- Иди домой, проспись!
На тротуаре стоял полицейский и смотрел в другую сторону. Проходя мимо него, он испугался, что сейчас его схватят, но ничего не случилось. Где он? Наяву ли это? Ему хотелось оглядеться, сообразить, где он, но он предчувствовал, что, если сделает это, с ним произойдет что-то ужасное. Он вошел в широкую дверь магазина мужской одежды и увидел в высоком зеркале свое отражение: черное заросшее лицо, торчат скулы, грязная кепка набекрень, глаза красные, остекленелые, рубашка и брюки болтаются, заляпанные грязью. Руки вымазаны в чем-то черном, липком. Он закинул голову и захохотал так, что прохожие останавливались и оглядывались.
Поплелся дальше по тротуару, понятия не имея, куда идет. Но что-то дремавшее в нем гнало его куда-то - кому-то что-то сказать. Через полчаса до его слуха донеслось воодушевленное пение:
Агнец, Агнец, милый Агнец,
Голос твой я слышу вновь.
Ниспошли мне, Агнец, Агнец,
Свою милость и любовь.
Церковь! - вскрикнул он. Кинулся бегом, подбежал к кирпичной лестнице в полуподвал. Это она! В эту церковь он заглядывал. Да, он войдет и скажет им. Что? Он не звал; но, когда он окажется с ними лицом к лицу, он найдет слова. Сегодня воскресенье, догадался он. Сбежал по ступенькам и распахнул дверь; церковь была полна, песня хлынула ему навстречу.
Агнец, Агнец, милый Агнец,
Жизнь свою мне расскажи.
Утоли своею славой,
Агнец, скорбь моей души.
С улыбкой на дрожащих губах он смотрел на их лица.
- Эй! - крикнул он.
Многие повернулись к нему, но песня катилась дальше. Его сильно дернули за руку.
- Извини, брат, здесь так нельзя, - сказал ему мужчина.
- Нет, послушайте!
- В доме божием нельзя буянить, - сказал тот.
- Он грязный, - вмешался другой.
- Но я хочу говорить с ними, - громко сказал он.
- От него воняет, - пробурчал кто-то.
Песня кончилась, но тут же началась новая.
О, дивное виденье на кресте,
Ты жизнь земную светом озаряешь!
О, дивное виденье на кресте,
Любовью ты нам души согреваешь!
Он хотел вырваться, но его уже держало много рук, тащили к выходу.
- Пустите меня! - кричал он, отбиваясь.
- Уходи!
- Он пьяный, - сообщил кто-то. - Как ему не стыдно!
- Ведет себя как ненормальный!
Он понял, что его не станут слушать, и пришел в исступление.
- Да погодите, дайте сказать...
- Уйди от двери, полицию позову!
Взгляд его остановился, дрожащую улыбку потушило удивление.
- Полицию, - рассеянно повторил он.
- Убирайся!
Его вытолкнули на кирпичную лестницу, и дверь захлопнулась. Песня не смолкала.
Видение чудесное,
Зажги мне сердце радостью
И душу напои мою
Любовию и благостью!
Он опять заулыбался. Ну да, полиция... Вот! Как же он раньше не подумал? Нет, эта мысль сидела где-то глубоко, но только сейчас стала главной. На перекрестке он поднял голову и увидел табличку с названиями улиц: КОРТ-СТРИТ - ХАРТСДЕЙЛ-АВЕНЮ. Свернул за угол; перед мысленным взглядом, все заслоняя, стояло здание полиции. Ну да, это там его били, обвиняли, заставляли сознаться. Он придет туда и все разъяснит, даст показания. Какие показания? Он не знал. Он сам и есть показания, и, поскольку ему все совершенно ясно, он сумеет объяснить это другим.
Он дошел до угла Хартсдейл-авеню и повернул налево. Ага, вот и полиция... По лестнице спустился полицейский и прошел мимо, не взглянув на него. Он поднялся по каменным ступенькам, вошел в дверь, остановился; в коридоре стояли несколько полицейских, разговаривали, курили. Один повернулся к нему.
- Тебе чего, малый?
Он поглядел на полицейского и рассмеялся.
- Чего ржешь? - спросил полицейский.
Он оборвал смех и не сводил с полицейского глаз. Он был весь переполнен тем, что хотел сказать им, но сказать он не мог.
- Дежурного ищешь?