Две недели положенной при увольнении отработки пролетели для неё незаметно. Закончила дела, отсортировала всё срочное, скинула в мусорку неважное. Попутно отвечать всем и каждому «Максим Сергеевич на больничном» Анне даже понравилось. За несколько лет непрогибаемого труда ей ещё никогда так легко не работалось, она бы сказала, что уходить даже немного жаль, но коробки с документами, ждущие, когда же их наконец соизволят спустить в архив, не оставляли и свободной минутки, чтобы отвлекаться на какую-то там легкую грусть или, чего хуже, ностальгию.
С момента их по истине скандального возвращения в Россию телефоны, электронные ящики да и двери Театра русской культуры атаковали репортеры и журналисты всех новостных каналов. Казалось, что даже самой захудалой газетёнке есть дело до того, где же целую неделю пропадали артисты вместе с верхушкой администрации, и почему их поиски едва ли не обернулись дипломатическим скандалом между Австралией и Россией.
Или эти новостные заголовки опять раздули из мухи слона?
По крайней мере, с самой Анной разъяснительных бесед никто не проводил. Как только она вышла на работу, весь коллектив собрали в одном единственном зрительном зале и настоятельно попросили не давать никаких интервью. Впрочем, это было и ни к чему. Участники предполагаемых событий все равно ничего не помнили. Лишь испуганно переглядывались по гримёркам артисты, да настороженно перешептывались дамы из бухгалтерии. Всё хотели выпытать у взмыленной Марго хоть что-нибудь о случившемся. Та уже устала отшучиваться в духе, что это секретная информация, её природный оптимизм, и без того подкошенный свалившимися директорскими обязанностями, скатился в унылую деловитость. Анна не могла ей не сочувствовать, но на уговоры остаться на месте секретаря не поддавалась.
До конца последнего рабочего дня оставались считанные минуты, и Аня, забирая со своего бывшего уже стола блокнот со стихами, окинула приёмную прощальным взглядом. Задержалась на приклеенной к стене табличке с витиеватыми инициалами Максима Сергеевича, усмехнулась. Что-то подсказывало девушке, что в скором времени их заменят на новые.
Дверь за собой она притворила бесшумно (ключи теперь были в безраздельном пользовании Марго), а после направилась по лестничному пролету вниз. Гулкими шагами пересекла пустующий в летний сезон вестибюль и остановилась, поняв, что покинуть здание театра через главный вход попросту не получится.
За высокими дверьми из стали и стекла собралась целая толпа репортёров. Мелькали камеры, разноцветные микрофоны с логотипами новостных каналов, лезли друг на дружку какие-то совсем уж сумасшедшие физиономии, словно бы норовя снести выставленную впереди тумбу, видно, для чьего-то поистине смелого выступления.
— Анна, что это вы тут стоите? — со смешком произнесла Марина Петровна. Разодетая в летний брючный костюм, она была собрана и деловита, и, казалось, совсем не беспокоилась по поводу беснующейся за дверьми толпы. — Хотите вместо меня сделать официальное заявление?
— Это вы сами как-нибудь. — Девушка отступила на шаг назад, подальше от любопытных объективов камер.
Марина Петровна с прищуром взглянула на репортёров, нахмурилась и возмущенно выдала:
— Налетели как стервятники! Все телефоны нашему Максиму Сергеевичу оборвали, ну, как так можно, скажите на милость? Никакой совести у людей нет, одна хамка даже попыталась…
Анна не стала слушать. Лишь в кратком и совсем уж безразличном жесте пожала загорелыми плечами и направилась обратно. Как научил её некогда один человек, выходов из ситуации можно найти множество. А из здания и подавно.
Вдоль по узким коридорам с истёртыми ковровыми дорожками и хламом из старых декораций; через тугие деревянные двери и мимо многочисленных гримерных комнат, из которых не доносилось ни звука. Уже у самого служебного выхода её окликнула Марго, но девушка, не замедляясь ни на шаг, прокричала ей:
— Опаздываю на встречу, прощай!
Из театра и до метро она практически бежала, не только потому, что действительно поджимало время, но и от того, что так хотелось. Лететь без оглядки из этого удушливого, забитого кокошниками и прогорклым фольклором места, где каждый хотел быть услышанным, но никогда не останавливался, чтобы послушать.
***
За полчаса она удачно добралась до всенародно известной в Питере улицы лёгкой любви и плохой выпивки. Нашла нужный подвальчик, что прятал за своими выщербленными ступенями и облепленными наклейками дверьми небольшой бар, и вошла в его полутемное нутро.
Сегодня здесь проходил один из тех поэтических вечеров, где современные лирики пытались удивить и без того ошарашенную этим миром публику. Получалось плохо не из-за излишней предвзятости критиков, а потому, что в баре пьяны были даже столики. Присаживаясь за один из них, Анна кивнула знакомой девушке-организатору, и достала из сумки блокнот со своими записями.
— Можно составить вам компанию? — раздался голос над склонённой Аниной головой, которую она не подняла, а лишь отрицательно качнула в ответ.
— И всё же?
— Не стоит.
— Море и беды.
— Что? — удивилась девушка, всё же вынужденная взглянуть на собеседника.
— Это ведь ваше стихотворение, — с улыбкой произнёс темноволосый молодой человек. — И я знаю, что вы сегодня выступаете. Меня Кирилл зовут, кстати. Разрешите всё-таки присесть?
— Ну ладно, — пробормотала она, в легком недоумении пожимая протянутую руку.
Кирилл оказался симпатичным парнем, зеленоглазым и тонконосым, будто бы слегка растрёпанным, но той новомодной несобранностью, которая сейчас как раз набирала популярность среди людей их возраста.
— Хотите, угощу? — Он поставил на столик высокий пивной бокал, уже пустой наполовину, и тут же принялся взглядом выискивать куда-то запропастившуюся официантку.
— Нет, спасибо, — отмахнулась Аня, нахмурившись. Только сейчас заметила перекинутый через шею собеседника черный ремень фотоаппарата. Объектив на чужой груди слегка качнулся в сторону, светя никоновским лейблом, и девушка неприязненно сказала: — А, вы из этих. Я не даю интервью.
— Считайте, что я здесь просто отдыхаю, — улыбнулся Кирилл, тоже опуская взгляд на свою камеру. — Но и не прочь сделать пару-другую снимков.
— Я прочь.
— Что?
— Ничего, — задумчиво пробормотала она, отвлекаясь на замахавшую ей руками организатора. Та громким объявлением в микрофон уже торопила Аню подняться на невысокую импровизированную сцену.
Софиты, приглушенные в тон атмосферы бара, все равно слепили глаза, отчего и зрители, на нетрезвых лицах которых не читалось и намёка на желание внимать высокой поэзии, и остальное пространство небольшого подвала были практически не видны. Будто их заволокло полупрозрачной сизой дымкой, столь похожей на ту, что в первые предрассветные часы спускается на сонный тропический пляж.
Это порядком снизило градус её волнения, и Аня без вступления заговорила:
— кому-то даровано право молчать.
зыбко.
а кто-то больше не смог написать ни
ноты
когда бы ещё мне увидеть твою
улыбку
как не за миг до отчаяния, срезая на
поворотах
и в бледно-мерцающих буднях было бы
пусто
без сотни советов прохожих выжить не
просто
я вновь раскрываю тебе все свои
чувства
ты грезишься мне уплывающим на
остров
В баре не образовался вакуум, и не повисла звенящая тишина. Всё также продолжали галдеть студенты на галёрке, да нечленораздельно спорить в первом ряду бедные интеллигенты. Зааплодировал только один единственный человек — зеленоглазый парень с фотокамерой на груди. Кирилл, кажется. Он так и остался сидеть, потягивая своё светлое пиво, но всё-таки сняв с объектива крышку, чтобы запечатлеть то ли её выступление, то ли всеобщую картину алкогольного потопа в одном отдельно взятом питерском ковчеге.
— Мне лестно, — слегка поклонилась Анна, когда уже у самого столика Кирилл вновь воодушевлено и вполне искренне похлопал ей. — За столь высокую оценку моего творчества я отвечу вам на вопрос.
— А…
— Только на один.
— Хорошо-хорошо, — задумчиво пробормотал парень. — Вы правда ничего не помните?
— Это не тот вопрос.
— Вот чёрт.
— Ну же, Кирилл, ещё одна попытка, — лукаво улыбнулась она, заглядывая в чужие глаза. Будто приглашала к участию в занимательной игре, правила которой были известны лишь ей одной.
— Ла-а-а-дно, — протянул собеседник, — а не поделитесь ли впечатлениями от вашей поездки?
— О, для начала скажу… так, погодите… — Анна удобно устроилась на стуле, ведь беседа обещала затянуться надолго, и воодушевленно продолжила: — Знаете, мой бывший начальник считает, что это были одни из лучших гастролей нашего русского народного. И я с ним, в общем-то, согласна.
Больше книг на сайте - Knigoed.net