света и дождя, в мире, который он покинул, в мире, где его осудили, сочли виновным.
Но что это за контора? Он задумался. Что это за темная комната у него за спиной? Он поискал у себя спички и обнаружил, что осталась только одна. Прислонил мешок к сейфу и вслепую двинулся по задней комнате, наталкиваясь на гладкие металлические предметы, похожие на какие-то машины. В недоумении протянул руку к стене, но выключателя не нашел. Что же, придется зажечь последнюю. Встал на колени и чиркнул возле самого пола, прикрыв огонек ладонями. Помещение напоминало фабрику, везде стояли столы и верстаки. Над столами висели лампы с зелеными абажурами; он включил одну и стянул пониже, чтобы свет не распространялся в стороны. Возле верстаков стояли табуретки, и он решил, что люди здесь занимаются каким-то ремеслом. Обойдя комнату, он нашел несколько начатых книжечек со спичками. Теперь бы сигареты найти! Но их не было.
Так что же тут такое? На одном верстаке он увидел блокнот, и на страничках его была шапка: ПНР - ЮВЕЛИРНОЕ ПРОИЗВОДСТВО. Губы у него сами собой раскрылись кружочком, потом, он выключил свет, подбежал к сейфу, взял оттуда стеклянную банку и поглядел на крохотные белые шарики. Осторожно вынул один, и оказалось, что шарик завернут в папиросную бумагу. Развернул его и увидел прозрачный камешек, похожий на стекло, сверкавший белыми и голубыми искрами. Бриллианты, прошептал он.
Он стал грубо срывать бумажки с камней, и вскоре на его ладони засверкала драгоценным огнем целая горка. Дрожа, он вытащил из сейфа все четыре банки и опустил в мешок. Потом, схватил металлическую коробку, встряхнул ее и в ней загремели какие-то мелкие вещи. Он поддел крышку отверткой. Кольца! Сотни и сотни... Дорогие или нет? Он загреб горсть, и из камней ударили прерывистые струйки огня. Тоже с бриллиантами, сказал он. Подковырнул крышку другой коробки. Часы! Многоголосое мягкое тиканье наполнило уши. Минуту он просто не мог пошевелиться, потом побросал все коробки в мешок.
Он захлопнул дверь сейфа, потом, не сходя с места, огляделся - не упустил ли чего. Ага! В комнате, где стояли машины, он видел дверь. Что за ней? Тоже ценности? Он вернулся в мастерскую, прошел через нее и в нерешительности остановился перед дверью. Наконец взялся за ручку и толкнул дверь; в комнате за ней было темно. Он осторожно шагнул туда и провел пальцами по стене, нашаривая, как всегда, выключатель, - и вдруг окаменел. В комнате что-то шевельнулось! Что это? Убраться потихоньку с добытыми кольцами, бриллиантами и деньгами? Зачем рисковать тем, что уже взял? Он выждал, но ничего больше не услышал, успокоился и решил продолжать обход. Зажечь спичку? Но огонек сделает его прекрасной мишенью. Он услышал слабый вздох и опять насторожился; теперь он был убежден, что рядом есть кто-то живой, живой и дышащий. Он на цыпочках двинулся вдоль стены, все время боясь на что-нибудь налететь. Ему повезло; он нашел выключатель.
Нет; не включай свет... Но тут он спохватился, что не знает, в какой стороне дверь. Черт! Придется включить свет или зажечь спичку. Он долго держал палец на выключателе, но тут его осенила идея. Опустился на колени, поднял руку к выключателю и нажал: если сразу выстрелят, пуля должна пройти над головой. Он заранее сощурился и увидел все сразу, как только вспыхнул свет. Вздрогнул, задохнулся, застыл. Прямо перед ним, так близко, что он чуть не вскрикнул, было человеческое лицо.
Он не смел пошевелиться - из боязни задеть этого человека. Если тот откроет глаза, можно ожидать чего угодно. Длинный и костлявый человек лежал навзничь на узкой койке с грязной подушкой, спал в одежде; обросшее темной щетиной лицо глядело прямо в потолок. Спящий вздохнул, и он приготовился защищаться, но тот только забормотал и отвернул лицо от света. Скорее свет выключить, подумал он. И, уже поднимаясь с колен, увидел на полу возле койки пистолет и пояс с обоймами. Он возьмет пистолет и пояс - не стрелять, а просто так, на память, как привозят какую-нибудь ерунду с деревенской ярмарки. Он поднял их и хотел уже погасить свет, но тут заметил фотографию на стуле возле головы спящего; с фотографии улыбалась женщина, снятая среди ровного поля, а возле нее стояли двое маленьких детей, мальчик и девочка. Он снисходительно улыбнулся: он мог бы пустить пулю сторожу в голову, и для того все было бы кончено...
Он выключил свет и бесшумно вернулся в комнату, где стоял сейф; застегнул на себе пояс с патронами и подвесил кобуру на правом боку. После этого по-петушиному зашагал по комнате, лениво склонив голову к плечу; вдруг резко остановился, выхватил пистолет и со зловещим видом направил его на воображаемого противника. "Пу!" - выстрелил он шепотом. И согнулся от беззвучного смеха. Точно как в кино, сказал он.
Долго разглядывал свою добычу, потом взял полотенце из туалетной комнаты и туго перевязал мешок. Когда он поднял голову, его испугала собственная тень на стене напротив. Он взял мешок, сволок его вниз по лестнице и протащил через подвал, пыхтя от натуги. Протиснулся в лаз, на скорую руку заложил его кирпичами и наконец добрался с мешком до своей пещеры. Обливаясь потом, он стоял в темноте и думал о бриллиантах, о кольцах, о часах и деньгах; он вспоминал пение в церкви, людей, кричавших в кино, мертвого младенца, голого мужчину, распростертого на белом столе... Они плавали перед глазами, и он смутно чувствовал между ними какую-то связь, какой-то общий смысл, магическое сродство. Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом и не мог отделаться от мысли, что эти образы, немые при всей своей яркости, силятся что-то сказать ему...
Немного погодя снова пальцами заменив зрение, он развязал мешок и аккуратно разложил все предметы на земляном полу. Достал из ящика с инструментами лампочку, патрон и кусок электрического шнура; к его радости, шнур кончался двойной розеткой. Все это он рассовал по карманам, вскарабкался на ржавые трубы и заглянул в церковь; там было темно и пусто. Где-то здесь в стене должна быть проводка - но где? Он слез, постучал по стене черенком отвертки, но полости не нашел. Придется долбить наугад, сказал он.
Он час пытался выковырять кирпич, а когда зажег спичку, оказалось, что углубился в стену всего сантиметра на два! Вздохнул: здесь ковырять бесполезно. При неверном огоньке спички взглянул наверх, потом под ноги, снова наверх - и удивился. Прямо над головой, за трубами, тянулось множество электрических проводов. Скажи пожалуйста, хмыкнул он.
Достал из ящика старый тупой нож и, как прежде, ощупью, нашел две жилы и стал снимать изоляцию. Два раза его несильно дернуло. Он зачистил провода, подсоединил к ним свой шнур и ввинтил лампочку. Внезапный свет резанул по глазами, ослепил его, и он зажмурился. Ну, с этим сладил, радостно подумал он.
Он положил лампочку прямо на пол, и мрачные глиняные стены рельефно выступили в ее жестком, свете. Затем он включил во вторую розетку приемник, нагнулся и повернул ручку; почти сразу раздался треск помех - но ни речи, ни музыки. Почему не работает? Может, повредился по дороге? Или нужно заземление? Ну да...
Он порылся в ящике с инструментами, нашел еще кусок шнура, подсоединил к "земле" приемника, а другой конец намотал на трубу. Отчетливая, набирающая звучность мелодия заворожила его своим размеренным течением. Он сел на ящик, радуясь ей как помешанный.
Немного погодя он опять порылся в ящике и нашел двухлитровую банку клея; открыл ее, вдохнул резкий запах. Тут он вспомнил, что еще не полюбовался на деньги. Взял зеленую пачку и взвесил на ладони, потом сорвал обертку, поднес одну купюру к свету и внимательно рассмотрел. _Соединенные Штаты Америки выплатят предъявителю сто долларов_, медленно прочел он; и дальше: _Этот казначейский билет является законным платежным средством по всем долгам, общественным и частным_... Он задумчиво засмеялся: впечатление было такое, будто он читает о делах людей, живущих на далекой планете. Он перевернул бумажку и на оборотной стороне увидел красивое легкое здание, сияющее свежей краской среди зеленой травы. Ему совсем не хотелось пересчитывать деньги; завораживало его то, что они обозначали - многообразие жизненных потоков, бурливших на поверхности земли. Потом он развернул столбики монет и высыпал из бумаги на землю; новенькие ясные центы, пяти- и десятицентовики насыпались у его ног высокой кучкой, курганчиком светлого серебра и меди. Он пропускал их между пальцами и слушал, как они позванивают, падая на коническую горку.
Ах да! Совсем забыл. Сейчас он напечатает свое имя на пишущей машинке. Он вставил лист бумаги и положил пальцы на клавиши. Но как его зовут? Уставясь в стену, он пытался вспомнить. Потом встал и сердитым взглядом окинул пещеру; имя, казалось, просится на язык. Но он не мог его вспомнить. Почему он здесь? Ну да, он бежал от полиции. Но почему? В мыслях был провал. Он закусил губу и снова сел, ощущая смутный ужас. Да стоит ли волноваться? Он засмеялся и медленно отстукал: _былдолгийжаркийдень_. Он решил напечатать эту фразу без ошибок. Как печатать заглавные буквы? Он попробовал разные клавиши и выяснил, как поднять каретку для заглавных букв и как отпустить. Потом научился делать интервалы и отпечатал правильно и аккуратно: _Был долгий жаркий день_. Почему он выбрал именно эту фразу, он не знал; для него это был просто обряд, доставлявший удовольствие. Он вынул из машинки лист, обернулся всем телом, не поворачивая шеи, и тяжело взглянул на воображаемого собеседника:
"Да, завтра контракт будет готов".
Он рассмеялся. Вот как они разговаривают, сказал он. Игра ему надоела, и он отодвинул машинку в сторону. Взгляд его упал на банку с клеем, и у него родилась озорная мысль, которую ему немедленно захотелось осуществить. Он вскочил, открыл клей, и посрывал обертки со всех пачек. Ничего себе выйдут обои, сказал он и захохотал так, что у него подогнулись колени. Взял полотенце, которым был перевязан мешок, скатал из него большой тампон, макнул в клей и похлопал по стене; после этого наклеил рядышком две сотенных. Отступил на шаг, наклонил голову. Вот это да! Смешно... Он шлепнул себя по ляжкам и захохотал. Он одержал победу над наземным миром! Он свободен! Если бы только люди могли это видеть! Ему хотелось выбежать из пещеры и кричать о своем открытии всему миру...
Он намазал клеем все земляные стены пещеры и облепил зелеными бумажками; когда он кончил, стены пылали желто-зеленым огнем. Да, эта комната будет его убежищем; между ним, и миром, который заклеймил его виной, будет этот издевательский символ. Он не украл деньги; он просто подобрал их, как человек подбирает в лесу хворост. И мир наземный казался ему теперь именно таким - диким лесом, населенным смертью.
В конце концов стены денег ему наскучили, и он стал искать новую пищу своим чувствам. Секач! Он вогнал в стену гвоздь и повесил на него окровавленный секач. Потом возникла другая мысль. Раскрыл металлические коробочки и выстроил их в ряд на земляном полу. Он с ухмылкой глядел на золото и жаркие камни. Из одной коробки выгреб горсть тикающих золотых часов, поднял за цепочки, поглядел на них с ленивой улыбкой и начал заводить; он не поставил их стрелки на один час, потому что время для него больше не существовало. Потом взял гвозди, воткнул их в оклеенную стену и развесил часы; часы качались на блестящих цепочках, поворачивались и деловито тикали на зеленой стене; в электрическом свете она отливала лимоном, а золотые кружочки часов напоминали желтки. Не успел он повесить последние часы, как в голову пришло кое-что новое; он взял из ящика еще горсть гвоздей, воткнул их в зеленую стену, набрал золотых колец из коробки и стал надевать на гвозди. Голубые и белые искры от камней рассыпались по комнате дребезжащим смехом, словно и камешки радовались его уморительной игре. Придумает же человек себе потеху, подивился он.
Он сидел на ящике с инструментами и то смеялся, то качал рассудительно головой. Так прошел, наверное, не один час; вдруг он вспомнил, что на поясе у него висит пистолет, и вытащил его из кобуры. Как стреляют из пистолетов в кино, он видел, но в жизни ему почему-то не приходилось иметь дела с огнестрельным оружием. Ему захотелось узнать, какое ощущение испытывают люди при стрельбе. Но кто-нибудь может услышать... Ну услышат что из этого? Все равно не поймут, где стреляли. Кому придет в голову дикая мысль, что стреляли под домами? Он нажал спусковой крючок; раздался оглушительный грохот, и ему показалось, что все подземелье рухнуло на его барабанные перепонки; в тот же миг из дула вырвалось оранжево-голубое пламя и сразу погасло, но задержалось как яркий образ на сетчатке. Он вдохнул едкую пороховую гарь и бросил пистолет.
Ощущения его притупились; он повесил пояс с пистолетом на стену. Теперь дошла очередь до банок с бриллиантами: он перевернул их вверх дном и высыпал белые катышки на землю. Потом начал подбирать по одному, разворачивать и складывать камни в аккуратную кучку. Все сложил, вытер потные ладони о брюки, закурил и занялся другой игрой. Вообразил, что он богач и живет на поверхности земли при бесстыдном свете солнца; летним утром он прогуливается по парку, улыбается, кивает соседям, посасывая первую после завтрака сигару. Он прохаживался по пещере, из угла в угол, и, хотя ни разу не наступил на бриллианты, все время потихоньку изменял маршрут, чтобы в конце-концов перемазанные канализационной слизью туфли как бы невзначай наткнулись на бриллианты. Пофланировав так минут двадцать, он заехал правой ногой по горке, и бриллианты раскатились во все стороны тысячами искристых ледяных смешков. А-яй-яй, пробормотал он с издевательским сожалением, обозревая этот разгром. Потом он возобновил прогулку и больше не обращал внимания на дребезжащий огонь. Он одержал славную победу и запечатлел ее в своем сердце.
Он нагнулся и поровнее разбросал бриллианты по полу: они послушно разбегались и брызгали искрами. Прошелся по пещере, втоптал камни в землю так, чтобы они едва высовывались, словно схваченные тонкими лапками тысячи колец. Призрачный свет омывал пещеру. Он сел на ящик и нахмурился. Может быть, _все_ правильно, пробормотал он. Да, если правилен мир, такой, каким его сделали люди, тогда и все остальное правильно. Любой поступок, который человек совершает себе на пользу, любое убийство, мучительство, кража.
Он вздрогнул, выпрямился. Что с ним творится? Его увлекли эти дикие мысли, но из них же возникло смутное ощущение вины. Он вытянется на земле, потом встанет; ему опять захочется полезть в подвалы, куда пробиты ходы, но он остережется; он подумает, не выйти ли наверх, на улицы, но страх удержит его тут. Он стоял повреди пещеры, между зеленых стен, на смеющемся полу - и дрожал. Надо что-то сделать, но что? Да, он боялся самого себя, боялся сделать что-то, чего еще сам не знал.
Чтобы совладать с собой, он включил радио. Заиграла грустная музыка. Он глядел на бриллианты на полу, и пол казался небом, усыпанным неугомонными звездами; и вдруг верх и низ поменялись местами: он сам висел в вышине и смотрел оттуда на мерцающие огни громадного города. Музыка оборвалась, мужчина стал читать последние известия. И с тем же настроением, с каким он глядел на город, он слушал теперь культурную речь диктора и видел сверху сушу и море, где сражались люди, разрушались столицы, где самолеты засевали смертью беззащитные города, где вились и прерывались бесчисленные нити окопов. Он слышал имена генералов, названия гор и названия стран, названия и номера дивизий, действующих на разных фронтах. Он видел хвосты черного дыма над трубами боевых кораблей, сходившихся среди водяной пустыни, слышал гром их исполинских орудий и вой докрасна раскаленных снарядов над ночными морями. Видел, как кружат в небе сотни самолетов, слышал гудение их моторов и пулеметный треск, видел, как в пламени и дыму они падают на землю. Видел, как с ревом мчатся по полям спелой пшеницы стальные танки, а навстречу им - другие, и слышал стальной грохот их столкновений. Видел, как пехота с примкнутыми штыками волнами накатывается на другую пехоту с примкнутыми штыками, и слышал предсмертные стоны людей, когда сталь пропарывала их тела... Голос по радио утих, и он смотрел на бриллианты, рассыпанные по полу у его ног.
Он выключил радио, изо всех сил сопротивляясь бессмысленному желанию немедленно что-то сделать. Он слонялся по пещере, трогал стены пальцами. И вдруг замер. _Что с ним творится_? Ну конечно... Все из-за этих стен; из-за этих дурацких стен ему до безумия хотелось выбраться на поверхность земли, на черный солнечный свет. Он торопливо погасил лампочку, чтобы избавиться от этих вопящих стен, и сел на ящик с инструментами. Да, он в западне. Мускулы у него напряглись, и по лицу покатился пот. Он понял, что не может здесь оставаться - и выйти тоже не может. Дрожащими пальцами он поднес к самокрутке спичку; зеленые стены выступили навстречу ее огоньку с воинственной четкостью; в пурпурном блике на стволе пистолета была угроза; мясницкий секач таращился на него пятнами крови; курган серебра и меди грозно тлел; бриллианты подмигивали с полу; а золотые часы тикали и тряслись, подсаживая время на престол сознания, отмеривая пределы жизни... Спичка погасла, он сорвался с места и наскочил на гвозди, торчавшие из стены. Помрачение прошло. Он вздрогнул: ему стало ясно, что, несмотря на страх, он рано или поздно выйдет на мертвый солнечный свет и расскажет что-нибудь, как-нибудь, кому-нибудь - обо всем этом.
Он снова сел на ящик с инструментами. Усталость давила на лоб и глаза. Прошло несколько минут, и он успокоился. Задремал, но воображение бодрствовало. Ему представилось, как он встает и снова бредет навстречу потоку сточной воды; доходит до колодца, вылезает наверх и с удивлением видит комнату, полную вооруженных полицейских, которые внимательно наблюдают за ним. Он вздрогнул и очнулся - в темноте, на прежнем месте. Вздохнул, закрыл глаза и опять уснул; на этот раз воображение подсунуло план защиты. Ему привиделось, будто он стоит в комнате и смотрит на собственное голое и остывшее тело, которое лежит на белом столе. В дальнем углу сбились кучкой люди, они боятся его тела. Хотя он лежит на столе мертвый, он же, необъяснимым образом, стоит рядом с собой, охраняет свое тело, не подпускает людей и про себя смеется над этим положением. Боятся меня, думает он.
Опять он вздрогнул и проснулся, вскочил на ноги, встал посреди черной пещеры. Прошла, наверное, минута, а он все не шевелился. Он витал между сном и явью - легкая добыча нелепых страхов. Он не видел и не слышал. Часть его существа спала; кровь текла медленно, мышцы бездействовали. В то же время он был возбужден, непонятно почему, натянут как струна. Он поднес руки к лицу, словно его душили слезы. Постепенно руки опустились, он зажег спичку, огляделся: где же та дверь, за которой он будет в безопасности; но двери не было, только зеленые стены и живой пол. Спичка погасла, и опять стало темно.
Прошло пять минут, он по-прежнему стоял, и тут ему пришло в голову, что все это было во сне. Да... Но он и сейчас не совсем проснулся; он до сих пор почему-то слеп и глух. Сколько же он спит? Где? Вдруг он вспомнил оклеенные зеленой бумагой стены пещеры и в тот же миг услышал громкое пение в церкви за стеной. Ага, это они меня разбудили, пробормотал он. Он подтянулся, лег на ярус труб и приблизил лицо к узкой щели. Между церковными скамьями там и сям стояли мужчины и женщины. Песня кончилась, и черная девушка, откинув голову и закрыв глаза, жалобно затянула новый гимн:
Я рада, рада, как я рада
Иисус души моей услада.
Вся ее песня состояла из этих нескольких слов, но чего не могли сказать слова, говорило само исполнение - повторяя эти строки, она все время меняла интонацию и темп, и переливы голоса выражали смысл, не освоенный разумом. Еще одна женщина подхватила песню, потом вступил голос старика. Скоро все прихожане пели:
Я рада, рада, как я рада
Иисус души моей услада.
Они ошибаются, прошептал он в музыкальной темноте. Ему казалось, что в своих поисках счастья, все равно напрасных, они считают себя виновными в каком-то страшном грехе, хотя не могут ни вспомнить его, ни осознать. Сейчас он был во власти такого же настроения, с каким спустился под землю. Оно накатило лавиной вопросов: почему это чувство вины сидит как будто от рождения, почему так легко возникает, расталкивает другие чувства, мысли, ощущается как что-то физическое? Казалось, что, когда оно овладевает тобой, ты воспроизводишь в своей душе какой-то полуотчетливый, давным-давно заданный шаблон; казалось, ты всякий раз пытаешься вспомнить какое-то гигантское потрясение, оставившее стойкий след на самом твоем теле, след, которого не забудешь и не сотрешь, - и лишь рассудок сознательно забывает о нем, но зато превращает жизнь в вечную тревогу.
Необходимо было отделаться от этого настроения; он слез с труб. Нервы были натянуты так, что, казалось, черепная коробка пульсирует вместе с мозгом. Необходимо было что-то сделать, но он не мог сообразить что. Однако понимал, что если будет стоять здесь, пока не решится, то никогда не сойдет с места. Он протиснулся через свой лаз в кирпичной стене, и физическое усилие немного успокоило нервы. Но в подвале радиомагазина он остановился от страха - услышал громкие голоса.
- Не крути, пацан! Говори, что ты сделал с приемником?
- Дядя, не крал я приемника! Ей-богу!
Он услышал глухой увесистый звук и понял, что мальчика сильно ударили.
- Не надо, дядя!
- В залог сдал?