— Что на тебя нашло сегодня? — я спросила Дениса.
Мне хотелось бы обидеться, но я не могла злиться на него, да и у меня не осталось на это сил. Впервые за много лет я почувствовала себя спокойно. Но он продолжал сидеть за компьютером в наушниках и не слышал меня. Ну, и что мне оставалось тогда делать? Я подошла и сняла их, зная, что он этого терпеть не может, но только так Денис мог выслушать меня. Он обернулся и зло уставился на меня, но это длилось недолго: злость утихла, сменившись чем-то неопознанным.
— Что на тебя нашло?
Он поджал губы, его брови сошлись на переносице.
— А разве я что-то сделал не так? — он повёл плечом, словно хотел сбросить с себя что-то неприятное, липкое, неудобное.
— Ты мог быть повежливее…
— Повежливее? Алиса, к нам заявляется какой-то пижон, а я должен перед ним кланяться? Меня удивляет, что ты так быстро ему доверилась, — молниеносно вскипел мой друг, а я могла только удивляться, потому что у него не было причин для этого.
Почему он злился? Мне это не понравилось.
— Вообще-то у него все доказательства нашего родства, — я фыркнула, пытаясь защититься от его агрессии.
— Бумаги могут быть липой. А ещё вот это «скелеты в шкафу должны оставаться там же», — противным тоном спародировал Денис. — Что за бред?!
— А что такого в том, что человек не хочет распространяться об этом всём?! Тем более учитывая всю абсурдность происходящего в моей семье!
Я не понимала, почему он срывал свою злость на мне. Я-то в чём была виновата?
— Алиса, — Денис взял меня за руки и подвинулся ближе.
Теперь он смотрел на меня снизу вверх, и его взгляд был таким родным, просящим и умоляющим, я бы сказала. Но в то же время таким взглядом, как правило, смотрят на маленьких, глупых и несмышлёных детей.
— Ты ведь у меня умная и сильная девочка и понимаешь, что, когда вы будете наедине, он может наплести тебе что угодно? Верно? — спросил он, и я согласно кивнула. — Но ты, в силу своей наивности и романтичности, поверишь каждому слову? — сказал он, одновременно заправляя прядь моих волос за ухо, затем приподнял моё лицо за подбородок. — Я хочу, чтобы ты не поддавалась эмоциям и рассуждала с холодной головой. Не стоит доверять первому встречному.
— В таком случае, он может наплести что угодно и кому угодно, и любой ему поверит, — недовольно ответила я, потому что боялась разрушить ту красивую картинку, которая уже сложилась у меня в голове, и попыталась вырвать руки из хватки Дениса, но он только схватил крепче. — И что ты предлагаешь делать? Денис, я нутром чувствую, что он меня не обманывает. А ты знаешь, что своей интуиции я доверяю.
Я видела, как он сдавался, потому что знал, что я не отступлю. Ему просто не было по силам переубедить меня. Так было всегда: если я в чём-то уверена, изменить моё мнение невозможно. Но я знала, что он также не изменил своего.
Денис вдруг прижался ко мне, обнимая, и сказал:
— Я просто боюсь тебя потерять. Не хочу, чтобы ты из лап одного зверя попала к другому…
— Ты так-то о моей маме говоришь…
— Нельзя называть человеком того, кто несколько раз пытался тебя убить. Извиняться я не стану.
Мне и возразить-то было нечего. Что есть, то есть.
На следующий день дядя Миша приехал ровно в одиннадцать, как и обещал. Настроение у меня было прекрасное и воодушевлённое. Казалось, будто погода считывала его: солнце будто расщедрилось на тепло, которое подбадривало своей энергией; лёгкий ветерок плавно покачивался и нашёптывал приятные слова, приятно касаясь кожи. Высоко в небе парили ласточки, предвещая ясную погоду и бесконечное лето. Перепев скрытых в ветвях деревьев птиц под аккомпанемент монотонного жужжания насекомых… Даже несмотря на то, что я больше любила осень, сегодняшний летний день навсегда останется в моей памяти.
Мы сели в машину — к слову, дорогую. Я в них, конечно, не разбиралась, но мне показалось, что это может быть бизнес-класс: престижный и комфортный автомобиль, под стать водителю. Дядя Миша посвятил меня в планы сегодняшнего дня. Сначала он предлагал свозить меня в медицинский центр, чтобы ещё раз проверить моё состояние после аварии и получить соответствующее лечение, потому что, по его словам, я «слегка» приуменьшила последствия. Потом мы могли бы заехать куда-нибудь, чтобы пообедать и поговорить, а уже после — вернуться ко мне домой, чтобы я могла собрать вещи.
По пути в медицинский центр дядя сообщил, что наша с мамой квартира теперь официально принадлежала мне, поэтому продавать, сдавать или оставить себе — решать только мне. От этого мне стало не по себе. Я чувствовала, как на меня постепенно начинал опускаться груз произошедшего. Какая стадия проживания это была, я не знала, да и от знания мне легче бы не стало; но факт того, что я не хотела возвращаться в эту квартиру, не хотела иметь с ней ничего общего, был, есть и будет. Поэтому я сразу сказала дяде, что хотела бы её продать, а деньги — оставить на каком-нибудь счету. В случае, если я не смогу поступить на бюджет, по крайней мере, смогу оплатить учёбу.
Я в тайне всегда мечтала сбежать из этого ада, и жизнь предоставила мне эту возможность, правда, чрезмерно изощрённым способом. Какой бы ни была моя мать, зла я ей не желала и по-своему любила её. Однако, может быть, теперь, на другом конце жизни, ей станет легче, и она наконец-то почувствует себя свободно.
Вскоре мы прибыли в платный медицинский центр, где меня любезно передали в заботливые руки медперсонала. Всё прошло довольно быстро и комфортно. В самом конце со мной разговаривал психотерапевт, чему я не удивилась.
— Алиса, я хотел бы с тобой поговорить о случившемся, — начал аккуратно врач.
— О чём именно?
Хотел ли он поговорить об аварии и посттравматическом стрессе или о том, что делала со мной моя мать?
— И об аварии, и о следах насилия.
— У меня нет желания об этом говорить.
— Алиса, я не хочу давить не тебя, но ты должна понимать, что сдерживание эмоций и переживаний, такие психологические травмы могут в будущем плохо сказаться на твоём здоровье…
— Вы хотите сказать, что я такой же псих, как моя мать, или стану такой?!
Чёрт, вышло грубее, чем я хотела, но я не привыкла, я не могу говорить об этом с кем-то…
— Нет. Ты не больна, Алиса. Просто пообещай, что, если станет эмоционально тяжело, ты обратишься за помощью, хорошо?
Я заметила, что врач действительно не собирается на меня давить и допытывать.
— Как я пойму, что не справляюсь сама? — чуть погодя спросила я.
С одной стороны, во мне взыграл бунтарский юношеский дух, мол, я не больная и помощь мне не нужна. Но, с другой стороны, более рациональной, я понимала, что психологическая помощь-то мне как раз нужна больше всего. Но я была не готова, мне нужно было настроиться…
— Ты поймёшь, и я надеюсь, что для этого не должно будет произойти чего-то из ряда вон… Постарайся больше общаться с близкими, друзьями, гулять, заниматься тем, что приносит тебе удовольствие. Как только твои травмы заживут, займись йогой, плаванием, дыхательными практиками. Я распечатаю список рекомендаций, постарайся их соблюдать. Договорились?
— Хорошо.
— Кроме того, у тебя бывают панические атаки. Я выпишу тебе лекарства на случай их появления. Они быстро снизят уровень тревожности.
— Я поняла. Спасибо.
— Береги себя, Алиса. Твоя жизнь в твоих руках, и лучше тебя о ней никто не позаботится.
— То есть, надеяться ни на кого нельзя?
— Почему же? Наоборот, хорошо, когда есть люди, на которых ты можешь положиться. Я имел в виду то, что лучше тебя позаботиться о тебе никто не сможет. Любовь к себе, Алиса. Подумай об этом.
— Я постараюсь… — сказала я, после чего была, наконец, свободна.
Один из врачей долго разговаривал с дядей, хотя я могу догадываться, о чём. Следы старых травм были видны не только на моём теле, но и в результатах обследования, и они могли рассказать о многом. Дядя Миша всё больше хмурился, согласно кивал врачу, после чего пожал ему руку и поблагодарил. Врач передал ему стопку бумаг, в которых были назначения на лечение и рекомендации по реабилитации для меня. И что-то мне подсказывало, что дядя Миша с его связями прекрасно осведомлён о том, что со мной происходило на самом деле.
— Алиса…
Было видно, что ему трудно начать говорить. Я его понимала: о таком сложно говорить в принципе. Я сама об этом ни с кем не разговаривала, даже Денису не рассказывала всего. Поэтому я решила помочь ему выйти из затруднения.
— Вы по поводу моих травм?
— Да. Я хочу, чтобы ты знала: я не стану выпытывать у тебя, что, как и когда произошло, и почему. Если ты захочешь, то расскажешь сама.
— Но… вы ведь и так вероятней всего всё уже знаете… — мне было тяжело это говорить, хотя я сама не понимала, почему.
Он молчал какое-то время, а потом подтвердил:
— Да. Мои люди всё узнали.
— Тогда почему ждёте, что я сама буду рассказывать?
— Чтобы ты доверяла мне. Я знаю лишь сухие факты…
— А я могу рассказать о другой стороне…
— Верно.
Какое-то время я молчала, обдумывая услышанное. Могла ли я доверять ему? Могла ли я раскрыть свою душу? Была ли я готова к этому? Сейчас — определённо, нет, и я не знала, буду ли вообще готова быть настолько откровенной перед кем-то. Но он не требовал, и это уже радовало.
— Хорошо. Если я почувствую, что готова, то поделюсь с Вами…
— Договорились. Я не собираюсь на тебя давить. Просто знай, что помощь всегда придёт, как только ты будешь готова её принять.
После этого мы отправились в ресторан, чтобы пообедать и наконец-то обсудить то, что меня волновало. По дороге он спросил, где бы мне хотелось пообедать, чтобы чувствовать себя комфортно. Уж что-что, а вкусно поесть я любила, поэтому мы поехали в Кимчи. Я любила это место за то, что там было стильно и уютно, в какой-то степени передавалось настоящее азиатское настроение, и еда там была вкусная. Мы с Денисом бывали тут не один раз.
— Любишь азиатскую кухню?
— Мне кажется, я просто люблю поесть, — улыбнувшись, ответила я, а мой новый родственник вдруг рассмеялся так открыто и искренне, что я невольно сама начала смеяться.
— Так всегда говорил твой отец. Он тоже любил вкусно поесть, — отсмеявшись, сказал дядя Миша с ностальгией в голосе и улыбкой на лице.
Я разглядывала мужчину перед собой и пыталась его понять. Мне показалось, что между ним и моим отцом были тёплые братские чувства. Было видно, что он скучает по нему. Я не знала своего отца, лишь напридумывала себе романтических фантазий о нём. Это всё, что мне оставалось. Я знала лишь, что отец погиб на задании, но как и почему, мне не было известно. Да и не сильно для меня это было важно: мне хотелось бы узнать, что он за человек, каким был, был ли он рад моему рождению… Я не могла вернуть его к жизни, но могла хранить тёплые воспоминания о нём, пусть и с чужих слов.
— Расскажите мне о нём? — тихо попросила я.
Мужчина внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Алиса, давай договоримся, что с этих пор мы только на «ты», хорошо? — и я согласно кивнула в ответ. — Твой отец был хорошим человеком… во всех смыслах этого слова. Он был отличным братом и замечательным отцом, пока… не погиб. Безумно любил читать, поэтому у нас дома всегда были горы из книг, — на этом моменте он улыбнулся так тепло, как будто мысленно перенёсся в те года. — Мы думали, что Паша выберет какую-то творческую работу, потому что он всегда что-то писал, зарисовывал, придумывал, но в итоге он выбрал работу в полиции.
— Почему? — искренне удивилась я, тоже не понимая такого выбора.
— Паша был сторонником справедливости. Он терпеть не мог, когда кого-то несправедливо наказывали или обвиняли, а виновные выходили сухими из воды, поэтому, когда он пришёл домой и заявил родителям, что подал документы в университет МВД, мы лишь приняли его выбор и поддержали. Отец, конечно, лелеял надежду, что он одумается, но это было тщетно.
— Почему ваш отец… — я запнулась на этом слове — почему его отец? Это было не так. Он был их отцом и моим дедом. — Дед… — с трудом сказала я, чувствуя себя непривычно. — Почему дедушка не хотел, чтобы папа там учился?
— Годы были не самые лучшие для такой работы, криминальные хроники так и пестрели событиями, а если учесть наш семейный бизнес, то… отец просто боялся за сына.
— С папой что-то случилось на работе?
Я не могла сказать, что испытываю по этому поводу какую-то боль или тоску, ведь я не знала своего отца, но вот печаль была…
— Можно и так сказать… — дядя Миша произнёс эти слова с такой болью и сожалением в голосе, что я невольно поймала себя на мысли о том, что он, возможно, чувствует себя виноватым по каким-то причинам.
Он замолчал и смотрел куда-то в сторону, а я разглядывала его профиль. Казалось, что он боролся со своими же эмоциями. Нам уже принесли еду, а он всё также сидел, не шелохнувшись.
— Дядя Миша, — аккуратно позвала я.
Он словно очнулся ото сна и посмотрел на меня, как-то удивлённо и даже сконфуженно.
— Прости, я задумался.
— Ничего страшного. Можно спросить?
— Да, конечно. Всё, что угодно.
— Вы вините себя в смерти папы? — спросила я, и его глаза моментально округлились от удивления. — Мне просто так показалось, — тут же спохватилась я, потому что фиг его знает, как он может рассудить мои слова, которые я вот так бросила в лоб.
— Если честно, — он прочистил горло, — то, да.
Я внимательно смотрела на этого человека, в его глаза, и понимала, что не мог он быть виновным. Моя интуиция говорила об обратном.
— Почему? Простите, если задаю такие неудобные и неприятные вопросы…
— Нет-нет, ты правильно делаешь. В тот год я попал в передрягу. Как выяснилось, наши партнёры оказались из криминального мира и хотели подмять под себя всех, но я этого не хотел. Вследствие чего произошла неприятная ситуация. Твой отец вмешался, но в результате погиб.
— Он защищал Вас грудью?
— Нет, в то время я сидел дома, как он мне и посоветовал.
— Вы давали на него наводку?
— Нет, конечно, нет.
— Папа работал в полиции, а те ребята были преступники?
— Ты всё правильно поняла.
— Тогда папа выполнял свою работу и погиб на службе? Так?
— Верно… — хриплым голосом сказал мой дядя.
— Тогда почему… почему Вы… — я тут же поправила себя, вспомнив о договоре, — ты винишь себя? Мой папа защищал не просто своего брата, но и невиновных людей, которых было немало, я думаю. И сколько их ещё могло быть? Он защищал пострадавших… Этих людей посадили?
— Да. Они получили наказание.
— Тогда почему ты испытываешь вину, а не гордость за то, что твой брат спас жизни? Я не знаю своего отца, но верю, что он был героем, и горжусь им. Попробуй и ты… — я улыбнулась ему, видя, как он ошарашен.
Я и сама, если честно, удивилась, не понимая, откуда у меня такие слова взялись. Говорят, чужая душа потёмки, а мне казалось, что для меня даже моя собственная душа непроглядная тьма, зато в чужих можно хоть что-то разглядеть.
Дядя Миша смотрел на меня со смешанными чувствами и, видимо, не мог их понять, поэтому не знал, что сказать.
— Я тебя не виню… — тихо сказала я, глядя ему в глаза. Я знала это чувство.
У каждого оно своё. Моё какое-то сгорбленное, несчастное, сидело в клетке моей души и постоянно что-то нашёптывало, как мантру. И хотелось что-то сказать в ответ, прокричать, воспротивиться, но оставалось только протяжно и тоскливо выть, потому что нельзя было говорить о своих чувствах, нельзя было жаловаться, нельзя было показывать свою боль… У кого-то вина вызывала страх, а у меня — боль и злость, которые перетекали в отчаяние. И что с этим делать, я не знала. В умных книжках писали, что нужно принять, пропустить через себя и отпустить. Как?! Как мне это сделать? Покажите инструкцию? Как я пойму, что оно ушло? Что я при этом почувствую? Каждый раз, когда я пыталась, оно как будто разворачивалось ко мне и тянуло свои длинные, костлявые, серые, мерзкие щупальца, и никак не хотело отпускать. А я задыхалась в этом, тонула в вине за своё существование.
— Спасибо, Алиса.
— А моя мама… Почему она была против нашего общения?
Это, пожалуй, был один из главных вопросов для меня, и я, наконец, получила возможность приоткрыть завесу тайны.
— Она винила меня в смерти Паши и говорила, что расскажет нужным людям о моих тайнах, грозила расправой моей семье, говорила, что, если я буду лезть в вашу жизнь, пострадают моя жена и дочь.
— Простите…
— За что ты извиняешься?
— За свою маму, за то, что она была больна, но никто не хотел принимать очевидное…
— Ты не виновата в болезни своей матери, Алиса, — он внимательно посмотрел на меня, давая понять, что мне нечего бояться, что я в безопасности. — Оля… ещё до твоего рождения начала вести себя странно. Твой отец заметил это и уговорил её пройти обследование.
Я сглотнула ком в горле: мне не терпелось узнать, была ли я права в своих догадках.
— Врачи подозревали, что у твоей матери начальная стадия шизофрении. Паша очень испугался этого, потому что роды могли усугубить её состояние, и мы не знали, что она может сделать с собой и тобой. Оля, конечно, не верила в то, что может быть больна и всячески это отрицала, но Паша всегда был на стороже. Поэтому он как-то попросил меня, что если с ним что-то случится, то я должен буду забрать тебя к себе. Он даже завещание написал, но, видимо, у твоей матери тоже были какие-то связи, поэтому мне не дали шанс забрать тебя.
Я уже говорила, что моя жизнь — это дрянной сериал? Получите, распишитесь. Нет, это даже было смешно. Я видела такое только в кино. Теперь мне стало понятно, почему она несколько раз пыталась меня убить, почему порой она так меня ненавидела — стало понятно многое.
— Но кто настолько влиятельный, что способен столько лет покрывать её?
— Это уже моя забота, Алиса. Я доберусь до правды.
— А это не опасно?
Потому что мне казалось, что это чертовски опасно. Стоило ли лезть в это теперь? Что, если эти люди не успокоятся, даже несмотря на то, что мамы уже не было?
— Всё будет хорошо, не переживай.
— Интересно, зачем тогда мама хранила твой номер…
— Этого, мы, увы, не узнаем.
— Да уж… Но что за тайну имела в виду мама?
— Это информация как раз связана с той ситуацией. Видимо, Паша с ней поделился происходящим. Я был глуп и молод, слишком амбициозен, поэтому не рассчитал своих возможностей, из-за чего вляпался в неприятную ситуацию. Твой отец помог мне избежать законного наказания. Гордится тут нечем, но мне никогда не выплатить этот долг ему.
— А больной мозг моей матери воспринял это по-своему…
Мне не за что было судить своего дядю и отца, который, несмотря на свою страсть к справедливости, помог брату выйти сухим из воды.
— Возможно. Утверждать не стану.
А дальше мы отпустили эту тему и просто разговаривали, обедали и хорошо проводили время. Я многое узнала о своём отце и невероятно гордилась тем, что я его дочь. Именно таким я его и представляла: творческим, добрым, искренним и честным… героем. Нужно ли мне было что-то ещё? Нет. Я хотела иметь при себе именно эти знания и такие воспоминания. Дядя Миша спрашивал о моей жизни, но не затрагивал отношений с мамой — всё уже было понятно.
Потом мы прогулялись по улицам города, зашли в магазин техники, где дядя купил мне самую последнюю модель железного яблока. Была ли я удивлена? Определённо. Да я даже мечтать о таком подарке не могла, а за эти дни и вовсе напрочь забыла про то, что телефона у меня больше не было, а тут…
— Это слишком дорогой подарок.
— Алиса, наша семья может позволить себе всё. А ты достойна и заслуживаешь большего. Просто пользуйся с удовольствием, — приобняв меня за плечи, сказал он.
А я не выдержала, разревелась и прижалась к нему. Конечно, он не был моим отцом, но хотя бы формально мог им быть, ведь так?
Ближе к вечеру мы приехали в нашу квартиру.
Мне было страшно переступать порог этого дома. Снова окунаться в этот прижизненный ад. Мне было жутко от того, что, стоит мне только переступить порог, как я открою глаза и окажется, что всё это было сном. И вот тогда это станет совсем невыносимо. У меня было одно единственное желание — исчезнуть отсюда и никогда не возвращаться. Просто забыть обо всём, уйти и не слышать, не знать.
Но я понимала, что все эти воспоминания уйдут вместе со мной, и, как бы я ни старалась, моё тело, душа и разум будут помнить. Но, может быть, возможно хотя бы на один день сделать так, чтобы о тебе забыли все, и ты забыл всё?! Почему так нельзя? Почему нужно крутиться в круговороте жизни и возвращаться туда, где тебе больно, где нет ничего хорошего?
Я уговаривала себя сделать шаг. Но тут я почувствовала прикосновение к своей руке…
— Всё хорошо, ты не одна, — дядя Миша сказал спокойно и уверенно, а моя душевная боль сменилась странной пустотой в голове. Такой чёрной и пугающей, равнодушной до отупения.
Я сделала шаг вперёд, навстречу своему прошлому, чтобы потом, наконец, уйти в будущее.