Лекси
Глядя на высокого красивого мужчину, проходящего через улицу с уменьшенной версией самого себя, я улыбнулась, и в то же время мое сердце сжалось.
Смотреть, как он уходит, становилось все труднее, и каждый раз, когда он уходил, он уносил с собой частичку меня.
Удача свела нас вместе. Это не было ни хорошо, ни плохо, просто… удача. Сначала детьми, потом взрослыми, а теперь снова двумя людьми, которым нечего терять, кроме друг друга. Ставки были высоки, так как думаю, что это наш последний шанс сделать все правильно.
Они подошли к двери, и когда мой сын повернулся ко мне, махая, как ненормальный, тогда я по-настоящему улыбнулась, помахав в ответ. Он был мне безумно дорог. Подарок. И Твитч дал его мне.
И когда этот мужчина поднял руку в знак признательности, мне было трудно помахать в ответ, главная причина заключалась в том, что я хотела, чтобы он был здесь, дома, где ему самое место.
Но он так часто меня подводил, что мне было трудно проглотить свою гордость и снова пригласить его в свою жизнь в качестве постоянного спутника. Потому что мне все еще было больно. Потому что независимо от того, что он вернулся, я не могла стереть последние шесть лет эмоциональных мучений, через которые он добровольно заставил меня пройти. Потому что, несмотря на то, что я любила его, я все еще была женщиной, которую обидели.
Я была хрупкой фарфоровой куклой, и Твитч не просто смотрел, как я падаю. Он сбросил меня с моего надежного выступа, зная, что я разобьюсь. И теперь все, что от меня осталось, — осколки.
Они были острыми.
Слишком поздно я подняла руку, отвечая на его взмах и приклеивая фальшивую улыбку, которая не подходила моему лицу.
Он, конечно, это заметил.
Через мгновение я увидела, как его улыбка увяла, пока он, очевидно, размышлял о том, что произошло с тех пор, как он дошел от моей входной двери до своей. Не оглядываясь, я вошла в дом, закрыв за собой дверь как можно мягче, чтобы не нарушить тишину, которая приветствовала меня как друга.
Через секунду мой телефон зазвонил.
Тони: Я могу вернуть его.
Мое сердце сжалось, когда я набрала свой короткий ответ.
Я: Развлекайтесь. Целую.
Я любила Твитча настолько сильно, насколько человеку позволено любить другого. Возможно, даже больше, чем было допустимо. Определенно больше, чем было разумно.
Мой сотовый завибрировал в моей руке, и, как будто он услышал мое внутреннее смятение, я с нежностью сердца прочитала его ответ.
Тони: Я люблю тебя.
В тот самый момент я почувствовала себя глупо из-за своих колебаний.
Я: Я тоже люблю тебя, дорогой.
Я посмотрела на свой ответ, и мои пальцы продолжили печатать без разрешения. С каменным лицом я долго смотрела на экран, прежде чем нажать «Отправить».
Я: Но если ты еще раз подумаешь уйти, я сама тебя убью.
Мое сердце колотилось в груди, и я глубоко вдохнула, делая слабую попытку успокоить свое тяжелое дыхание. Когда мой телефон зазвонил в третий раз, я судорожно вздохнула, читая в тишине.
Тони: Никогда, детка.
С этими двумя словами я перешла от бушующих морей к спокойным водам, и мое волнение оставило меня с одним дрожащим вздохом.
Как этот человек, умудряется иметь такую власть надо мной?
Когда мой телефон снова зазвонил, я хмуро посмотрела на экран, а когда прочитала сообщение, потрясенный смех покинул меня.
Тони: Пришли мне фото сисек.
Я продолжала смеяться, печатая свой ответ.
Я: Нет!
Тони: Смешно. Ты так говоришь, как будто это было предметом переговоров.
Моя улыбка стала робкой. Я обнаружила, что хотела сделать это просто потому, что это доставит ему удовольствие.
Но я не могла.
Или могла?
Нет.
Я покачала головой и быстро набрала.
Я: Веди себя прилично, папочка.
Когда пришел его ответ, мой желудок сжался вместе с моей киской.
Тони: Да, детка. Мне нравится, когда ты называешь меня папочкой.
Мои губы растянулись в улыбке, и тихий писк вырвался из моего горла. Я ненавидела то, что в моем сознании я слышала, как он произносил грязные слова мне в ухо.
Меня не должно было это возбуждать.
Почему это было так горячо?
Тони: Мне нужно идти. Мы продолжим это позже.
Нет. Вернись!
Но на самом деле я ответила:
Я: Уже скучаю по вам обоим. Целую.
И я скучала.
Я действительно скучала.
***
Линг
Женщина в постели со мной застонала от удовольствия, когда я сомкнула губы вокруг одного розового соска и начала сосать его. Ее сиськи были идеальными, как и все остальное. Ну и что, что она была другой? Я тоже. Но кто, черт возьми, может судить нас?
Я хотела показать ей хорошее время, блаженное время, потому что мы с ней, хотя и разные, сражались в одних и тех же битвах.
Нас судили люди. Они преследовали нас. С нами плохо обращались и ненавидели, а любовь, которую я проявляла к ней в этой постели, имела за собой энергию даже больше, чем от члена. Такая похоть, от которой зажигались звезды. Я хотела заставить ее кончать снова и снова, пока ее боль не притупится, а я не оцепенею.
Онемение было хорошим. Я могла справиться с онемением.
Женщина подняла голову и выдохнула:
— О, детка. Посмотри, что ты делаешь со мной.
Ее рука исчезла под простынями, а когда вынырнула, она слегка дергала себя за член.
У меня потекла слюна, так сильно желая обхватить его ртом, и когда она легонько двинула бедрами в мою сторону, ее красивые розовые губки надулись, я ухмыльнулась, давая ей то, что ей было нужно. Я опустила голову, и когда она протянула мне свой твердый член, я высунула язык и облизала его головку, наблюдая, как ее сильно накрашенные глаза закатываются, пока я наслаждалась ее жестким жаром, облизывая ее.
Да, я сказала, что мужчин больше нет, и я имел в виду именно это. К счастью, я нашла лазейку. Что было здорово для меня, потому что я ничего не любила, кроме хорошего траха.
Когда я взяла ее в рот, ее бедра дернулись, вынуждая меня взять еще больше, и я чувствовала ее благодарность в каждом неглубоком толчке, который она делала, пока трахала меня в рот. Ее дыхание участилось, и когда я увидела, как ее живот напрягся, я выпустила ее член с хлопком, прежде чем заменить рот рукой и грубо дернуть его в кулаке.
— Ты кончаешь, детка?
— Ага, — выдохнула она, наблюдая за мной сквозь полуприкрытые глаза, пока я усердно работала с ее членом.
— Войди в меня.
Ее глаза остекленели, когда я представила ей свою задницу, как подарок.
Не долго думая, хорошенькая блондинка взяла свой член в руки и вогнала его в мой тугой анус. Я издала низкий стон, когда она схватила меня за бедра, впиваясь в меня своими длинными акриловыми ногтями и трахая мою уютную дырочку. Однако это продолжалось недолго. Через пару минут я почувствовала, как ее тело напряглось, и когда она судорожно вошла в меня, я поняла, что она кончает.
— О Боже, — прозвучал ее сладкий голос. — О, черт, детка. — Она перестала толкаться и хмыкнула один раз, а затем еще раз, ее живот дрожал от силы ее оргазма. И я была рада, что могу дать ей это без осуждения или стыда за то, что она была другой.
Это была тяжелая жизнь для тех, кого считали другими.
Уж я-то знаю.
Я вела стаю.
— Ну, разве это не мило.
Женщина взвизгнула, отползла назад и натянула на нас простыни, пока Аслан стоял в открытом дверном проеме спальни моей городской квартиры с совершенно лишенным эмоций выражением лица.
Мне нужно поменять замки.
Бедняжка рядом со мной выглядела подавленной.
Я же, с другой стороны, ничуть не смутилась.
— Ты должен был позвонить, Ас. — Провела языком по верхней губе, прежде чем наклониться к женщине рядом со мной, сжимая ее слишком круглую грудь через простыню. — Я бы оставила и тебе немного.
Ас покачал головой, выглядя гораздо более разочарованным, чем имел право быть.
— Твитч был прав, — сказал он, и мое сердце остановилось.
Что он только что сказал?
Что сказал Твитч?
Когда Твитч что-то сказал?
Какого хрена Ас разговаривал с Твитчем?
Его взгляд стал жестким, он сделал шаг назад, и его губы скривились от отвращения.
— Ты слишком повреждена, чтобы тебя можно было починить.
Слова были суровыми, предназначались для насмешек, и — черт меня побери — они достигли своей цели.
О мой чертов Бог.
Все это теперь имеет смысл.
— Твитч предупредил тебя держаться подальше от меня. — Не вопрос. Твердое заявление.
Ублюдок.
Убила бы.
Я была удивлена, что мне удалось сохранить спокойный тон, скрывая тот факт, что я была в ярости.
— С каких это пор ты подчиняешься чьим-либо приказам, Садык?
Мудак уклонился от вопроса.
— Я пришел сюда, чтобы заключить перемирие. — Губы красивого турка скривились. — Я пришел извиниться перед тобой, Линг, но сейчас… — выражение его лица стало пассивным. — Теперь мне плевать. — Он посмотрел на женщину рядом со мной, прежде чем повернуться ко мне. — Ты эгоистичная, избалованная маленькая шлюха, которая закатывает дерьмо каждый раз, когда что-то идет не так. — Эти полуночные глаза атаковали меня. — Называешь себя королевой? — он издал жестокий смешок. — Как тебе не стыдно. Ты гребаный шут.
И с этими словами он развернулся и ушел.
Я села прямо, позволив простыням упасть мне на бедра, и когда я полезла под подушку, внутри меня бушевала гроза с такой яростью, которую я никогда не имела удовольствия испытать до этого момента.
Поэтому, когда раздался выстрел, и женщина рядом со мной закричала, Ас замер на мгновение. И такая абсолютная тишина была настолько неестественной, что меня это пугало. Когда покраснение начало проявляться, он медленно повернулся ко мне лицом. Подняв руку, чтобы удержать сердце, он покачнулся на месте, глядя на выходное отверстие, прежде чем посмотреть на меня широко открытыми и потрясенными глазами.
— Ты сумасшедшая сука, — слабо пробормотал он. Его тело сильно затрясло за мгновение до того, как он прохрипел: — Ты выстрелила в меня.
Звук его тела, падающего на пол, будет преследовать меня каждую ночь во сне на протяжении вечности.
— О, черт, — неуверенно прошептала я.
Я не хотела его убивать. Я не хотела его убивать.
Глядя рядом с собой на женщину в постели, я тихо и ошеломленно произнесла:
— Я не хотела.
Просто так получилось.
И когда она посмотрела на меня так, будто я была чертовым монстром, она оживленно кивнула в знак согласия, и я знала, что она думает, что она следующая.
Я облизала губы.
Она была права.
Я подняла пистолет, и ее лицо поникло, и она начала плакать от осознания того, что ее следующий вздох будет для нее последним, и все, что я могла сделать, это сказать:
— Прости.
Выстрел эхом разнесся по всей комнате. Ее обнаженное, безжизненное тело упало навзничь с кровати, и я была благодарна ей за то, что она так любезно удалилась от меня.
То, что всего несколько мгновений назад было комнатой, наполненной звуками взаимного удовольствия, теперь погрузилось в тишину. В одно мгновение я потеряла любовь всей своей жизни.
Мой взгляд метнулся от того места, где он лежал, к пистолету в моей руке.
Он умер от моей руки. Я убила его.
Я выронила пистолет, как будто он обжег меня, и он с глухим стуком упал на край кровати.
Когда я села на край кровати, глядя на распростертое тело мужчины, который сменил боль и жесткость на нежность, я почувствовала, как что-то нарастает. Что-то мрачное. Печаль.
Первый всхлип вырвался из меня, как пуля, вылетевшая из пистолета, сильно и быстро. Обхватив голову руками, завывая от горя, я обняла себя и начала тихо раскачиваться, повторяя слова снова и снова, как мантру.
— Я не хотела. Я не хотела. Я не хотела.
Шли минуты, и пока мои слезы продолжали литься, я пришла к выводу, что виноват один человек.
Соскользнув с кровати, я подползла к нему на ослабевших коленях и легла рядом с моим прекрасным турком, гладя его густые волосы.
— Прости, — тихо обронила я, наклонившись и прижавшись губами к его губам. Еще одно рыдание покинуло меня. Я говорила сквозь слезы, прижавшись еще одним нежным поцелуем к его губам, прошептав: — Проснись, детка.
Но он не слышал.
Мое тело содрогалось, мой тон стал отчаянным.
— Все будет хорошо. — Я всхлипнула: — Мне просто нужно, чтобы ты проснулся. Хорошо?
Ничего.
— Хорошо?
Ни слова.
Мои губы дрожали, и я резко погладила его по волосам, а мой голос надломился:
— Хорошо?
Я на мгновение посмотрела на него. Его открытые глаза были пустыми и безжизненными, а его разинутый рот, казалось, застыл от крика, который он так и не успел издать.
Закрыв глаза, я тихо простонала, прежде чем раздирающие тело всхлипы захватили меня силой. Слезы затуманили мое зрение, пока я открыто плакала, притягивая его к себе и удерживая его мертвого так, как я должна была бы удерживать живого.
Все нормально. Все будет в порядке.
Мои руки тряслись вокруг его мертвого тела. Я впитала то немногое тепло, которое у него было.
Мы просто полежим здесь, а завтра все будет хорошо.
Я прижала его голову к своей груди и нежно покачала, прижавшись губами к его виску, и прошептала все, что хотела сказать вчера.
Все будет хорошо.
К сожалению, все не будет хорошо.
Мои глаза опухли от слез.
Я подняла глаза, когда мой брат вошел в спальню. Его взгляд бегал с холодного, безжизненного тела Аслана на меня, а затем обратно. Он тяжело сглотнул, провел рукой по лицу и тихо произнес:
— Линг…
Я знаю.
Это было плохо.
Когда я присела в углу комнаты голая с окровавленной кожей, я сказала единственное, что могла.
— Это был несчастный случай.
К сожалению, огнестрельное ранение в спину говорило об обратном.
Мой брат моргнул, прежде чем его ноги двинулись и он пересек комнату. Ван опустился передо мной на колени, взял мою обмякшую руку и обхватил мою щеку, прежде чем попытаться потрогать окровавленные волосы, которые присохли к моему лицу.
— Все в порядке, Линг. — Он поднял меня, чтобы я встала, и заключил в свои объятия. Он крепко держал меня, поглаживая мою голую спину. — Мы это исправим.
Нет.
Разве он не понимает?
Это было не то, что мы могли бы исправить.
Мы не смогли вернуть его. Не могли заставить его снова дышать, или снова улыбаться, или спорить со мной, или любить меня с полным сердцем и пустым разумом, и к черту все последствия.
Мой брат сорвал простыню с кровати и обернул ею мое дрожащее тело, притянув меня к себе, прежде чем повести из спальни к дивану.
Это не могло быть исправлено.
Аслан был мертв.
Ван усадил меня и начал делать необходимые телефонные звонки. Мой взгляд стал суровым, когда я поняла, что никогда больше не обниму мужчину, которого люблю.
И виноват в этом Твитч.