- Извините, мосье, - сказал проводник по имени Эмиль. - Вы слишком поздно получаете свой завтрак. Но ведь нам пришлось в Сен-Рафаэле улаживать эту маленькую проблему.
На клумбе перед въездом в отель "Мажестик" яркими красками сияли цветы. Слева, на большой террасе, стояло множество круглых столиков и стульев. Широкие маркизы были приспущены. Перед террасой располагался бассейн из белого мрамора. Его окружали старые пальмы и цветущие кусты. Некоторые из гостей плавали в бассейне, остальные лежали вокруг него в шезлонгах. На редкость красивая белокурая девушка в черном, тесно облегающем купальнике воздвиглась перед столиком, за которым сидел я с Сержем. Эта очень красивая девушка в тесном купальнике ходила колесом, садилась на шпагат, делала мостик. Она была покрыта коричневым загаром.
До отеля я добрался с час назад. И вот уже полчаса как сидел возле Сержа Гамма. Продюсеру фильма, который мне предстояло "начистить до блеска", как это называется на профессиональном жаргоне, уже перевалило за шестьдесят, он был маленький, толстый и седой. На нем были уморительные шорты, уморительная пестрая рубашка, на которой можно было увидеть множество попугаев и райских птиц. Рубашку он расстегнул. Кожа, покрывавшая его тучное тело, была белой, как мрамор бассейна.
- У вас большие шансы, - заметил я.
Он досадливо отхлебнул глоток ромашкового отвара. Он всегда пил ромашковый отвар и ничего больше. У него была язва желудка. Он уже более сорока лет занимался кино.
- Сука чертова, - хрюкнул Серж.
- На редкость красивая девушка, - сказал я.
На редкость красивая девушка попыталась встать на голову. При этом груди у нее вывалились из купальника. Груди у нее тоже были на редкость. Снова встав на ноги, она с дразнящей медлительностью начала укладывать свои груди на место. И улыбнулась нам.
- Хочет роль, - сказал Гамма, - вчера, когда я тут сидел, их ошивалось передо мной сразу три штуки. Рыжая, блондинка и брюнетка. Нет у меня никаких ролей. Если вы мне не поможете, я банкрот. Чертова профессия. Почему бы мне не cодержать бордель? Тогда хватило бы ролей для всех сучек. И забот бы я не ведал. И был бы счастлив, будь у меня бордель. Но нет, извольте делать фильмы. С гениями вроде Торрини, чтоб ему провалиться, этому гению!
- С той самой минуты, как я прибыл, вы не устаете проклинать Торрини, сказал ему я. - Знаете, Серж, это уже начинает надоедать. А лишнего времени, как мне кажется, у нас нет. Словом, выкладывайте лучше, что тут у вас стряслось.
На редкость красивая девушка просто легла перед нами на траву и раздвинула ноги. Купальник был ей явно маловат. Короче, блондинка она оказалась не натуральная. Ну, а Гамма рассказал мне, что стряслось. Он принадлежал к той породе старых добросовестных продюсеров, которая уже почти вымерла. Он был порядочный и умный. Он любил свою профессию. Он хотел снимать высокохудожественные фильмы. Поэтому, собственно, у него и была язва желудка.
Фильм, который он снимал сейчас, представлял собой совместную франко-итальянскую продукцию. В чем не было ничего необычного: итальянцы и французы любят выпускать совместную продукцию. А Луиджи Торрини был одним из самых знаменитых режиссеров в Европе. Он создал уже не меньше дюжины общепризнанных шедевров. Он был гениален и злобен. Уже давным-давно не осталось никого, кто посмел бы ему перечить, когда он занимается любимым делом. А любимое дело у него выглядело следующим образом: взять безупречный сценарий, созданный выдающимся автором, зачастую по выдающемуся роману, и переделать его в ходе съемок, когда больше, когда меньше. На сей раз он настолько изменил сценарий, что артисты - а среди них были истинно великие отказались у него сниматься, потому что Торрини блестяще удалось лишить действие какой бы то ни было логики, а женщина, сидевшая на монтаже, со своей стороны угодила в расположенный неподалеку санаторий с нервным кризом, потому что не могла больше разобраться в этой мешанине. И все это при том, что безупречная логика считалась основным требованием, которое можно предъявить к социально-критическому детективному фильму, носящему название "Амок".
- Старый говнюк влюбился в эту... - и Серж Гамма назвал имя, известное во всем мире, - придурочный импотент... Вдруг, ни с того ни с сего. Ему постоянно приходили в голову все новые и новые сцены с ее участием. Поначалу дело еще худо-бедно шло, руководитель производства по моему распоряжению каждый вечер звонил в Париж и все мне докладывал. Потом Торрини потерял последние остатки разума и начал перекраивать сценарий до того нелепо, что эта... - и он снова повторил известное имя, - превратилась в садомазохисткую карикатуру женщины-убийцы. А по сценарию она должна быть великой любовницей. Говорю вам, Роже, если вы мне не поможете, я банкрот. Вы единственный, кто, может быть, с этим справится. Я разу это понял, когда четыре дня назад приехал сюда и просмотрел rushes.
Rushes - это фрагменты сцен при определенной установке камеры. Из достаточного количества rushes и монтируют фильм. Торрини снял "Амок" так, что он вообще не поддавался монтажу. Я хорошо знал монтажера, ее зовут Лилиан Ланг, во Франции она считается лучшей. А тут она лежит в санатории, напичканная транквилизаторами, и спит.
На редкость красивая девушка перед нами перевернулась теперь на живот. Продемонстрировав при этом на редкость красивый зад. Ей-богу, роскошный зад.
- Ну как? - спросил я.
- Перестаньте, Роже, черт побери! - сказал Гамма и снова отхлебнул свой ромашковый чай.
- А где сам маэстро? - спросил я.
- Улетел в Рим, смертельно оскорбившись. И отказывается продолжать работу, если ему не предоставят полную свободу творчества.
- Красиво, - сказал я.
- Ну, это просто колебание воздуха. Он не хуже моего знает, что написано в контракте. И если вы с благосклонной божьей помощью приведете сценарий в приличный вид... - Хотя что значит "привести"? Вы должны придумать новый сюжет, Роже, совершенно новый сюжет, половина которого уже снята. И если вам это удастся, Торрини снимет все с точностью до последней запятой, не то ему придется платить неустойку, которая его разорит. Хотя в данный момент я куда ближе к разорению, чем Торрини. И все зависит от вас, Роже.
Он взглянул на меня влажным взором своих собачьих глаз.
- Не надо зря голосить, а надо у Роже узнать, - отвечал я. - Ведь пять лет назад, когда Жак Кутон снимал для вас в окрестностях Сен-Рафаэля фильм "Эта проклятая жизнь", у вас получилась такая же петрушка. Ну, и кто помог вам выбраться из дерьма? Сегодня, пока я ехал сюда через Сен-Рафаэль, мне это припомнилось.
На редкость красивая девушка встала и, покачивая бедрами, подошла к нам.
- Прошу прощения, огонька у вас не найдется?
- Сгинь! - грубо ответил Гамма. - Ну, долго мне еще ждать?
Красотка исчезла с оскорбленным видом.
- А разве "Эта проклятая жизнь" не имела успеха во всем мире? - спросил я.
- А разве вы за два дня работы не озолотились? - спросил он.
- И готов озолотиться еще раз. Вы это понимаете, Серж?
Он закряхтел.
- Я понимаю только, что я у вас в руках. Сколько вы хотите?
- Смогу ответить, когда просмотрю rushes. Но одно должно быть ясно с самого начала: мое имя как автора или соавтора не будет упомянуто ни в роликах, ни в рекламе. И вы будете помалкивать насчет того, что я здесь делаю. И не только вы, но и все остальные. OК?
- Ну, пусть OК, - пробурчал он. - А что вы, собственно, имеете против упоминания? Если вспомнить то, что вы пишите обычно...
- В том-то и суть, - отвечал я, - кто-нибудь проболтается, расскажет, что я для вас делаю, а это может навредить моим брошюркам. Мои читатели испытывают священный трепет перед высоким искусством. Когда я смогу просмотреть rushes?
- Да когда хотите.
- А где?
- В Ницце, в студиях Викторин.
- Ну тогда прямиком туда, - откликнулся я и встал.
Гамма с трудом выбрался из своего кресла.
- Вы, Роже, то единственно хорошее, что вообще есть в нашем поганом ремесле, - сказал он.
Во второй половине этого дня я пять часов кряду просматривал вместе с Сержем все, что Торрини до сих пор снял и что было откопировано. По счастью, демонстрационный зал студий Викторин, где мы с ним сидели, был оснащен кондиционером.
Просматривая фрагменты, я уже делал кой-какие заметки, ибо очень скоро у меня возникла идея. Хорошая идея. Так бывало всякий раз. Вот почему я и владел этой странной профессией. Вся бредятина, которую наснимал Торрини, да вдобавок со множеством статистов и в преступно дорогих декорациях, - это уже само по себе было нечто. Бедная Лилиан Ланг! Будь я монтажером, у меня бы у самого произошел нервный срыв.
После того как промелькнули последние rushes и в просмотровом зале вновь стало светло, Гамма жалобным голоском спросил:
- Ну, как вы думаете, вы сможете это привести в порядок?
- Да, - ответил я, - я очень внимательно смотрел. К счастью, при two-shots , которые так любит Торрини, очень часто второй актер виден только со спины. И я могу по собственному усмотрению вложить ему в уста новые диалоги. А реплики партнера, который стоит лицом к камере, можно потом подогнать. Не менее часто оба актера стоят так далеко от камеры, что им вообще можно подсунуть любой новый диалог, и этого никто не заметит.
- Да, да, да. А как будет выглядеть сама история, приукрашенная история? Это вам уже известно?
- Это мне уже известно. Но еще не точно, а в общих чертах.
И я изложил ему свою новую идею.