Твитч
В первые дни после того, как мы привезли ЭйДжея домой, наш дом был полон людей, целыми днями, часами напролет, и впервые в жизни я не возражал против компании. Это заставляло меня думать о том, что я мог бы, хотел бы, должен был бы иметь. Это отвлекало меня от мыслей о том, что могло бы быть, и я был благодарен за передышку от своих мыслей.
Подарки прибывали целыми вагонами, и хотя ЭйДжею было трудно говорить после удаления дыхательной трубки, ему становилось лучше с каждой минутой, и будь он проклят, если ему не нравилось, когда его баловали.
Я не мог поверить, насколько стойким был мой ребенок.
Он был там, улыбался и смеялся, играя на полу с Хэппи и Аной, пока я боролся с желанием разрыдаться как ребенок. Я так усердно боролся с этим желанием, но оно не покидало меня уже несколько дней.
Каждая улыбка, которую он бросал в мою сторону, пронзала меня в самое сердце. Каждый взволнованный взгляд, каждый счастливый вздох, каждое объятие, которое он дарил, проходя мимо меня, разрушали меня. Разрушали мою душу так, как я не мог постичь. Вдоха полной грудью не было с тех пор, как его забрали у нас, и я все еще не мог сделать ни одного вдоха. Потому что нам могло так не повезти, и я молча поклялся, что проведу остаток своей жизни, будучи отцом, которого он заслуживал. Я буду таким отцом, о котором мечтал в детстве, заботливым, любящим. Таким отцом, который инстинктивно чувствует, что с его ребенком что-то не так. Таким отцом, который хорошо знает своего ребенка.
Что-то случилось со мной за последнюю неделю. Что-то изменилось. Я почувствовал, что смягчаюсь, что казалось неестественным, и невольно мне хотелось бороться с этим, но я устал бороться. Может быть, пришло время для перемен. И когда я сел рядом со своим больным отцом, я заговорил без тени злобы.
— Ты ведь вернешься в гости, верно, папаня?
В Антонио Фалько-старшем осталось не так уж много жизни, но он хотел потратить то немногое время, которое у него осталось, на то, чтобы исправить ошибку, которую он совершил целую жизнь назад. И прямо сейчас, когда я смотрел на своего выздоравливающего сына, я мог оценить это. Мог уважать это.
Его голос был грубым.
— Ты хочешь этого?
Я пожал плечами.
— Конечно. Почему нет?
Он ошеломленно уставился на меня, не веря своим глазам. Он ждал подвоха. Но его не было. Я сказал именно то, что имел в виду.
Когда прошло достаточно времени, я произнес:
— Итак, это означает «да»?
Он говорил осторожно.
— Может быть, ты мог бы привезти моего внука навестить меня в Вегасе?
Никаких колебаний.
— Хорошо. Я имею в виду, что это может произойти не скоро. Зависит от того, как быстро он выздоровеет и все такое, но да. Думаю, Лекси была бы рада этому.
Уголки губ моего отца приподнялись. Его губа дернулась, затем растянулась, когда он улыбнулся. Эта улыбка превратилась в ухмылку, и когда он поднял свои трясущиеся руки, я понял, что ему хуже, чем я думал. Без предупреждения он схватил меня за щеки и притянул к себе. Когда он расцеловал меня, хрипло смеясь, что-то, чего я никогда не чувствовал, медленно потекло через меня. Томно. Это было жидкое тепло в моих венах.
Это была отцовская любовь.
То, чего у меня никогда раньше не было.
И пока я боролся с эмоциями, которые испытывал, я взял одну из дрожащих рук отца и поцеловал его толстые, старые костяшки пальцев, в то время как он продолжал улыбаться мне, как будто я вдыхал в него жизнь. Держа одну руку в его руке, а другую на его плече, я осторожно потряс его и произнес:
— Не вздумай умереть прямо сейчас у меня на глазах, хорошо? — мой тон был настолько ровным, насколько это было возможно. — У нас есть дерьмо, которое нужно наверстать.
В этот момент вмешался мой брат и резко хлопнул меня по плечу.
— Что происходит? Вам двоим нужно снять комнату или что-то в этом роде? — Зеп ухмыльнулся мне, когда я уставился на него. — Будешь скучать по нам, засранец?
Нахмурившись, я стряхнул с себя его руку.
— Пошел ты, придурок.
И когда Зеп открыто рассмеялся, он обнял меня за шею, притворяясь, что душит меня, и запечатлел на моей голове смачный поцелуй.
— Все в порядке, ублюдок. — Он запустил костяшки пальцев мне в волосы и потормошил так сильно, что я стиснул зубы. Прежде чем он отошел, чтобы сесть рядом с растущим количеством людей, окружавших моего сына, он прямо сказал: — Я тоже буду скучать по тебе.
Мой отец широко улыбнулся в ответ на этот обмен репликами, вздохнув:
— Как настоящие братья. — Он печально кивнул. — Вы сделали старика очень счастливым, сыновья мои.
Это было приятно, и часть меня не хотела, чтобы так было, потому что я бы слишком сильно скучал по этому.
Мы были далеко от них, моей семьи, и я буду скучать по ним больше, чем хотел бы признать.
Когда Аманда и Зеп начали бороться из-за грузовика, который Молли и Тама привезли малышу, ЭйДжей громко рассмеялся, а я улыбнулся. Со своего места за столом я наблюдал, как Юлий, Никки и Дэйв сидят снаружи с моей женщиной. Она улыбалась. Она была счастлива.
Все было в порядке.
Все было хорошо.
Поэтому, когда позвонил Лука, у меня внутри все сжалось, потому что я знал, что будет дальше.
Знал не потому, что он был моим королем, а я был его шестеркой.
А знал потому, что он был моим другом, и я был у него в долгу.
Надеюсь, то, что я задолжал, не будет стоить мне дорого, потому что, черт возьми, мне больше нечего было отдать.
***
Лекси
Как только мы сели на плюшевый белый диван и Лука начал говорить, я поняла, что здесь происходит.
— Ты мне нужен, — вот и все, что он сказал, и это было адресовано исключительно Твичу.
ДА. Мои худшие опасения подтвердились. Он хотел, чтобы святая троица вернулась в лоно церкви.
Я повернулась, чтобы посмотреть на мужчину рядом со мной, и мой нос сморщился.
— Нет.
Но Лука был настойчив.
— Мое королевство разваливается на части, и даже посреди всего этого бардака я помог тебе. — Последнее заявление было адресовано нам обоим, и он убедился, что я это знаю. — Это может занять у нас некоторое время, но все можно восстановить, Твитч. Мне просто нужно несколько хороших людей.
И снова:
— Нет.
Лука уставился на меня.
— Я с тобой разговариваю, женщина?
О нет, он этого не сделал.
Ему придется меня услышать, да поможет мне Бог.
— Ты видишь это кольцо? — я подняла левую руку, и сверкающий бриллиант сверкнул на свету. — Это кольцо означает, что его жизнь больше не принадлежит ему, чтобы торговаться. Она моя, Лука. И я говорю — «нет». — Выражение моего лица говорило ему, что он должен бороться со мной. Я, черт возьми, раззадорила его. — У тебя может быть трон, Лука. — Я постояла секунду, прежде чем снова сесть на колени к Твитчу. — Но он мой, и будь я проклята, если кто-нибудь попытается отнять его у меня.
Твитч попытался вмешаться:
— Детка…
Но я решительно пресекла это дерьмо:
— Если ты не закроешь свой рот, я закрою его за тебя, Тони. Клянусь Богом. Не дави на меня сейчас.
Вздох за моей спиной сказал мне, что я была занозой.
К счастью, мне было все равно.
— Она страшная женщина, — тихо произнес Лука.
— Крепкий орешек, — возразил самодовольный Твитч, нежно сжимая мое бедро.
Да, так оно и было. Но дело было не только в этом. Во мне был страх, который никогда не покидал меня. Этот страх заставлял меня делать то, на что я никогда не считала себя способной. Этот страх медленно покидал меня, но этот страх никогда не исчезнет полностью, если Твитч будет работать так, что я никогда не буду знать наверняка, вернется ли он домой.
Я не могу так жить.
Я заслуживаю лучшего.
Мы заслуживаем лучшего.
— Шесть лет, — прошептала я. — Шесть лет я провела без него. — Он никак не мог понять, через какой ад я прошла за это время. — Мой сын так много упустил. Я только что вернула его, Лука. Я не могу потерять его снова. Мне очень жаль. Я бы скорее рискнула собой, чем рискнула его жизнью, потому что это пулевое отверстие… — Мой вздох вышел усталым, но я почти сразу же снова вспылила. — Этот чертов шрам у него на шее говорит мне, что он достаточно глуп, чтобы верить, что он непобедим. А мы все знаем, что это неправда.
На это Твитч казался оскорбленным.
— Не хочешь сбавить обороты, Ангел?
Нет, не хочу.
Я развернулась на его коленях лицом к нему, сделала глубокий вдох и осторожно заговорила:
— Знаешь ли ты, что когда волки спариваются, самка делает вид, что боится, только чтобы оказаться под ним. Она притворяется испуганной, Твитч, но она делает это, чтобы защитить его горло, его слабое место. — Его лицо смягчилось. — Ты называешь меня королевой, дорогой, но какой бы я была королевой, если бы не защищала своего короля?
Твитч смиренно посмотрел на меня. Подняв руку, он нежно коснулся моей щеки, проведя большим пальцем по моей челюсти. И это действие сказало мне все, что мне нужно было знать.
Он со мной.
Все решения, которые будут приняты отныне, мы примем ради нас. Ради нашей стаи.
— Это отвратительно, — заявил Лука, и когда мы оба повернулись к нему лицом, он выглядел немного больным. — Вы, ребята, чертовски отвратительны, вы знаете это? И еще… — он перевел взгляд на Твитча. — … где, черт возьми, мне найти такую, как она?
Я почувствовала, как тело моего короля содрогнулось под моим в беззвучном смехе. Но я не сводила глаз с Луки.
Судьба сводила нас вместе снова и снова, но я бы не стала принимать это как должное. Завтрашний день нам не был обещан. Поэтому я боролась за то, чтобы мы были в безопасности вместе.
— Он мой, Лука. Мой и только мой. — Мой голос дрожал, и я ненавидела то, какой слабой чувствовала себя. Слова выходили медленно. — Ты не можешь забрать его.
Лука пристально наблюдал за мной, и взгляд новообретенного короля метнулся к павшему королю позади меня. Прошло долгое мгновение, прежде чем он закатил глаза и произнес:
— Знаешь что? — сказал Лука, прежде чем хлопнуть себя руками по бедрам, а затем пригвоздил меня беззаботным взглядом. — Я не хочу его.
И я снова могла дышать.
— О, хорошо.
Могут ли они видеть, как мое сердце выскакивает из груди?
Надеюсь, что нет.
— Ну… — когда я встала, то облизала губы и изобразила самообладание. — Как бы хорошо это ни было, Лука, нам нужно вернуться домой к нашему сыну.
Твитч взял мою дрожащую руку в свою и сжал ее в молчаливом знаке поддержки, и когда Лука посмотрел вниз на наши переплетенные руки, он встал с глубоким вздохом.
— Как скажешь. — Его губы опустились вниз. — Уберите это сентиментальное дерьмо из моего дома, хорошо? — он указал на входную дверь. — Проваливайте.
Но я улыбнулась. Потому что ближе узнала Луку. И когда я отпустила руку Твитча и сделала короткую прогулку к нему, он позволил мне взять его лицо в свои руки, притянуть его к себе и запечатлеть долгий, крепкий поцелуй на его щеке. Когда он, наконец, отодвинулся, и я открыла рот, чтобы заговорить, я не смогла выдавить из себя то, что мне нужно было сказать.
Спасибо.
Лука, должно быть, почувствовал это. Я знаю, что он это сделал, потому что, когда я попыталась заговорить, он нерешительно моргнул и тихо пробормотал:
— Все в порядке. У нас все хорошо.
Я сморгнула слезы, которые, казалось, нападали на меня ежедневно, чувство переполняющих эмоций, которое не покидало меня, и кивнула сквозь комок в горле, когда сделала шаг назад прямо в объятия человека, который буквально боролся со смертью, чтобы быть со мной в жизни.
Я начинала понимать, что Твитч никогда не делал ничего наполовину. Жизнь, работа, любовь. Он впадал в крайности во всех отношениях. И пожив без него, я стала ценить то, что он дал мне.
Он был моим, а я — его, безоговорочно, и мы наконец-то были счастливы.
Когда мы вышли от Луки, я погрузилась в свои мысли, пока Твитч вез нас домой. Я отвлеклась только тогда, когда он потянулся к моей руке, переплел наши пальцы и положил их на центральную консоль. Он пристально посмотрел на меня, изучая мое лицо, прежде чем вернуть взгляд на дорогу.
— Ты в порядке, детка?
В порядке ли я?
Я подумала об этом.
— Да, — тихо выдохнула я. — Все отлично.
Знаю, что это было не то, о чем он спрашивал, но это был ответ, который он получил, и, судя по его легкой улыбке, это был ответ, которого он хотел. Когда он открыл рот и произнес:
— Я чертовски люблю тебя, — это прозвучало скорее как угроза, чем ласковое обращение, и это было так серьезно, так резко, что я ничего не могла с собой поделать.
Я громко фыркнула.
И улыбка Твитча превратилась в ухмылку.
Проклятье.
Я любила этого человека и дала об этом знать. Наклонившись, я прижалась губами к его щеке, целуя его щетину тепло, нежно, снова и снова, и когда я попыталась отстраниться, он нахмурился.
— Эй. Вернись.
Когда он схватил меня за ворот рубашки и прижал к себе, я издала негромкое «ах», и наши губы встретились в жестком поцелуе. Он овладел моим ртом так, как говорилось в стихах. Без колебаний, в полном самозабвении, и земля перестала двигаться на те секунды, когда наши губы соединились.
Как бы я смогла жить без такой любви?
Ответ пришел быстро.
Никак.
Я бы не смогла.
И когда мои глаза снова открылись, я почувствовала, как мои щеки потеплели. Я долго смотрела на мужчину напротив меня, и когда он повернулся, чтобы подмигнуть мне, мой желудок сжался.
Не нужно было быть гением, чтобы понять, что наша любовь была редкостью.
Поэтому, когда снова открыла рот, я заговорила тихо.
— Я люблю тебя, Твитч.
Он не отрывал глаз от дороги, но его хватка на моей руке усилилась. Самоуверенный мудак ответил:
— Знаю.
Тогда мне захотелось ударить его, но я этого не сделала.
Вместо этого я мягко улыбнулась и ответила:
— Хорошо.
Абсолютное блаженство, которое я испытала в тот момент, было таким всепоглощающим, таким сильным, что мой разум просто должен был разрушить его.
Да. Теперь ты счастлива. Но как долго это продлится, Лекси?
И вот так просто настроение испорчено.
Мое беспокойство усилилось в десять раз. Мои мысли блуждали. Мои внутренности перевернулись почти болезненно.
С нами все было бы в порядке.
Я имею в виду, что еще может пойти не так? Все было так, как и должно быть.
Мой разум рассмеялся.
Не задерживай дыхание.
Но поскольку я верила в нас и так сильно хотела, чтобы это сработало, я это сделала.
Мне не следовало этого делать.