Эта история могла бы начаться с фразы о том, что что-то неладное он заподозрил больше года назад. Но ни Анино всё ухудшающееся настроение, ни их участившиеся размолвки не способствовали вторжению его гениальных мозгов на территорию личных отношений. Пресловутое дважды-два не сошлось в голове Тимура даже тогда, когда она начала засиживаться на работе допоздна, а после, возвращаясь глухими дворами от метро до своего подъезда, забывала позвонить ему, чтобы немного поболтать.
К сожалению, такое её поведение он спокойно приписывал обычным рабочим завалам, на которые девушка жаловалась как-то вскользь, всё больше отсутствуя в переписке, чем действительно приходя окунуться в их некогда теплую атмосферу общения.
Вскоре Тимур и сам с головой ушёл в важный для себя проект, тестируя процессор для аппарата коррекции зрения и тоже работая на износ, поэтому даже не заметил, как в один прекрасный день Аня просто пропала. То, что его сообщение так и повисло в их чате непрочитанной серой галочкой, Тимур понял через неделю. Получил пинка от Яна, когда от недосыпу вырубился на сутки, был вытащен погостить у брата в Перу, отдохнул, надрался крепкого мускатного бренди и разгромил какой-то модный клуб. И только после вспомнил об Анне.
Все доступные ему ресурсы и средства связи действительно позволяли выведать такое, что не снилось ни одной разведке мира, но единственное, что он сделал, так это не совсем легальными способами проверил, всё ли с ней в порядке. Жива ли? Не попала ли в больницу? Как оказалось — нет. Только взяла отпуск длиною в месяц и выкинула себя из всех социальных сетей.
Острые приступы одиночества, моменты, когда никого не хотелось видеть, бывали и у самого Тимура. Поэтому он спокойно оставил это право за Анной, понадеявшись, что девушка всё объяснит сама, как только сможет.
— Но вот какая штука, Фейз, — заявил он однажды на очередной встрече со своим личным психологом. — Эта засранка мне так ничерта и не сказала! Ни одной драной строчки за полгода! Типа, извини, у меня всё плохо, выпаду из общения. А я, между прочим, даже когда в клинику загремел, не переставал ей названивать! Что должно было случиться такого, что она меня просто вычеркнула из своей жизни?!
— Только ли тебя? — донесся уточняющий вопрос.
— Нет, с подругами она тоже не общается.
— Откуда такая уверенность?
— Оттуда, что, как мы выяснили с тобой прошлый раз, у меня проблемы с доверием, — хмуро выговорил Тим.
— Ты ведь узнал, что случилось с Анной на самом деле? — осторожно поинтересовалась молодая женщина по другую сторону экрана. — Я права?
— Конечно, узнал! Это же невыносимо! Вот так вот ни с хрена человека не становится в моей жизни. Какое она вообще право имела просто брать и уходить?! Молча! Неужели мне-то нельзя было сказать об этом своём романе с очередным мудаком!
— Прости, но здесь мне придется обратить твоё внимание на один немаловажный вопрос: ты нарушил границы её частной жизни. Ты осознаёшь это?
— Вынужденная мера, — отмахнулся Тимур.
— Разве?
— Это не то, что я буду сейчас обсуждать.
— Хорошо, — психолог смиренно кивнула в ответ. — Вернёмся к Анне. Ты зол на неё?
— Да придушил бы! Сначала заставил бы в лицо мне сказать, чем я заслужил выход в отставку, а потом придушил!
— Да, это неприятно, когда твой близкий человек так поступает. Вы ведь были достаточно близки, я правильно помню?
— Почему были? — ворчливо проговорил Тим. — Она до сих пор мой друг.
— И, по-моему, ты упомянул, что у нее роман с кем-то.
— Не буду вдаваться в подробности, не моя тайна, но она опять вляпалась в зависимые отношения.
— Беспокоишься за неё?
— Да, думаю да, — ответил Тимур после краткой задумчивой паузы. — Мне никогда не нравились её мужики, но кто я такой, чтобы ей советы раздавать? Мы ведь гордые, только позволяем указывать всяким козлам, как ей одеваться и что говорить. Будь я на их месте… — он вдруг осёкся, сам не до конца понимая, что только что произнёс.
— Ты бы хотел оказаться на месте её мужчины, Сеймур?
— Мы дружим десять лет.
— Это уход от прямого ответа, — произнесла Фейз с одной из тех своих нейтрально-мягких улыбок, призванных показать собеседнику, что деньги ей платят не для того, чтобы переливать из пустого в порожнее. И не для постоянной поддержки одних и тех же, нескончаемых состояний, когда человек просто не знает, как выбраться из замкнутого круга. Нет, Фейз не советовала как жить и не соглашалась с мнением, что другие могут тебе в этом помочь. Но она задавала вопросы, неудобные и прямые в своей откровенности, как раз те самые, которые помогали Тимуру идти дальше.
— Я никогда не рассматривал её в качестве своей пары, если ты об этом.
— Но тебе не хватает её как друга?
— Именно.
— Хорошо. — Психолог поправила аккуратные дужки очков и решила вывернуть обсуждаемую ими тему в другую сторону: — До этого ты сказал, что Анна не имела права выходить из вашей переписки. Я могу понять, почему ты так крепко держишься за ваши отношения, это действительно прочная связь. Но выбор есть у всех. И она свой, по всей видимости, сделала.
— Да, сделала, — проговорил Тимур, едва сдерживая раздражение. — Но я хотел бы, чтобы она пришла и выложила мне всё как есть. Чтобы у меня внутри не зияла чертова дыра от того, что её просто нет в моей жизни, а я не могу… нет, не хочу я мириться с этим! Она должна быть!
— Но её выбор — не быть.
— Мне от него херово.
— Херово — это как, Сеймур?
— Это так, будто меня бросили самым поганейшим образом.
— Что ты при этом чувствуешь?
— Ты же видишь: я зол.
— Злость вторична, особенно у тебя, — терпеливо проговорила Фейз то, что Сеймур слышал от неё уже тысячу раз. И в тысячу первый, к облегчению обоих, до него начало доходить, как останавливаться в самых критических моментах и смотреть немного дальше, чем пугающе страшно.
— Это обидно, — тихо проговорил Тим, ловя полный сочувствия взгляд сквозь экран своего монитора. — И больно.
— Потому что она ушла?
— Нет. Потому что очередной мудак оказался в приоритете, а я же, который в жизни не посмел бы её обидеть… как её вообще можно обидеть… я…
Последние слова Тимур выговаривал едва слышно, переходя в шёпот на незнакомом Фейз малайском, а после вообще умолк. Отвернулся и пустым, направленным внутрь себя взором смерил соседнюю стену плюща.
— Сеймур? — позвала психолог после нескольких тягучих минут молчания, дав ему время на осознание.
— Фейз, — отозвался Тим, закрывая лицо ладонью. — Я идиот…
— Не поставила бы такой диагноз, — улыбнулась она. — Ты любишь Анну не как друга, верно?
— Когда умудрился только… Мы же столько лет общаемся, и я даже помыслить не мог. А тут стоило её потерять из виду… мать твою… и что мне делать теперь?
— А что бы ты хотел сделать?
— О, у нас с тобой сегодня тот ещё день откровений, — вкрадчиво протянул Тимур, вмиг меняясь в лице и поднимая угол рта в некрасивом, пугающем каком-то смешке. — Но ответ на этот вопрос, я, пожалуй, оставлю при себе. В рамках твоей врачебной этики, конечно же. И чтобы ты, в случае чего, могла сослаться на пятую поправку в суде.
Отсылка к сериалу «Клан Сопрано» Фейз тогда понравилась, хотя Тим подозревал, что с такими его заявлениями психолог рано или поздно откажется с ним работать.
Теперь, спустя несколько месяцев от того памятного разговора, он смотрел в лицо человека, ради которого всё это и затевалось. Потому что как бы Тимур не решал свои ментальные проблемы цивилизованным путём, а некоторые вещи в его мировоззрении были незыблемы. Как, например, тот факт, что на безнаказанное насилие — каким бы оно ни было: физическим или моральным — стоит отвечать тем же. Если не во сто крат жестче. Особенно, когда речь идёт о вреде, причинённом членам его семьи.
***
— Максим Сергеевич, — приветственно кивнул Тимур, внимательно наблюдая за тем, как Анин начальник ступает на последнюю ступеньку террасы. — Добрый вечер.
— Добрый, — усмехнулся мужчина в ответ.
Они смерили друг друга внимательными взглядами, и Максим, так и не дождавшись, пока ему предложат сесть, сам расположился за столиком напротив собеседника.
— Ром, виски? — предложил Тим.
— Не употребляю.
— Ну да, ну да, Аня говорила.
— Что ещё она говорила? — с хмыканьем спросил мужчина.
— Что ты хлещешь кофе на завтрак, обед и ужин. Но это уже не употребляю я. — Тимур протянул руку и пододвинул стоящую рядом с ним бутылку поближе к Максиму. По стеклянному, чуть запотевшему горлышку той стекали капли влаги, а внутри всплывали прозрачные пузырьки газа. — Могу предложить альтернативу.
— Что это?
— Минералка.
— Надеюсь, ничего не подмешал, — вновь ухмыльнувшись, собеседник с тихим шипением отвинтил крышку бутылки.
— Ничего такого, чтобы тебя убило, — вернулся ему насмешливый оскал.
В ответ Максим безразлично пожал плечами. Налил себе вспенившейся воды до половины высокого стакана, который так удачно оказался под рукой, и, не сводя с Тимура глаз, сделал несколько шумных глотков.
Мужчина догадывался, что хозяин виллы неспроста пригласил его на поздний разговор к себе на террасу. Удивлен он этим фактом не был, как и не выказывал ни малейших признаков страха. Максима лишь интересовало, что задумал этот тощий очкастый пацан, вечно таскающий на себе какие-то нелепые безразмерные майки.
Некоторые мысли на этот счет имелись. К примеру, Максим был уверен, что сидящий перед ним человек примеряет на себя романтичный образ этакого таинственного владельца острова, миллионера-затворника и гения в новомодной сфере информационных технологий (о чём-то таком упоминала Анна). Но на деле всё обстояло иначе. Прозаичнее, сказал бы Максим, если бы имел такой разносторонний словарный запас. Жизнь научила его не размениваться по мелочам, а ещё глядеть на вещи реалистично и многое взвешивать со своей, более опытной точки зрения.
Ещё в те разнузданные российские девяностые, когда вокруг царил безрежимный, неуправляемый хаос, Максим сумел воспользоваться ситуацией и сколотить какой-никакой бизнес, благодаря чему многим после успел поездить по Европе. Познакомился там с по-настоящему состоятельным людьми, приучил себя к дорогим вещам и эксклюзивному обслуживанию, хотя при всех его счетах средств на это не всегда хватало. Сейчас их не было вовсе, но Максим не переставал изредка почитывать Форбс да слушать сводки какого-нибудь РБК. Новости экономики его интересовали мало, однако в них он вникал, чтобы быть в курсе мировых событий. К слову сказать, за последние несколько лет ни один из заголовков не пестрел сообщениями о новоиспечённом Илоне Маске или Билле Гейтсе. Отсюда напрашивался вывод, что Тимуру, который, по мнению Максима, пытался в чужих глазах причислить себе к гениям айти-сферы, просто-напросто повезло родиться в богатенькой семье. Та была в состоянии подарить сынку целый остров в Тихом океане, а заодно выделить место в совете директоров какой-нибудь многомиллиардной корпорации.
По крайне мере, эта версия выглядела правдоподобнее, чем какие-то там пираты и заказ на безопасника Петра. Но даже она не отвечала на вопрос, что парню понадобилось от самого Максима, владельца уже загнувшегося российского бизнеса, директора обычного питерского театра.
Или же дело было не в статусе?
— Сразу хочу предупредить, — заговорил мужчина, бросив подозрительный взгляд в сторону Тимура, — я не по этим вашим делам. Я натурал.
Парень, до того большим и указательным пальцем массировавший свои сведенные судорогой веки, резко замер. И, не отнимая от лица руки, пробормотал:
— Ты долбоёб.
— Ну-ка повтори.
— Тёмные небеса, мой русский не настолько плох, — вздохнул Тимур. — Читай по губам: дол-бо-ё-би-на.
— Думаешь, я не смогу тебе вмазать? — вмиг посерьезневшим голосом произнёс Максим. — Меня уроды с пушками не остановят.
В краткой паузе Тим обвел рукой пустующую террасу, окутанную ночными тенями и тихим шелестом листьев на сизо-белых столбиках балюстрады. Только тут до мужчины дошло, что последний раз он видел охрану, когда те закрывали вольеры с уже засыпавшими людьми и провожали преувеличенно бодрого Максима к бассейну. Наверх по ступеням он взбирался уже сам, поскольку сопровождавший его громила куда-то вмиг запропастился, а других поблизости не обнаружилось.
И теперь они оказались один на один. По лицу Тимура становилось ясно, что правила игры здесь устанавливает не тот, у кого за спиной больше прожитых лет. Но единственное, что года дали Аниному начальнику, так это выучку и умение держать себя в руках, когда недоростки с золотой ложкой во рту и вседозволенностью в мозгах начинают ему угрожать.
— Тимур, мы можем решить всё мирным путём.
— Разве?
— Что тебе нужно? Анна?
— Анна, блядь, — в злом смешке Тим поднялся на ноги и, опершись руками о столешницу, навис над собеседником. — О, нет, Максим Сергеевич, мне нужно кое-что другое.
— Не совсем понимаю суть твоей провокации, — проговорил мужчина, делая последний глоток минералки и с негромким стуком опуская стакан. — Но, повторюсь, я натур…
— Да-да-да, — раздраженно перебил его Тимур. — Все всегда только и думают, как бы потрахаться, особенно такие, как я, кстати, как там мы себя называем? Впрочем, неважно. Теория твоя чушь. Но сегодня ты прав как никогда: секс у тебя будет обязательно. Гарантирую.
— Если хоть пальцем тронешь меня, я проломлю тебе череп!
Парень скривился, с отвращением наблюдая, как мужчина сжимает свою массивную, лежащую на столе руку в кулак. Руку, что едва заметно начинала дрожать.
— Я рассказывал тебе, что такое насилие? — спокойно поинтересовался Тимур и тут же, не ожидая ответа на вопрос, продолжил: — На остров я вас привёз и в клетках запер — вот это насилие. Если захочу, прикажу своим людям всех избить до полусмерти — тоже насилие. Более того, стравлю твоих обожаемых подчиненных ради шанса на выживание, и будете у меня в сраных голодных играх участвовать, пока не переубиваете друг дружку. А вы переубиваете, в этом я более чем уверен. — Он продолжал пристально наблюдать за тем, как у сидящего напротив мужчины сменяются эмоции на лице: от непонимания и ошарашенного удивления до постепенно приходящего осознания. — Да, всё это ужасные и довольно мерзкие вещи. Последнее, что можно сделать с другими людьми, переходя черту адекватности, понимаешь, Максим Сергеевич? Но человек, который меня воспитывал, черты этой даже не видел. Хотел ли я вырасти таким, как он? Кто знает. К счастью, у меня перед глазами был и хороший пример. Да и сам я с возрастом стал осознавать, что мне повезло родиться в семье, где излюбленная твоя «нормальность» считается бранным словом.
— Что ты подмешал? — не своим голосом прохрипел Максим, цепко хватаясь пальцами за край стола. Ещё во время чужой бурной тирады он почувствовал, как желудок резко скрутило болью, а тело начало гореть будто бы изнутри.
— Разве мама не учила тебя, что у чужих дядь из рук ничего брать не следует? — попенял ему Тимур. — Да и перебивать невежливо. Мой отец за такое сделал бы тебе дырку между глаз, но я же не он, правда? Я цивилизованный человек.
— С-сука.
Максим рывком попытался дотянуться до Тимура, то ли в попытке схватить его за горло, то ли вмазать по лицу. Но руки его уже не слушались. Замах вышел дёрганным, и мужчину вновь сковала судорожная, словно волной прошедшая по телу боль.
— Да, вижу, слушать ты меня не в состоянии. — Тим даже не шелохнулся. Выждал, покуда пройдёт очередной приступ, и помутневший взгляд собеседника вновь приобретет хоть какие-то крупицы осознанности, а после холодно произнёс: — Вникай, пока можешь, второго шанса я не дам. Дрянь внутри тебя начнёт действовать в полной мере минут через пятнадцать. Этого времени хватит, чтобы найти шприц и ввести себе вещество, способное облегчить твои страдания.
— Где? — только и смог выдохнуть Максим.
— Подсказку хочешь? Там, где вы впервые столкнулись с медведем, в отключке валяется твой безопасник. Поищи у него.
Едва Тимур успел проговорить последние слова, как мужчина подскочил на ноги с перекошенным от боли лицом. Стул под ним с громыханием упал навзничь, но Максим не обратил на это никакого внимания. Он, скрюченный, с проступившей на лбу холодной испариной, кинулся вниз по ступенькам лестницы, и все мысли его занимали только лихорадочные попытки вспомнить, каким же путём они с Петром добрались до прибрежных скал несколько дней назад.
***
— Не думала, что слабительное с адреналином даст такой эффект, — с удивленным хмыканьем проговорила Мишель.
Удобно устроившись на ближайшей к обрыву возвышенности, она вот уже десять минут наблюдала, как Максим носится по джунглям. Орёт благим матом, спотыкается, падает, мнёт листья карликовых пальм и пытается отбиться от любопытной Настеньки, которая так и норовит мощным ударом лапы сбить такого здоровенного самца.
— Скоро там? — отозвался Хэ Ян, потягивающий зеленый чай из жестянки термоса.
Мишель приложила к глазам огромных размеров бинокль с надстройкой прибора ночного видения. Пару мгновений молчаливо поводила им из стороны в сторону, словно бы повторяя чьи-то зигзагообразные движения, а после воскликнула:
— О! Сейчас он пробегает расщелину и направляется к обрыву.
— Шприц нашёл?
— Обыскивает тело… та-а-а-к, ну же… да! Даже поставил себе укол!
— Хорошо, — кивнул Ян, легко поднимаясь с земли. — Пойду заберу медведя.
— Погоди, — остановила его Мишель, — там…
— Что?
— Там Сеймур.
— Он же не собирался… — Ян, видевший в высветленных полнолунием джунглях едва ли не лучше, чем днём, внимательным взглядом прошёлся вдоль острого контура темных скал, пока не наткнулся на фигуру брата.
Тимур стоял лицом к обрыву, глядя на будто бы застывший в ожидании океан. Красная майка-борцовка обтягивала его ссутуленную спину, не скрывала отчётливой вязи татуировок на алебастровой коже плеч. Подняв ладони, он снизу-вверх провёл ими по лицу, зарылся пальцами в собственные волосы, убирая их назад, да так и застыл со сцепленными в замок руками на затылке.
В нескольких метрах от него Максим, всё ещё тяжело дыша, пытался прийти в себя. Все эти жалкие минуты хаотичного бега по джунглям растянулись для мужчины в часы. Но добравшись сюда, он наконец почувствовал облегчение. Припав на колени перед бессознательным телом Петра, Максим выронил пустой шприц из ослабевших пальцев.
Успел, он совершенно точно уложился в нужное время, и, кажется, тело действительно перестало так бешено трястись. Но теперь почему-то начало мутнеть сознание.
— Вот смотрю я на тебя, Максим Сергеевич, — задумчиво начал Тимур, — и понимаю: не так уж родители были неправы, когда отреклись от вашего цивилизованного общества. Ведь оно так же спокойно принимает тебя — лицемера и ублюдка — как и с легкостью отвергает любого, кто выглядит, думает и говорит иначе.
Ответные слова ядовитой слюной застыли на языке, и Максим уже чувствовал, как в мозгу натянулась невидимая струна. Как тело его готово броситься на сукиного сына, чтобы доказать тому, что без боя здесь никто сдаваться не собирается. Но затихшие было спазмы скрутили внутренности с новой силой, словно бы между ними оказались раскалённые добела угли. Однако на этот раз всё чувствовалось иначе. Боли не было, а ощущения, тягучие и колкие, концентрировались где-то внизу живота. И будоражащими волнами спускались к паху.
— Что ты там мычишь? — спросил Тимур, встав вполоборота, чтобы видеть лицо собеседника. — А, я отвлёкся? Премного тебе благодарен, что следишь за ходом моей мысли. Ты, оказывается, умеешь слушать, хоть и не особо слышишь. Так вот, господин директор, мы с тобой не закончили одну интересную беседу.
Я ведь уже говорил тебе, что такое насилие?
Более страшное из его проявлений — это насилие моральное. Почему? Потому что в отличие от тех же синяков, оставшихся после побоев, надломленную психику никак не докажешь. Даже самому себе. И мир в одночасье скатывается в дыру, ведь никто вокруг: ни коллеги, ни друзья, ни родные — просто не понимают всего ужаса того, что с тобой на самом деле случилось. Да и сам ты особо не понимаешь. Но продолжаешь падать вниз. А там, на дне бездны, тебя ничего не ждёт. Кроме, пожалуй, изоляции от социума, депрессии и самоубийства… На твоё счастье, Максим Сергеевич, до последнего пункта Аня не добралась.
Помрачнев, Тимур сомкнул руки на своих плечах и на несколько долгих минут замер. В молчаливой задумчивости он наблюдал за лихорадочными движениями мужчины, который в попытках растормошить бессознательное тело перед собой, склонялся над ним всё ниже. Казалось, Максим старался не потерять связь с реальностью. Или порывался сделать Петру искусственное дыхание, но мысли его отчего-то наливались алой тяжестью свинца. Язык едва ворочался, потому прорычать Тимуру парочку матерных конструкций в ответ никак не выходило; да и дыхание становилось не столько затруднительным, сколько просто тяжелым. Как при сильном сексуальном возбуждении.
— Не отвлекайся, — с угрозой выговорил Тимур, подходя ближе и заставляя Максима вновь обратить на себя внимание приставленным к его подбородку дулом пистолета. — Знаешь, приятель, я тут подумал и понял, что поступаю нечестно. У нас же свобода слова, да? Но дай я тебе возможность высказаться, ты бы, безусловно, был против, чтобы тебе лили в уши какой — то бред. Ты бы начал отстаивать своё сраное мнение, требовал выпустить тебя, оставить в покое. Или пытался принизить в своей излюбленной манере, что-то вроде: «Эй, парень, кто дал тебе право хамить мне?» — Тимур со злостью ухмыльнулся. — Но ответь мне только на один вопрос, Максим Сергеевич. Только один маленький, но ебущий мою голову вопрос: кто лично тебе дал право теми же способами измываться над ней?
Когда лица его коснулся холодный металл пистолета, Максим в вялой попытке спастись ухватил дрожащими пальцами запястье Тимура. Дёрнул было в сторону, чтобы отвести оружие от себя, но казавшаяся такой хилой чужая рука неожиданно налилась сталью. И ни на миллиметр не двинулась с места, какие бы остатки сил мужчина не прилагал.
До затуманенного, вспыхивающего странными образами сознания Максима с трудом доходило происходящее. Хорошо уже было то, что примятый его телом Пётр явно начал подавать признаки жизни. Всё ещё лёжа на спине, с закрытыми глазами, он принялся неразборчиво постанывать, протягивать к телу Максима руки, оглаживать бока и спину, словно бы в попытках что-то отыскать.
— Амилнитрит, который ты вколол себе, помимо прочего, расширяет анус, — назидательно изрёк Тимур. Точно знал, что Максим услышит и всё поймёт даже в том агонизирующем состоянии, в котором находится его мозг. Более того, он это запомнит, как и всё последующее, что должно произойти между ним и Петром. Безопаснику Мишель ввела афродизиак посильнее, чтобы совсем не соображал, кто перед ним находится, но с жаждой самца в период спаривания стремился удовлетворить одну вполне конкретную потребность.
Руку с пистолетом Тим отвёл в сторону. Все равно не собирался им пользоваться, так, подстраховался на всякий случай, если препарат вдруг даст сбой, и Максим будет брыкаться до последнего. Но даже тогда пришлось бы только припугнуть выстрелом в воздух, потому как смерть — это совсем не наказание.
— Эй, Максим Сергеевич, — позвал Тимур отчего-то вдруг низким до хрипоты голосом. — Я ведь ждал этого момента с тех самых пор, как понял, что не уберёг очень важную часть себя. Так ждал… и в итоге оказался страшно разочарован. Стоило ли оно того? Чёрт знает. Простит ли меня Анна? Тоже неизвестно. Но одно мне ясно точно: ты в её жизни больше не появишься. Никогда.
Он отвернулся, не желая смотреть, как очнувшийся, но бывший явно не в себе Пётр с рычанием опрокидывает тело Максима наземь. Что там произойдёт дальше, Тимура не интересовало. Каменистый выступ обрыва он покинул как раз в тот момент, когда два грузных мужских тела слились в страстных объятиях на фоне яркой тропической луны.