Миша вышел на балкон, а Саша достала пластиковые стаканчики, из которых они с Ярой пили воду.
Разлив пузырчатую жидкость, они погрузились в поздравление. Девушка, словно маленький ребенок, затаила дыхание в ожидании чуда и ловила каждое слово. Голова радостно кружилась в предвкушении чего-то волшебного, смены времен и загадывания желания.
— Ты загадывал когда-нибудь желание? — внезапно спросила она.
— Я в это давно не верю, но в один новый год загадал, чтобы брат вернулся.
— Загадай сегодня, сейчас, пока часы двенадцать бьют, и я гарантирую тебе, оно обязательно сбудется!
При этих словах ее щеки залил румянец, а она потупила глаза, под его внимательным взглядом.
Поздравление закончилось, начался обратный отсчет до двенадцати. Девушка зажмурилась, покрепче сжала стаканчик, отчего он немного прогнулся во внутрь, прикусила губу, полностью концентрируясь на своем желании.
Ее мысли порхали в голове, не давая зацепиться. Раньше она, не раздумывая, сказала бы, что ее главное желание — поступить в театральное, но вот в ее жизнь ворвался Макаров — парень с медовыми глазами.
Послышался первый: “БОМ!”
И первое и единственное желание без труда возникло в голове, как будто всегда там и было.
“Хочу, чтобы Миша всегда смотрел на меня таким взглядом, будто я весь его мир!”
***
Миша пытался вникнуть в поздравление, которое произносил президент на фоне Спасской башни, но никак не получалось. Его мысли крутились вокруг слов, сказанных Сашей, про желания. Он сам не заметил, как с любовью стал наблюдать за девушкой, как она нахмурила бровки и прикусила губу, чтобы сосредоточиться, как крепко сжала стаканчик до такой степени, что шампанское грозилось вот-вот выплеснуться наружу, как волнистая прядь волос упала ей на лицо и спуталась с ресницами.
Раздался первый: “БОМ!”
В сознании Миши возникло, словно фейерверк, одно единственное желание
“Хочу каждое утро и каждый вечер просыпаться и засыпать вместе с Сашей”.
Девушка вдруг резко распахнула глаза и на мгновение весь мир замер.
Миша первым шагнул к ней и поцеловал так, как никогда в жизни никого не целовал. Сейчас существовали лишь ее губы, которые были с мандариновым вкусом, они пьянили и держали в плену, очаровывали, не давали оторваться от них.
Куранты пробили двенадцать, начался гимн, за окном послышались радостные крики и раздался залп салюта.
— Саша, — тихо прошептал он, проводя рукой по ее нежной щеке и по волосам, — моя, моя Саша.
— Я тебе нравлюсь? — также тихо прошептала она.
— Нравишься? — усмехнулся он. — Да я без ума от тебя. И мне кажется, готов на все, чтобы ты только была рядом. Я будто схожу с ума, а в голове…
— … мысли только о тебе, — закончила она.