Под ярким солнцем над раскинувшимся зелёным пространством ощущение холода было чужим и непривычным. Резкая граница яркого голубого неба и незримой темноты с витающей вокруг тоской нагнетало без того напряжённую обстановку.
Рядом стоял Денис и держал мою руку — это был непростой день. С другой стороны — мой дядя, и я чувствовала себя окружённой поддержкой и теплом. Наверное, мне следовало плакать, но слёз не находилось… Вместо них — лишь тонна сожалений, что всё заканчивается именно так. Был ли у нас шанс прожить жизнь по-другому? Не знаю, может быть. Все эти “если бы”… Они никогда не помогали: всё равно придётся жить с тем, что есть.
Где-то на фоне я слышала голос человека, читающего траурную речь по маме.
— Она была удивительным человеком с непростой судьбой… — всё, что я услышала: большего слышать даже не хотелось.
Удивительным? Неужели? Впрочем, наверное, и правда удивительным…
Внезапно я услышала, как Денис зашептал мне на ухо:
— Ты чего? Всё в порядке?
Я удивлённо уставилась на него, широко открыв глаза, и зашептала ему в ответ?
— Кто писал эту чёртову речь?
— А что с ней не так?
— Там ни слова правды…
— А ты что хотела, чтобы на её похоронах сказали, каким она была чудовищем? — он выразительно посмотрел на меня, а я почувствовала себя наиглупейшим созданием. — О мёртвых либо хорошо, либо ничего. На похоронах «ничего» не получится.
Мне было совершенно нечего возразить.
В конце концов, мне оставалось только продолжать слушать эту нелепую речь о моей матери, на чьи похороны пришли лишь я, мой дядя, Денис и его родители. Не появились даже соседи. Это многое сказало о том, в каких отношениях с ними была моя мама.
Я постаралась отвлечь себя, потому что комок нервозности начинал сужаться, чтобы потом взорваться, как атомная бомба. Я попыталась сосредоточиться на окружающем меня пространстве. Казалось, что лучи солнца не могли пробиться сквозь мертвенно застывшую тень и лишь частички рассеянного света падали на зелёную землю. День был ветреным, и окружение постоянно менялось в резкости близкого и далёкого. Возможно, это просто атмосфера кладбища, и стоило только выйти за его пределы, как всё изменилось бы?
Мой взгляд привлекли трое незнакомых мужчин вдалеке, которые смотрели в нашу сторону. Они пришли к маме? Но почему тогда не подошли? А если нет, то кто они? На работников не похожи… Дядя Миша тоже заметил их и нахмурился, и я не упустила из виду, как он сжал кулаки. Он знал их? Почему он разозлился?
За своими размышлениями я не заметила, как распорядитель похорон закончил говорить и настало время прощаться с мамой. Я положила рядом с ней белые розы и посмотрела на неё в последний раз. Какой она мне запомнится? Но главный вопрос: хочу ли я помнить?
Моё дыхание внезапно перехватило: я смотрела на её бледное лицо с тонной косметики, скрывающей синяки, и не понимала, что мне делать дальше, без неё. Как жить, когда она часть моей души, часть меня, моего сердца ушла? Просто опустела и отмерла… Мама была моим наказанием, моим испытанием или препятствием к свободной счастливой жизни, и теперь, когда этого препятствия больше не было, я задыхалась от незнания того, как отпустить ад, через который она заставила меня пройти. Что со мной не так?
Я почувствовала уверенное, но осторожное прикосновение к свои плечам и подняла взгляд. Дядя Миша наклонился ко мне и очень тихо, чтобы слышала только я, сказал:
— Она твоя мама, какой бы ни была. И ты имеешь право на любые чувства и эмоции…
Из моих глаз снова потекли слёзы. Я в последний раз посмотрела на маму, мысленно с ней прощаясь, и, прижавшись к родному по крови человеку, направилась в машину, игнорируя злой взгляд, брошенный в мою сторону. Но в мою ли?
Во время своеобразного поминального обеда я вышла на террасу ресторана, чтобы подышать воздухом и просто посмотреть на родной город, который мне предстоит покинуть уже совсем скоро, уезжая за несколько тысяч километров. Меня медленно накрывала паника — от осознания всего произошедшего и от того, что ещё только должно случиться.
— Значит, ты всё-таки уезжаешь… — позади раздался голос моего лучшего друга.
Я действительно боялась этого момента, потому что не знала, что мне делать и как объяснить. Я не была готова обсуждать это сейчас. Почему он пошёл за мной? Денис видел мою неготовность говорить и всё равно спрашивал.
— Завтра, — я постаралась ответить уверенно и спокойно, но голос дрожал, а сердце отдавало чечётку.
— И когда ты собиралась мне сказать?
Я молча продолжила смотреть на город: у меня не было сил или смелости повернуться и посмотреть ему в глаза. Я старалась не заплакать снова, потому что в последние три дня, казалось, я только это и делала.
— Когда собиралась сказать, что бросаешь меня?!
Это стало последней каплей: я не выдержала и резко обернулась к нему, чувствуя горечь от обидных слов.
— С чего ты взял, что я бросаю тебя?!
Теперь мы оба перешли на повышенные тона, потому что эмоции накалились до предела, но вокруг не было никого, кто мог бы услышать нас.
— А разве твоё бегство не означает это?!
— Бегство?! Да что ты такое говоришь! Как ты мо…
— Могу что?! — наступая на меня, гневно бросил Денис. — Сказать, что стоило замаячить на горизонте богатенькому родственнику, которого ты знать не знаешь, как ты тут же срываешься вместе с ним неизвестно куда? — разводя в руки в стороны, продолжил Денис, медленно добивая меня. — Бросая здесь тех, кто всегда был рядом, к кому ты прибегала зализывать раны!
Это был удар ниже пояса, который я не могла выдержать. Это пренеприятное чувство — смесь обиды, боли и вины. Оно поглощало: как пиявка постоянно сосёт кровь, в конце концов превращая тебя в своего раба. И как ни пытайся пересмотреть события или изменить их ход, только лишь вязнешь в болоте вины ещё больше.
— Как ты можешь так говорить… — прошептала я, с ужасом глядя на него.
— А разве я не прав? — сказал он резко, словно больно ударил ножом по незажившей ране, спрятал руки в карманы и отвернулся от меня.
С одной стороны, мне было дико обидно: это моя семья, и я могла, наконец, начать жить, как нормальный человек, а не пародия на живое существо. Разве он, как близкий и единственный друг, не хотел, чтобы я была счастлива? Но, с другой стороны, я знала, что он прав: я всегда прибегала к нему. Он единственный всегда был на моей стороне, всегда был рядом, всегда защищал. Он тот, кто меня понимает и знает…
— Денис, но разве это плохо, что у меня появилась возможность обрести родных? Разве я не имею на это право? Почему я должна оправдываться за то, что у меня есть родные, которые хотят позаботиться обо мне?!
— А о нас ты подумала? Обо мне ты подумала? — он искоса взглянул на меня. — Решила ВСЁ плохое оставить здесь и уехать? А как же обещание, которое мы дали друг другу? М?
В конце концов, сколько ни занимайся поркой самого себя или оправданием, сколько ни прокручивай события назад в своей голове, чувство вины будет только расти. И самое смешное, что ничего не менялось в прошедших событиях. Абсолютно ничего!
Моё тело само бросилось вперёд, и я прижалась к Денису.
— Я помню про обещание, и я ни в коем случае не бросаю тебя! То, что я буду жить в другом городе, не означает, что тебя больше не будет в моей жизни…
— Но меня не будет.
— Не говори так, пожалуйста. Мы всегда будем на связи, мы сможем видеться. Только, пожалуйста, не говори таких слов. Денис… ты же знаешь, что ты самый дорогой человек в моей жизни. Ты мой единственный друг… — погружённая в эмоции, я почти не заметила, как он напрягся. — Пожалуйста…
— Ха, ты так легко можешь распрощаться с теми, кто всегда тебя поддерживал, с теми единственными, кто заботился о тебе всё это время.
Я лишь прижалась к нему сильнее, потому что так нельзя. Нам нельзя было вот так расставаться. Я не могла остаться, и он это понимал, так почему он продолжал говорить такие обидные слова?
— Почему ты такой жестокий? Почему ты не хочешь понять, что…
— Я не хочу понять?! — он вырвался из моих объятий и отошёл на пару шагов, а я осталась одна с ощущением, что меня бросили в ледяную пустыню, а холодный, пронизывающий до самых костей ветер разрезал меня на мелкие кусочки. — Да это ты ни черта не хочешь понять! Это ты, Алиса, не понимаешь, как делаешь больно моей семье, которая заботилась о тебе. Как делаешь больно мне!
— Неужели ты правда думаешь, что я не ценю это?! Как такое тебе вообще в голову пришло?!
— А что ещё мне остаётся думать?!
— Почему ты не хочешь понять, что это мой шанс на нормальную жизнь?!
— А с нами нормальной жизни нет. Я всё понял, — холодно произнёс Денис.
Я чувствовала, как слёзы продолжали течь по моим щекам, не желая останавливаться.
— Это жестоко… жестоко говорить такие слова!
— А ты не жестоко поступаешь со мной, Алиса?
— Разве я не имею права жить свою жизнь?! Жить так, как хочется мне?!
— Как хочется тебе? Или как скажет тебе твой дядя?
— Я сама решаю, как мне жить!
— Точно?
У меня не осталось больше сил. Я не хотела здесь находиться!
— Что здесь происходит? — спросила подошедшая тётя Лера.
— Ничего, мам. Вернись к остальным.
Тётя Лера непонимающе смотрела то на своего сына, то на меня, всю в слезах. Но я не хотела задерживаться здесь, поэтому развернулась, чтобы уйти, но столкнулась в дверях с дядей Мишей.
— Алиса? — позвал он.
Утирая слёзы рукавом, я тихо прошептала:
— Увези меня отсюда…
И он, не сказав ни слова, взял меня под руку, попрощался с семьёй Апраскиных и повёл меня прочь от этого кошмара.
Но сколько ни меняй картинки, хоть найди десятки тысяч других путей, чтобы поступить иначе или сказать другие слова, произошедшего не изменить. Это невозможно.
—
— Пришёл отчёт от ребят, — сообщил Ромыч, пытаясь нанести мне удар в грудь, чтобы сбить дыхание и я не мог атаковать в ответ, но…
Со мной это не пройдёт, друг. Мы с детства тренировались вместе, ты должен помнить, кто нас этому учил.
— И что там? — я отразил его атаку и сделал замах ногой в ответ.
— Пасли и Михаила, и девчонку. И если я могу понять, зачем его могли пасти, но она-то на кой чёрт им сдалась, я не знаю, — и он снова пошёл в атаку.
— Нечему удивляться, они родня и там такие связи имеются, — ответил я, уходя от удара, скручивая корпус вокруг позвоночника, и нанёс удар кулаком снизу вверх, пытаясь вывести противника из игры, но Рома, как опытный боец, успел уклониться в последний момент.
— Ты что, решил отправить меня в нокаут, Яр? — зашипел он. — Связи там нехилые. Доходят чуть ли не до самой верхушки ФСБ. Подобраться будет не просто, если и копать, то очень осторожно. Ребята замешаны не в очень чистых делах.
— Не рискуй попросту, — сказал я, но не дал ему расслабиться и снова напал, стараясь нанести хлёсткий удар голенью. — Итак достаточно засветились.
Рома умело отразил мой удар и в пару движений взял меня в захват шеи со спины.
— Хочешь дождаться приезда Михаила?
Вместо ответа я резко присел, хватая его за руку, и, повернув голову в другую сторону, нанёс удар по голени, резко освобождаясь из захвата.
— А ты сегодня в ударе. В чём причина? — входя в азарт, спросил Рома.
Я протянул руку, чтобы помочь ему подняться, но этот засранец сделал подсечку, схватил меня за руку и перекинул через плечо. Гадёныш.
— Ну так что? — с довольной миной, настоял он.
— Мой отец знает об этой истории куда больше, чем мы с тобой.
Я поднялся с матов и схватил бутылку с водой.
— Родион Сергеевич? — удивлённо вытаращил на меня глаза Рома.
— Он самый.
— Становится всё интересней. И что ему известно?
— Ты как последняя сплетница, всё хочешь знать? — я вскинул бровь, глядя на друга.
— Это моя обязанность — всё знать.
— Кем возложенная? — я хмыкнул.
— Не суть, — отмахнулся Ромыч. — Так что ему известно?
— Не говорит. Якобы это не его тайна, а, если я хочу знать, стоит говорить с самим Михаилом.
— Всё интереснее и интереснее. И это всё?
— А что ещё должно быть?
— Может, тебя трогает то, что скоро в твоей жизни начнёт мелькать ещё одна Редкая особа? — играя бровями, ухмыльнулся этот гад.
Если бы я сказал, что даже не задумывался о том, какой может быть его племянница, то соврал бы. Конечно, я думал об этом. И тут у меня было только два варианта: либо серая забитая мышка, либо девица без норм и моралей, если учесть издевательства, которые она терпела на протяжении всей жизни. Я бы очень удивился, окажись она нормальной.
— О, раз ты молчишь, значит, задумался над этим. Ну и как?
— Иди в пень.
— Что сразу в пень? А вдруг девчонка будет хорошенькой?
— Тебя только это волнует?
— Ну не только, — подмигнул Рома и начал ржать.
В зал начали заходить мальчишки, которых по выходным тренировал Роман. Его центр подготовки занимался бесплатными тренировками детей-сирот — эдакий вклад в общественное развитие города. Надо отдать должное, тренер и боец из него бы отличный. Мой отец ещё в детстве разглядел в нём талант и сказал, что он далеко пойдёт. Сначала он даже тренировал нас, но потом Рома пошёл своим путём. Дети его любили, потому что, несмотря на его серьёзный и брутальный, довольно устрашающий вид, парень он был простой и юморной, болтливый и вертлявый, как уж.
Мальчишки поздоровались с нами и разошлись для разогрева, а я принялся собираться на работу, несмотря на то что на календаре суббота. Поскольку у нас не было толкового графического дизайнера, мне приходилось отрисовывать необходимое самостоятельно. Сегодня в офисе почти никого не было, только дежурные работники, что хорошо: я мог поработать в тишине без лишней нервотрёпки.
Уже на выходе из зала я получил сообщение от Михаила о том, что он прилетает послезавтра и у них будет длинная пересадка, поэтому мы увидимся на работе утром в понедельник и обо всём поговорим. Что ж, осталось подождать немного: может быть, вся правда, наконец, всплывёт.
—
Вчера дядя Миша не задавал никаких вопросов, за что я была ему очень благодарна. Мне хотелось побыть одной, и было ясно, что в таком состоянии домой к Апраскным я не пойду, поэтому он снял для меня номер в гостинице, где остановился сам. Чуть позже дядя принёс мои вещи, которые оставались у Дениса дома.
Я была сильно обижена и зла на него. Чувствовала, как в груди тянет холодом, и не тем кладбищенским, окончательным, а словно под кожей таяли маленькие льдинки, что появились там часом раньше. Но они не превращались в живительную воду, а, наоборот, становились подобны кислоте, которая уничтожает всё живое. И что-то сгорало вместе с этим, полыхало адским пламенем, но я даже не могла понять, что это было. И всё это приводило меня в желеобразное оцепеневшее состояние, в котором я, кажется, пробыла до самого утра, так и не сомкнув глаз.
И после пришла вина, уже знакомая и родная, которая заставила меня каждые пару минут проверять телефон на наличие новых сообщений. Но когда я видела, что он был в сети, но даже ничего не написал, не ответил на моё сообщение, которое было прочитано, становилось только хуже. Вместе с удушающим чувством вины я поймала себя на чём-то новом. Во всех смыслах новое чувство скреблось в горле и вынуждало смотреть на себя в зеркало и осознавать, что мне стыдно. Стыдно быть виноватой. Это неприятно. Под гнётом этого мерзкого чувства я стала задаваться вопросами: а зачем мне ехать туда, где не будет Дениса? Зачем мне вообще что-то без него? Кому это нужно и кому от этого будет хорошо? Кто я без него?
Мои размышления прервал стук в дверь. Мне казалось, что все действия делаются мной на автомате, потому что разумом я явно была не здесь. Когда Михаил прошёл в комнату, он спросил:
— Готова?
Было раннее утро, и нам пора было выдвигаться в аэропорт, если мы не хотели опоздать, но мои ноги словно приросли к полу, я не могла пошевелиться.
— Вижу, что не готова, — оглядывая меня, сказал дядя. — Может расскажешь? — и сел в кресло напротив меня.
— Кто я? — я задала вопрос вслух, но по-настоящему боялась услышать ответ. — Кто я без него?
— Ты про Дениса? — спросил он, и я кивнула. — Он тебе очень дорог, — ещё один кивок. — И ты боишься потерять его, — я снова махнула головой. — И считаешь, что, раз он и его семья помогали тебе, ты обязана свою жизнь положить на их благополучие.
Я снова бездумно кивнула, но спустя секунды до меня дошёл смысл сказанных слов, и я растерянно спросила:
— Что?
— Алиса, — начал дядя, подходя ко мне и приобнимая за плечи, — это было их решение — помочь тебе. Однако, это не значит, что ты должна положить свою жизнь на их благо.
— Но я никто, ничто… так… существо, чуждое всему миру и всем. Они единственные мне близкие люди. Они нужны мне… Он нужен мне…
— А теперь у тебя есть ещё близкие люди, которым ты дорога, — эти слова заставили меня стыдливо поднять взгляд к нему с осознанием, что мои слова могли обидеть его. — Пойми, что, пока вы сами не захотите оборвать эту связь, даже находясь на другом конце света, вы будете вместе и будете близки. Не поддавайся мнимому чувству вины и подумай о том, чего хочешь именно ты, ладно? — сказал он, и я кивнула, после чего дядя нежно чмокнул меня в лоб. — Я буду ждать твоего решения. Если решишь двигаться дальше, то встретимся внизу.
Я стояла посреди комнаты и смотрела на своё отражение в зеркале.
— Чего я хочу? — словно попробовала эти слова на вкус.
Я чувствовала себя существом из другого мира и как-то одиноко. Зачем я была здесь? Зачем я жила? Зачем притворялась идеальной и примерной, даже ни разу не задумавшись о собственных желаниях? Но я ведь хотела чего-то, правда? Хотела попробовать жить иначе. И у меня появилась такая возможность. Почему я боялась её использовать?
Я никогда не принимала решения самостоятельно — это всегда выходило мне боком. Но что теперь? Сейчас никто не услышал бы моих криков и не увидел моих слёз… Но это к лучшему. Даже мне стало тошно смотреть на себя. Но я должна была принять решение: остаться здесь, в привычном мне мире, или сделать шаг в неизвестность, выйти из комнаты и начать новый этап своей жизни.
Ушло ли чувство вины? Нет. Только он мог избавить меня от этой боли, если написал бы хоть слово, любое… Просто зная, что мы расстаёмся не навсегда, что наша дружба будет такой же крепкой и нужной нам обоим, я могла бы стать смелее. Сжимающая боль одиночества стала острее в этот момент настолько, что хотелось кричать, выть и плакать. Я понимала, что потребность постоянного эмоционального и физического контакта с моим другом мне жизненно необходима…
Но я сделала шаг в неизвестность, чтобы воспарить, словно птица, и стать свободной.
Через тридцать минут был назначен наш вылет, нам давно пора проходить на посадку, а я всё продолжала нервно теребить ремешок рюкзака в надежде, что он приедет попрощаться. Но его не было. Работники аэропорта настойчиво поторапливали нас, и я уходила с большим сожалением на сердце от того, что мы так и не поговорили.
Я уже протягивала свой паспорт, когда услышала:
— Алиса!
Я обернулась и увидел его. Он всё-таки пришёл. Я побежала ему навстречу. Он подхватил меня на руки и крепко обнял.
— Прости меня. Я такой дурак.
— Всё хорошо. Я рада, что ты пришёл.
С моей души, наконец, упал камень.
— Ты же понимаешь, что всё, что я наговорил, было лишь потому, что я переживаю за тебя и волнуюсь. Понимаешь?
— Да, конечно, понимаю. И ты меня прости, я тоже была неправа.
— Мы оба были неправы. Я так злился и места себе не находил.
— Всё хорошо.
— Пообещай, что если тебе будет там плохо, если тебя будут обижать, ты сразу скажешь мне и я тут же заберу тебя, ладно?
— Да, обещаю, — я счастливо улыбнулась.
— Алиса, нам уже пора идти, посадка на самолёт заканчивается, — напомнил дядя Миша.
Я с грустью и тоской посмотрела на Дениса. Мне не хотелось с ним расставаться, но в то же время я радовалась, что он всё же приехал и что наша дружба для него важна так же, как и для меня.
Сейчас мы были нигде. Аэропорт — это место «нигде». Он и не «там», куда мне ещё только предстоит добраться, но уже и не «здесь». Это ровно посередине между прошлым и будущим — невидимая нить, что связала две действительности. Я хотела, чтобы мой друг был этой связующей нитью между моим прошлым, где все прекрасные воспоминания подарил мне именно он, и будущим, которое обязательно должно было стать хорошим и светлым.
Уже сидя в салоне самолёта, в кресле бизнес-класса, я поймала себя на удивительном чувстве отпускающего настоящего. Внутри меня как будто что-то расслабилось и успокаивалось, и, несмотря на тоску, мне хотелось улыбаться. Я сделала первый шаг к тому, чтобы стать свободной.