Лекси
Мне было холодно, и я промокла от пота, но на мгновение проигнорировала острую потребность принять душ. Как только вошла в дом, я крикнула:
— Эй, есть кто-нибудь дома?
К моему абсолютному удовольствию никто не ответил, из груди вырвался легкий вздох, и ноги сами понесли меня на кухню. Схватив стул возле стола, я потащила его, игнорируя тихий лязг, который вибрировал у меня в ушах, а затем встала на него. Открыв самый высокий шкафчик слева, я сунула руку внутрь и вытащила стратегически спрятанную плитку шоколада. Со счастливой улыбкой я слезла со стула, села на него, открыла обертку и откусила огромный кусок.
Закрыв глаза от блаженства, я медленно жевала, наслаждаясь сладким, насыщенным вкусом.
Я посмотрела на шоколадку, чувствуя себя слегка виноватой из-за того, что съела это вкусное лакомство почти сразу после окончания тренировки.
Но потом, пожав плечами, я откусила еще кусочек и произнесла:
— Тьфу. К черту все это.
Именно поэтому я тренируюсь, не так ли? Чтобы могла есть то, что захочу? И прямо сейчас я хочу шоколад, так что…
— Вкуснятина, — пробормотала я, отправляя в рот остаток плитки.
Входная дверь открылась, и мои глаза расширились. Я взяла обертку и засунула ее в лифчик, жуя быстрее.
— Ладно, малыш, — сказала Молли. — Сними обувь и убери свою сумку.
Когда ЭйДжей промчался мимо открытой двери, он крикнул:
— Привет, мам!
Приложив руку ко рту, я продолжила жевать, а затем с трудом сглотнула и крикнула в ответ:
— Привет, дорогой.
Молли вошла в кухню и внимательно посмотрела на меня. Она ухмыльнулась и спросила:
— Ты ела шоколад?
Откуда она узнала?
— Что? Нет, — ответила я слишком быстро.
Тогда она нахмурилась, улыбнулась и поднесла палец к уголку моих губ, затем отстранилась и, ухмыляясь, понюхала палец.
— Шоколад. — Затем ее глаза сузились. — Где ты взяла шоколад? Я тоже хочу.
Черт.
Попалась.
Эта двадцатидвухлетка быстро стала членом нашей семьи. Да, она была юной и сломленной, но Молли подходила нам. Когда Юлий порекомендовал ее в качестве няни на полставки для ЭйДжея, я колебалась. Но я должна была знать, что любого, кого порекомендовал Юлий, проверили трижды.
Он был не из тех, кто любит рисковать. Как и его жена Алехандра.
Я очень скучала по ним.
Они жили с нами в течение шести месяцев, когда переехали в Сидней, и на момент их приезда Алехандра была не в лучшем состоянии. Подвергшаяся нападению и удерживаемая в течение нескольких дней, она пострадала не только физически. Психически она была такой хрупкой, что казалась почти сломленной, ее можно было вывести из равновесия малейшим прикосновением, звуком или дуновением ветра, и после пережитого она почти не разговаривала. Не имело значения, сколько раз я прокручивала это в своей голове; я не могла представить, через что прошла эта бедная женщина.
Всего за несколько дней она потеряла палец, сломала несколько костей, неоднократно подвергалась изнасилованиям и получила необратимые повреждения глаз от рук маньяка с охотничьим ножом. Теперь она была сильно изранена и до ужаса боялась врачей. Однако Юлий все равно любил ее. За то время, что они жили с нами, я лично убедилась, насколько она была сломлена.
Временами это воспоминание все еще преследует меня.
Помню, как проснулась от испуганных криков, плача и тяжелого дыхания, и к тому времени, когда я вскочила с кровати и помчалась по коридору, Юлий уже пытался восстановить контроль.
— Проснись, детка, — произнес он, а затем более отчаянно: — Бл*дь. Проснись! — затем громче: — Ана!
Но крики продолжались, а я стояла в конце коридора, прижав руку к груди в слабой попытке успокоить бешено колотящееся сердце. Когда пронзительные крики и рыдания наконец стихли и сменились тихим плачем, я неохотно вернулась в свою комнату, но сон так и не пришел.
В какой-то момент я услышала шарканье в коридоре, поэтому надела халат и вышла из своей комнаты, и то, что я увидела, разбило мне сердце.
Юлий нес стопку простыней в прачечную. Запах мочи был слабым, но он определенно присутствовал.
Я заглянула в открытую дверь, и, почувствовав мое присутствие, он обернулся, чтобы посмотреть на меня, одетый только в пижамные штаны, он выглядел ошеломленным и измученным. Я не пропустила отметины на его шее и царапины на груди, его кожа цвета мокко частично покраснела.
— Привет, — прошептал он, затем вернулся к запихиванию простыней в стиральную машину. — Извини, что мы тебя разбудили.
Юлий, как я начинала понимать, обладал терпением святого.
— Не беспокойся об этом, — сказала я ему. После короткого колебания я спросила: — С ней все в порядке? — стоя ко мне спиной, он покачал головой, а я вошла в прачечную. — Еще одно воспоминание?
— Она, э-э… — он прочистил горло. — Она запуталась в простынях. Проснулась в ужасе. — Он тихо, устало вздохнул. — Просто несчастный случай.
Было крайне удручающе, что эта милая женщина так много пережила за свою короткую жизнь, что факт того, что она запуталась в простынях, привел ее в такой ужас, что она обмочилась. Меня убивало смотреть, как она отказывается от помощи.
Я была квалифицированным социальным работником. У меня были ресурсы, если бы она только протянула руку и взяла то, что было предложено. У меня под рукой было все лучшее, что есть в австралийской системе охраны психического здоровья. Но я понимала страх лучше, чем кто-либо другой, и то, что он может сделать с человеком, было поистине разрушительно.
— Может быть, мы еще раз попробуем терапию? — тихо сказала я.
Юлий издал слабый смешок.
— Да. Удачи тебе в этом. Она почти не разговаривает со мной. Как ты собираешься заставить ее заговорить?
Мой ответ был честным и при этом мрачным:
— Я не знаю.
Он глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул. Проходя мимо, Юлий нежно поцеловал меня в щеку.
— Еще раз извини, что мы тебя разбудили.
На следующее утро я нашла Ану сидящей за кухонным столом напротив ЭйДжея, и когда я споткнулась, все еще не отойдя от сна, она улыбнулась. Конечно, она не особо много разговаривала, но была добра ко мне настолько, насколько было в ее силах, и если улыбка была всем, что она могла подарить, я с радостью приму и это.
Я нежно сжала ее плечо.
— Доброе утро, Ана. — Остановившись рядом с сыном, я наклонилась и обняла его, покрывая поцелуями его шею. — Доброе утро, милый. Ты голоден?
Он скорчил гримасу, прежде чем вытереть шею. В конце концов, он был маленьким мальчиком.
— Нет. Ана приготовила мне тосты.
Я послала ей улыбку, когда выпрямилась.
— Спасибо. Могу я тебе что-нибудь приготовить? — она улыбнулась мне в ответ, но подняв свою кружку, показала, что у нее есть все, что ей нужно. Я проверила холодильник и пробормотала: — Ладно, я думаю о яичнице с беконом.
При этих словах на кухню вошел Юлий, выглядевший сонным и только что проснувшимся.
— Я согласен на это.
Я подавила смешок, прежде чем снова повернуться к Ане.
— Ты заметила, что его нигде не видно, пока кто-нибудь не начнет готовить?
Она повернулась к мужу, ее глаза были полны веселья, но она просто потягивала свой кофе. Он сел рядом с ней, и с резким ворчанием и пронзительным лязгом ее стул оказался возле его. Она поставила свою кружку, когда он начал что-то шептать ей на ухо. Я незаметно наблюдала за ними, пока готовила. Что бы он ни сказал, это возымело эффект. Она начала медленно кивать, закрыв глаза, и когда он отстранился, она с любовью обхватила его лицо руками и посмотрела ему в глаза. Когда она заметила темные круги под ними, ее лицо осунулось, и она наклонилась, покрывая нежными поцелуями его полные губы.
Независимо от того, через что пришлось пройти Ане, одно было ясно. Она любила своего мужа больше, чем можно описать словами. Такая любовь, как у них, была редкостью, и еще реже она переживала все сложности, что встречались у нее на пути. Я обожала их, и, несмотря на то, что у них были свои проблемы, я верила в их пару.
Поджаривая яичницу на одной сковороде и бекон на другой, я бросила немного хлеба в тостер, и когда он подбросил его, Юлий встал, протянул руку и достал две тарелки.
Вот тогда-то ЭйДжей и нанес удар.
— Почему тебе снятся кошмары?
Все мое существо замерло. Я знаю, что он был всего лишь ребенком, но мы говорили об этом, и он знал, что не имеет права задавать Ане такой личный вопрос.
Поэтому, когда она ответила, я была ошеломлена.
Это заняло у нее некоторое время. Ее голос был тихим и звучал хрипло из-за долгого молчания.
— Потому что плохие люди делали со мной плохие вещи.
Я услышала, как скрипнул стул ЭйДжея, а затем он подошел к ней. Когда я взглянула на Юлия, его спина была прямой, как шомпол, и я знала, что он слушает. Мой сын сидел рядом с маленькой женщиной и смотрел в ее белый, поврежденный глаз.
— Неужели они это сделали?
Она медленно кивнула.
— Да.
— До сих пор больно?
Ана покачала головой.
— Нет. — Она взяла руку ЭйДжей и коснулась ею шрамов у глаза. ЭйДжей поморщился, но она ободряюще улыбнулась. — Все в порядке. Я больше этого не чувствую. Он онемел.
ЭйДжей последовал ее примеру и прижал свои маленькие пальчики к ее лицу. Когда он внезапно опустил их, то спросил:
— Почему ты плачешь по ночам? — в этот момент я чуть не умерла от стыда.
Широко раскрыв глаза и совершенно сбитая с толку его невоспитанным поведением, я развернулась и отругала его.
— Достаточно.
Но Ана подняла ладонь в мою сторону, давая понять, что все в порядке. Я не могла не заметить, как дрожали ее руки, когда она говорила, как будто ей было тяжело использовать свой голос, но она сделала это для ЭйДжея:
— Я плачу, потому что мне грустно, малыш.
И ЭйДжей вознаградил ее.
Внезапно вскочив, он бросился в свою комнату. Мы слышали шум, пока он разбрасывал вещи, и когда, наконец, нашел, что искал, он вернулся. Ана взяла протянутого бурого медвежонка, и, когда она смотрела на него, ЭйДжей сказал:
— Иногда, когда мне грустно, я обнимаю своего медвежонка. — Он смотрел Ане в глаза так беззастенчиво, как может смотреть только ребенок. — Он чувствуется хорошо. Он мягкий и пахнет печеньем.
Ана уткнулась носом в живот плюшевого мишки и улыбнулась.
— Да, он пахнет. — Она вернула ему медведя. — Но я не могу забрать его у тебя. Он твой.
Он выпятил грудь и заявил:
— Я большой мальчик. И он мне больше не нужен.
— Конечно же, нужен, — ласково сказала она, протягивая ему медвежонка и настаивая, чтобы он взял его у нее.
Тогда мой сын, сделал то, от чего гордость согрела меня.
— Думаю, тебе он нужен больше.
Он был хорошим мальчиком и искренне хотел помочь. Накрывая стол к завтраку, я тихо сказала ей:
— Он упрям, как мул. И не примет «нет» в качестве ответа. — Мои глаза комично расширились. — Поверь мне.
Удивленная настойчивостью моего сына, она посмотрела на медвежонка сверху вниз, нежно коснулась его носа, прежде чем прижать к себе, ее длинные черные волосы упали ей на лицо. Ее голос был мягким.
— Спасибо.
Он улыбнулся ей в ответ.
— Ты красивая, Ана. — Затем он повернулся ко мне. — Теперь я могу посмотреть телевизор?
О Боже, этот ребенок.
— Конечно.
Плечи Юлия затряслись от беззвучного смеха, когда он сел за стол, прихватив с собой тарелку.
— Мне стоит держать ухо востро, Лекс. Думаю, твой парень пытается украсть мою девочку.
Сидя между ними, я произнесла:
— Не знаю, что на него нашло сегодня утром. Мне так жаль.
На что Ана ответила:
— Все в порядке. Я люблю ЭйДжея.
Я посмотрела на своего сына в соседней комнате, и мое лицо смягчилось.
— Он тоже тебя любит.
И он любил. Он доказывал это снова и снова, проводя время с Аной, когда думал, что ей одиноко, разговаривая с ней, делясь своими вкусностями с этой маленькой женщиной, принося ей свои самые дорогие вещи, чтобы одолжить или подарить. И когда пришло время прощаться, ЭйДжей был опустошен.
Всхлипывая и вытирая нос рукавом, он спросил:
— Вы когда-нибудь вернетесь?
Ана опустилась на колени и нежно улыбнулась.
— Конечно, малыш. Мы не уезжаем далеко. — Она взяла его за руку и крепко сжала. — Ты можешь приходить в гости, когда захочешь.
— Сейчас? — спросил он, шмыгая носом, и она тихо рассмеялась над тем, как нелепо он себя вел.
Думаю, что ЭйДжей помог ей немного исцелиться, и лучшего комплимента мне как его родителю не было. Это красноречиво говорило о характере малыша.
Было больно видеть, как он теряет своего друга, но было приятно видеть, как Ана и Юлий делают шаги вперед в жизни. Долгое время они были в ступоре. Не двигаясь ни вперед, ни назад.
Просто… застряли.
Нежно она вытерла рукой его слезы и тихо заговорила:
— Обещаю, как только у нас будет мебель и кровать для тебя, ты можешь прийти к нам с ночевкой, хорошо?
На это он улыбнулся сквозь слезы.
— Хорошо. — Он обнял ее так крепко, как только мог, и когда они отстранились, Юлий раскрыл объятия.
ЭйДжей медленно пошел к нему, волоча ноги, и когда подошел, опустил подбородок, выглядя несчастным. Юлий взял его на руки, и когда ЭйДжей положил голову на плечо дяде Юлию, мои внутренности растаяли, превратившись в кучу липкой массы.
— Ты мужчина в доме, — сказал ему Юлий, и ЭйДжей кивнул ему в плечо. — Это значит, что ты должен присматривать за своей мамой.
Я грустно улыбнулась, когда ЭйДжей посмотрел на меня и пробормотал:
— Я буду. Обещаю.
— Вот это мой мальчик, — сказал Юлий, прижимая к себе своего крестника и слегка покачиваясь из стороны в сторону. — Ты в порядке?
ЭйДжей уныло покачал головой, и Юлий крепче обнял его, издав тихий смешок через нос.
— О, да ладно тебе. Ты убиваешь меня этим.
Когда я увидела ухмылку ЭйДжея, то поняла, что он явно наслаждается вниманием.
Позже той ночью, когда Юлий и Ана наконец покинули нас, в доме стало ужасно тихо, как не было уже несколько месяцев, и, честно говоря, мне это не понравилось. Ни капельки.
Проходили недели, а в доме по-прежнему царила тишина. Но однажды позвонил Юлий, и в его голосе скользила неловкость, когда он сказал:
— Думаю, что, возможно, я переступаю границы дозволенного, Лекс.
Интересно.
Мы уже давно были далеко за границами дозволенного. После всего через что мы прошли, я не думала, что мы могли бы жить как-то иначе.
— Ничего подобного, — сказала я ему. — Что случилось?
— Мне позвонил один мой знакомый. На самом деле дочь одного моего знакомого. Она ищет работу.
М-да.
Я была определенно сбита с толку.
— Ла-а-адно, и?
— У нее не так много опыта, но в одном она хороша.
— Да? И в чем же?
— Она отлично ладит с детьми.
И мое сердце упало.
— Юлий.
Но он прервал меня словами:
— Подумай об этом, Лекс. Ты уже давно хотела вернуться к работе, но говорила, что из-за рабочего графика слишком сложно совмещать ЭйДжея и работу. — Он быстро произнес: — Молли может помочь с этим. Ты снова сможешь работать независимо от времени суток. — После минутного молчания он поклялся: — ЭйДжей полюбит ее.
Я не хотела задевать чувства Юлия, но это действительно было похоже на переход границ дозволенного.
— Ее зовут Молли?
— Ага. Ей двадцать один год, и она ищет что-то постоянное.
Я тихо вздохнула.
Мое материнское беспокойство вступило в игру.
— Ты ей доверяешь?
— Лекс, — это было все, что он сказал, и я знала, что это был глупый вопрос. Как будто Юлий позволил бы кому-то ненадежному находиться рядом со своим крестником.
Мысль о том, чтобы снова работать, звучала потрясающе. Я не могла не рассмотреть это предложение.
— Ну, я не могу обещать постоянство, но… — я издала долгий протяжный вздох, — может быть, она приедет на день или два на следующей неделе, чтобы я могла немного узнать ее.
Юлия это вполне устраивало.
— Конечно, я бы ни на чем не настаивал, пока ты не встретишься с ней. Она, э-э… — он сделал паузу. — Она другая.
На следующей неделе, когда я познакомилась с Молли, я поняла, что значит «другая».
Когда я открыла дверь и увидела миниатюрную девушку с оливковой кожей, стоящую там, одетую в черные облегающие джинсы, свободный сетчатый топ с длинными рукавами и армейские ботинки, я заартачилась. Ее большие карие глаза были густо подведены черными тенями, а большие пухлые губы были накрашены помадой баклажанового цвета. Ее темные волосы были короткими и вьющимися, с пробором посередине, и у нее была челка. Ее коротко подстриженные ногти были выкрашены в черный цвет, а еще у нее были татуировки. Когда она открыла рот, я не ожидала услышать сладость, исходящую от ее голоса.
— Мисс Баллентайн? — когда я продолжила смотреть на нее, ее глаза забегали по сторонам, и она потянулась рукой, чтобы почесать плечо. — Э-э, я — Молли. — Но я все еще не могла вымолвить ни слова. Ее глаза расширились, когда она уточнила дальше: — Меня прислал Юлий.
Последнее утверждение прозвучало как вопрос.
Мне потребовалось мгновение, чтобы перезагрузиться, и когда я это сделала, то покачала головой, как бы прочищая ее.
— Прошу прощения, — сказала я ей, открывая дверь и отступая в сторону. — Пожалуйста, входи.
Она так и сделала, но заколебалась. Я не винила ее. Если бы я получила такой же прием, какой только что сама оказала, я бы тоже колебалась.
Оказавшись внутри, я провела ее на кухню и вежливо улыбнулась.
— Присаживайся. — В тот момент, когда она села, ее колено беспорядочно задергалось, и я поняла, что испортила первое впечатление. Я попыталась загладить свою вину.
— Так значит, ты няня?
— Няня, — просияла она. — Но вообще я была помощницей по хозяйству.
Она не выглядела таковой.
— О, неужели? Где?
— В Лондоне. — Молли оглядела кухню, пока не заметила фотографию класса ЭйДжея на холодильнике. Она была рядом с единственной фотографией Твитча, которая у меня была. Молли посмотрела на моего прекрасного мальчика, и легкая улыбка заиграла на ее губах. — Это ЭйДжей?
Я повернулась, чтобы посмотреть на фотографию, и улыбнулась.
— Да. Это он.
— Он симпатичный.
— О, он это знает. — Моя улыбка стала шире.
Между нами повисла короткая пауза, и я увидела, как лицо Молли осунулось. Она встала и открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не смогла произнести. Она заставила себя улыбнуться и попробовала еще раз. Когда она заговорила, в ее голосе звучало понимание.
— Не думаю, что это сработает. — Я встала и попыталась заговорить, но она покачала головой. — Все в порядке, правда. Я понимаю. — Пятясь из кухни, она отвела взгляд и сказала: — Спасибо, что встретились со мной.
Эта молодая девушка чувствовала себя отверженной, и я сделала это с ней.
Я чувствовала себя самой законченной стервой, которая когда-либо рождалась.
К тому времени, как я встала на ноги и двинулась за ней, она уже была в своем ярко-красном авто. Я выскочила из дома босиком, и как только машина завелась с низким урчанием, я вышла перед ней, Молли уставилась на меня, как на сумасшедшую.
Я жестом попросила ее заглушить двигатель, и когда она это сделала, то продолжила сидеть в машине, осторожно поглядывая на меня и опуская стекло. Я сделала несколько шагов вперед и, согнувшись, заглянула внутрь.
— Почему бы тебе не вернуться в дом? — она искоса взглянула на меня, но не пошевелилась. Поэтому я попыталась исправить тот ущерб, который нанесла, сказав: — ЭйДжей скоро будет дома. Если мы собираемся это сделать, я бы хотела, чтобы ты с ним познакомилась.
Молчание между нами длилось некоторое время.
Она неохотно вышла из машины, и мы вернулись на кухню, ожидая, когда ЭйДжей вернется домой. Разговор не клеился, и после этого Молли не смотрела мне в глаза, но в тот момент, когда раздался звонок в дверь, и я впустила ЭйДжея внутрь, помахав рукой матери его друга, Молли воскресла.
ЭйДжей ворвался на кухню, и в тот момент, когда он заметил ее, удивленно моргнул.
— Кто ты такая?
Она посмеялась над его грубостью, затем ответила:
— А ты кто?
— Я — ЭйДжей, — затем он заявил: — Я живу здесь.
И Молли усмехнулась.
— Я — Молли и не живу здесь.
— Вау, — сказал он, пораженный, когда его глаза скользнули по татуировкам сквозь дыры в ее рубашке. — У тебя есть татуировки.
— Ага, — сказала она, затем, прищурившись, посмотрела на него. — А у тебя есть?
Он хихикнул.
— Нет, — а затем добавил: — Я слишком маленький, — как будто она не знала. Я знала, что это произойдет, еще до того, как он это сказал. — У моего папы есть татуировки. Много.
Но я не знала, что она ответит:
— Я однажды встречалась с ним.
Я слегка нахмурилась.
Встречалась?
И ЭйДжей мгновенно остолбенел. Он заговорил медленно, тихо:
— Правда?
Она кивнула.
— Да. Это было давно, но я все еще помню его.
Звучит верно. Кто мог ее винить?
Твитча было трудно забыть.
— Как давно? — спросил ЭйДжей, бросая рюкзак на пол и подходя ближе.
Молли задумалась.
— Много лет назад. — Она улыбнулась ему, зная, что он был весь внимание. — Я помню, он был таким высоким. — Затем она нахмурилась. — Или, может быть, я просто была невысокой. Не знаю.
ЭйДжей вмешался:
— Ты и сейчас невысокая, но папа был… — он посмотрел на меня, и я ободряюще улыбнулась. Он продолжил: — Да. Папа был высоким.
Пока я сидела и слушала, как девочка-гот рассказывает моему сыну то немногое, что она знала о его отце, я прислонилась к кухонной стойке и улыбнулась ее воспоминаниям. После того как она закончила, ЭйДжей был наполовину влюблен, и когда она сказала:
— Ты так на него похож, — я поняла, что ЭйДжей принадлежит ей всем сердцем и душой.
Мы договорились с Молли на два дня в неделю в течение месяца. Я увеличила ее пребывание на один день в течение следующей недели, и еще на один на следующей, пока, в конце концов, она не стала бывать в нашем доме чаще, чем отсутствовать. Мне удалось увидеть ее с другой стороны. Игривый, но надежный опекун маленького мальчика, который обожал ее, и она всем сердцем любила ЭйДжея.
Казалось естественным, что, когда я нашла работу на неполный рабочий день в социальном секторе, я попросила ее переехать к нам. Молли любезно согласилась, и с тех пор она с нами.
Но я не была глупой женщиной, и время, проведенное с Твитчем, многому меня научило — читать между строк и слышать невысказанные слова. Поэтому, когда я узнала, что Молли была очень хороша в боевых искусствах и владении оружием, мои подозрения подтвердились.
Я не была уверена, кто такая Молли, но Юлий хотел, чтобы она была рядом с ЭйДжеем по какой-то причине, и этой причиной, очевидно, была защита. Я просто не знала почему.
И это меня беспокоило.